Сурьяна ни на кого не смотрела и почти ничего не съела. Гридни шумели все громче, и уже скоро в дом старосты потянулись и другие мужи, присоединяясь к столу, любопытствуя, кого принесло в столь позднее время. Разворачивалось целое гульбище, и уже выпита мной не одна чара браги. Запоздало понял, что глушу вихрь, что поднимался во мне от близости Сурьяны, от ее робости и стеснения. И все же нужно позаботиться о нейустала ведь с пути, да и слушать хмельные речи, мужицкий грубый разговорнезачем. И прежде нужно найти клеть подальше от поднявшегося гомона, который, судя по приходу гостей, не утихнет до самой зари. Подозвав Добромысла, я спросил себе место для ночлега. Тот услужливо закивал, глядя на поникшую Сурьяну, верно, подумал, что отрокродич мне какой, но тем лучше. Повел в другую часть дома, подальше от гуляющей братии.
Шли по темному переходу. Тускневшего света, что лился из горницы, хватало, чтобы рассмотреть шедшую впереди девушку. Хоть одежда ей и была велика, но облегала изгиб спины, округлые бедра, которые пленительно покачивались при каждом шаге, вынуждая меня медленно, но неотвратно соскальзывать в жидкий огонь возбуждения. Виной тому была и выпитая брага, что туманила голову и путала мысли, вызывая не самые приличные образы. Пока Добромысл довел до жилой клети, во рту у меня пересохло. Отголоски воспоминаний и нетерпеливых обжигающих прикосновений прошлой ночи плескались в телесовершенно необъяснимое безумие. Меня сильно заштормило, когда староста впустил нас в приготовленную его женой клеть. Тут уже горели лучины и постелена лавка, брошен на пол и тюфяк. Староста ушел.
Сурьяна огляделась, стянув с себя шапку, которую не могла снять до сих пор, медная коса скользнула на спину змеей до самой поясницы. Неподвижной тишиной наполнилась клеть, обволакивал золотистым тягучим светом воздух, делая его почти плотным. Или мне это чудилось, потому что дышать стало совершенно нечем.
4_10
Ложись на лавку, велел ей, когда она посмотрела в сторону соломенного тюфяка. Собственный голос казался каким-то чужим, хриплым, бессильным.
Сурьяна повернулась. Мой взгляд опустился на ее блестевшие в свете огня губы. Наверное, ее тоже мучала жажда. От того, что она их постоянно прикусывала, они были чуть опухшие и ярко бордовые. Невозможно сдерживаться и не приникнуть к ним. Этому наваждению должно быть объяснение, но его не было. Эта девица обладала какой-то неведомой силой, тянула к себе, будто безвольного мальчишку. Я сделал над собой неимоверное усилие и отступил, и только когда толкнул плечом дверь, смог оторвать от нее взглядвышел, оставив застывшую на месте Сурьяну, озаряемую золотистым туманом света от колыхавшегося языка пламени.
Вернулся к столу, где уже и места не осталось, куда можно присесть, но Зар озаботился о том, расталкивая, освобождая лавку. Я пил наравне с остальными, слушал и веселился, но каждый раз ловил себя на том, что мысли мои были рядом с ней, вокруг нее и в нейпостоянно. Я представлял, как она раздевается и ложиться в постель, как укрывается одеялом, как переливаются латунью ее волосы в дымном пропитанном еловой смолой полумраке, как подрагивают темные ресницы на бледных щеках, и как становятся влажными губы, когда она их кусает. Я даже не понял, в какой миг стал слишком пьян. Стены качались, а тело отяжелело и стало ленивым, размягченным. Уже перевалило за полночь, но шумная свора все не расходилась. В какой-то миг я поднялся, посчитав, что, если выпью еще хоть чару, то завтра не встану. Оставив гридней гулять за застольем, велев Зару присмотреть за ними, отправился в клеть.
Лучины уже прогорели, стало темно, только тлевший пепел разбавлял у дальней стены полумрак. Я в полной тишине скинул с себя верхнюю одежду, запустив пальцы в волосы, вдохнул глубоко, чтобы унять круговерть и подпирающий к горлу ком. Посмотрел в сторону лавки, где должна спать Сурьяна, но в кромешной темноте ничего не рассмотрел, да и плыло, колыхалось все внутри. Пройдя к тюфяку, опустился на него, едва не рухнув, и почувствовал рядом ее. Сурьяна, проснувшись, поспешила отстраниться.
Я же сказал, чтобы легла на лавку, прошипел сквозь зубы, злясь непонятно на что, но жар, что держал в себе весь вечер, с новой силой обдал с головы до ног, качнулся к ней, едва она поднялась с места.
Сурьяна задышала глубоко и частоя слышал, настойчиво огладил ее плечи во мраке. Не помнил, в какой миг навис над захваченной в плен Сурьяной. Судорожный вздох вышел из раскрывшихся губ девушки. Я накрыл их, в темноте впиваясь в жадном томительном поцелуене остановиться. Уже нет. Сжал ее тонкие запястья, закидывая за голову, углубляя поцелуй, проникая языком в ее жаркий рот, перекрывая дыхание. Вихри возбуждения ударили одновременно в голову и в пах. Сурьяна, пригвожденная к полу, заерзала подо мной, высвободиться пытаясь, а потом бросила всякую попытку и, наконец, ответила на поцелуй, который становился все томительней, тягучей, слаще: вся она мягче становилась, разомлевшей, раздавленная моим напором.
4_11
Спустился губами к шее, делая влажную дорожку, ее запах дурманил еще сильнее, бил наотмашь. Ощутил краями губ горячую вену, трепыхавшуюся судорожно под тонкой кожей. Сурьяна сглотнула, прикрыв ресницы, предоставляя мне всю себя, дразня, лишая рассудка. Прихватил губами нежную мочку уха, и дыхание девушки сбилось. И все же в этом было что-то неправильное, что-то необузданное и дикое. Только желание плоти, но с которым невозможно бороться, укрощать, подавлять. Рядом с ней я будто срывался с обрыва и упоенно бросался в пучину жара и вожделения. Слишком все смешалось, перепуталось, как трава на ветру. И сейчас я пьян, и совершаю то, что не нужно делать. Через тяжелый шум в голове все же пробился проблеск здравомыслия, в какой-то миг я нашел в себе силы отступить. Дыша тяжело ей в шею, отстранился, позволяя и ей перевести дух. Нужно держаться от нее подальше.
Сбросив оцепление, Сурьяна пошевелилась, выбираясь из-под меня, перебралась на лавку, поспешив укрыться одеялом. Я опрокинулся на спину и прикрыл веки. Все кружилось в тошнотворном котле, и чувство неудовлетворенного желания давило нещадно. Уж лучше бы не пил столько брагивсе вышло куда хуже, чем думал. За общим столом пытался заглушить все чувства, притупить, а вышло наоборот.
Рванул ворот рубахи, который колол и душил, слыша, как по стенам и кровле глухо стучал дождьхорошо бы сейчас на улицу выйти под ливень, промокнуть до нитки, да очухаться малость, потому что проклятое не выплеснутое желание, наваждение причиняло невыносимую муку. Сурьяны хотелось касаться, искать в темноте ее губы и владеть ими, забираясь руками под тонкую рубаху, накрывая груди ладонями, сжимать их и прокикать в горячее лоно. Ее терпкий и сладкий запах щекотал нос, делая меня еще пьянее. Я оказался словно в ловушке, но меня никто не держал, эта ловушка была иного рода, сотканная из собственных губительных для меня чувств, которые девушка вызывала во мне, побуждая хотеть всего этого. Я будто угодил в топь, в которой медленно, но неизбежно тонул.
В какой миг я уснул, провалившись в оглушающую черноту. Мой сон был крепкий и слишком короткий, но так только казалось, потому что, когда я открыл глаза, уже светало, и клеть заполнял холодный рассвет.
Обведя мутным взглядом холодный низкий потолок и бревенчатые стены, сухо сглотнулв глотку, будто песка насыпали. Вслушался в тишинуей полнился весь дом. Страшно захотелось пить. Я резко повернул голову к лавке, где должна спать Сурьяна, и мгновенно сел, не увидев девушку. Не замечая прострелившую затылок боль, в непонимании лихорадочно оглядывал пустую постель и смятые одеяла.
4_12
Всплеск воды за спиной заставил обернуться. Сурьяна стояла у кади, босая, только беленая рубаха чуть скрывала икры, волосы, чуть спутанные от сна, струились по спине до поясницы. Она смотрела на меня немного испуганно и недоуменно, медленно опустила ковш, из которого только что пила. Мне ее уже приходилось видеть размягчившуюся и изнеженную сном, но сейчас она будто сияла изнутри, такой жемчужной казалась ее кожа, бледное лицо в обрамлении медных волос приковывала к себе взгляд.
Она, видимо, смутившись, растерянно отвела взгляд и молча попятилась к лавке. В тот же миг за дверью послышались шаги, дверь распахнулась, и я едва успел подняться с тюфяка, заслоняя собой скользнувшую под одеяло Сурьяну, как непрошеный гость заглянул внутрь. Из-за приоткрывшейся створки появился Добромысл, весьма бодрый и выспавшийся. А мне остро захотелось придавить створкой его голову, чтобы неповадно совать нос, куда его не зовут. Но быстро успокоилсястароста ведь ни сном, ни духом, что со мной рядом девица. Я прошел вперед, вынуждая Добромысла отступить в полутемный переход.
Разбудить пришлосьузнать мне нужно, собирать вас в дорогу или нет? Ливень до сих пор льет, будто Сварог решил все небесное море на нас вылить. Не дороги, а хлябь одна, боюсь, увязните где-нибудь. Обождать нужно, пока ненастье стихнет.
Гадство! Голова загудела еще сильнее. Оставаться, конечно, желания никакого не было, ко только деваться, выходит, некуда.
А Кресмир где?
Так не добудился, хмыкнул Добромысл, прищуривая хитрые глаза. Брага да мед у меня крепкий, оно и понятно, почему так сморило.
Я мрачно смерил его взглядом. Староста перевел взгляд на дверь, за которой осталась Сурьяна. Я перехватил его быстрый взгляд.
Нам другую избу искать или здесь оставишь?
Конечно, к другим не совсем хотелось подселятьсялишние разговоры, уши и глаза. Я хмыкнул самому себес каких пор я стал таким осмотрительным и осторожным? С каких пор в моей ватаге появилось что-то такое ценное, что я остерегаюсь лишних слухов? Меня будто укололи иглами со всех сторон, когда все естество обратились к той, что была сейчас за моей спиной.
Так неужто обидел чем-то, что спрашиваешь так? приосанился Добромысл, будто мои слова его и впрямь задели.
Нет, не обидел, мне на руку будет, если оставишь.
Гостите, сколько потребуется, положил широкую ладонь на свою грудь Добромысл. Жена сбитня приготовила, оно сейчас самое то, добавил он уже умиротворенно.
А мне хотелось, чтобы он скорее ушел. Староста будто услышал мои мысли, не стал задерживаться больше, отступил, а я, наконец, вернулся в клеть, едва соображая, что к чему, потому что голова стала чугунной и трезвонила страшно. Ко всему я был в скверном духе. Потому что вчера так и не получил того, что давил в себе весь вечер и полночи.
Глава 5
Я так и осталась сидеть под одеялом, слыша разговор мужчин за дверью. Все это было похоже на какой-то сон, из которого хотелось выбраться поскорее на поверхность и, наконец, осмыслить все, что со мной произошло за эти дни. Но чем чаще я делала эти попытки, тем сильнее утягивало меня на самое дно, вязкое, темное и мутное. Я сама себя не понималаперестала понимать с того мига, как княжескую ватагу растерзали, беспощадно убив всех до единого. Но даже это не приводило меня в чувство, не было и объяснения тому, что произошло той темной ночью, когда я поддалась горячим настойчивым рукам молодого мужчинынезнакомца, который подарил мне гребень, позволила себя касаться, самозабвенно и бездумно. До сих пор не понимала, что на меня нашло. Быть может, потрясение, скорая смерть гридней, верного отцу Лютобора и Ветицы
Тугой ком поднялся к горлу, на глаза проступила влагао Ветице думать вовсе не хотелось, цепенело все внутри в неверии того, что ее больше нет. Но это было так
они мертвы, все до одного, и воины, что следовали в Роудук, придали огню их телазапах гари и дыма еще долго стоял в горле. А потом в пути настигло ошеломление от того, что еду, как оказалось, со старшим сыном князя Роудука. Это окончательно ввело меня в смятение, на голову будто черный плат накинули, гася во мне все. А потом это подтвердилось по тому, как встречал местный староста княжича, раскланявшись почтительно, принимая тепло со всей обходительностью.
Обняла себя за плечи и закрыла глаза, делая глубокие вдохи. А перед глазами он с серо-сизыми глазами, с тонкими чертами лица. И как сразу не поняла, ведь все в нем говорило о его высоком роде и сильной крови: его облик, умение держать себя, украшения на запястьях и шее. Сколько я ни гнала его из головы, да только все хуже делалось. Выходит, если бы не он, если бы не подоспел вовремя, страшно и представить, что было бы. Тати растерзали бы и выкинули на обочину где-нибудь в пути. И как ни была благодарна Вротиславу, но страшно пускать в самою голову глубже, страшно и ни к чему. Кусала губы и пыталась взять себя в руки, ощущая, как дрожь прокатывается по плечам, кожа помнила его прикосновения, жар его губ и дыхание, и даже вчера, после всех терзаний и волнений, не смогла его оттолкнуть, вновь позволив касаться себя. Верно, он думает, что девка гулящая, беспутная.
Впрочем, не все ли равно теперь, когда все случилось? Разумнее, конечно, бежать, но одной мне не добраться до места. И все же это был единственный выход, и думы об этом все больнее толкали меня ускользнуть, бежать от него без оглядки, забыть, как страшный сон или наваждение. Но, с другой стороны, какой толк мне переживать? Пусть думает, что девка простая, мне ли с того не лучше? А как разойдемся, так и не вспомним друг друга. Я-то уж постараюсь забыть. А ему и вовсе труда не составит. Так что и не стоило переживать, коли не встретимся больше никогдапути наши разные, хоть столкнулись на время, и в том я видела благоволение матушки-пряхи, что судьбы людские плетет. Макошь поблагодарить нужно бы, что жизнь сберегла, беду отвела, а все остальноепустое. От таких раздумий стало немного легче, даже свободней задышалось.
Голоса за дверью стихли, и восстановившееся спокойствие рассыпалось пылью, когда вернулся Вротислав. Я невольно сильнее вжалась спиной в стену от его тяжелого, полного недовольства взгляда не сизо-туманных глаз, а свинцово-серых, как дождевое небо за окном.
Что-то случилось? само собой слетело с губ.
Он прошел к кади и, зачерпнув ковш воды, надолго припал, оставляя меня без ответа.
Некоторое время я сидела неподвижно и наблюдала за ним, обводила взглядом линию подбородка и изгиб сильной шеи, раздавшиеся плечи ровно настолько, насколько положено сильному телу мужчины его возрастаон дышал мощью и молодостью. Взгляд скользнул и на широкую грудь и бедра, которыми совсем недавно прижимал меня к полу. Воспоминание о том отпечаталось каленым клеймом в теле. Волосы его русые встрепаны немного от сна, и рубаха помята. Наверное, спать на набитом соломой тюфяке не совсем удобно для взрослого мужчины. Невольно вспомнила свой бесстыдный сон, выходит, не случаен он был. Щеки запекло от удушливого стесненияпить захотелось вновь. Я отвела взгляд, поправив развязавшийся на мне ворот рубахи. Вротислав, напившись вдоволь, вернулся на тюфяк, быстро распластавшись на нем и вытянувшись во весь свой немалый рост, закинув запястье под затылок. Все его движения, слова, взгляды источали особую, иную силу, давили, сминали все внутри меня. Новые чувства, что рождались во мне, вынуждали впустить их глубже или отступить и держаться на расстоянии, только последнее невозможно. Выходит, что теперь связана с ним. И, кажется, это Вротиславу вовсе не нравилось. Для него я нежданная ноша, груз, с которым приходится возиться.
5_2
Придется остаться еще на одну ночь, заговорил он. Дороги развезло.
Повернула голову, посмотрев в мутное окно. За стенами и правда шелестел дождь, как представила, какая промозглость снаружи, еще плотнее захотелось закутаться в одеяло. Только задерживаться было нельзя. Я опустилась на постель, смежив веки, внутренним взором опускаясь вниз живота. Ясно же что после таких нежданных ночей, как случилось со мной, женщины, что не желают приплода, пьют всякие отвары горькие. Волнение ошпарило кипятком и разлилось по груди. Спрашивать трав особых у хозяйки этого дома было неблагоразумноэто значит выдать себя. Если узнают, кто я на самом деле, позора мне не обраться. Вспомнила, какая ныне по счету седмица идет, да дни, в которые спит женская сила, как земля спит под снегом, дожидаясь своего времени, набираясь большей силой. Выдохнула облегченнокак раз и приходилось то время, будто Макошь сама берегла, укрывала своей ладонью, чтобы как можно меньше бед на мою долю пришлось. Но все равно тревога не отпускала.
Молчание затянулось, и в тишине стало слышно шуршание дождя и едва уловимое размеренное дыхание Вротислава. Я вжималась в подушку щекой, смотрела на дверь, ощущая всем существом у подножия лавки его. Можно было бы еще подремать, но как-то уже не хотелось, оставаясь наедине, пусть и княжичем, но с незнакомцем, пусть и спасшему мою жизнь, но все жечужаком, которому отдалась по собственной воле. Несмотря даже на это, к удивлению, рядом с ним было спокойно.
Вдруг неуловимо для себя ощутила, что мне нравилось находиться рядом с ним, оставаться в синевато-мглистой натопленной клети, когда на сотни верст ливень орошает землю, топя ее в лужах, держит людей в теплых избах, а зверей в норах. И, надо признать, его присутствие не позволяло всецело кануть в отчаяние после стольких утрат и потрясения. Видя во мне простую девушку, не пытался насильно брать, даже ночью смог остановиться, несмотря на то, что мед разогнал по жилам кровь, будоража самые потаенные желания. Это, признать, изумило глубоко. Другой бы распустил руки, не глядя.