Но: настоящему принадлежат и наши умы и их представления о будущем, а так же их память прошлого. Поскольку же память так сложно прихватить на лжи, а представление о завтрашнем дне подлежит резкой верификации, мы считаем память надежнойи таким же надежным: отраженное в памяти прошлое. Но, мадемуазель Кристина, это всего лишь иллюзия нынешнего ума! Не случалось ли с вами когда-нибудь, что вы помнили какое-то минувшее событие четко и выразительно, но другие свидетели того же события помнили о нем совершенно по-другому? Неужели они лгали? Ничего подобного. К настоящему ведет миллион дорог, и миллион дорог из него выходит. Вы играете в шахматы? Как часто случается, что, глянув на шахматную доску, вы со всей уверенностью знаете, каким было положение фигур на ней ход назад, и каким будетходом позже? Как часто из нынешней системы можно воспроизвести исключительно один и только один прошлый расклад?
Насколько же редкими во владениях Лета являются моменты, когда то, что возможно, полностью покрывается с тем, что необходимо!
Тут бы нам больше помог своими знаниями господин Зейцов, но ведь всем нам известны истории библейских воскрешений. Как Иисус поднимал из могилы? Вот приходит к нему храмовый служитель, руки заламывает, одежды целует, Учитель, доченька моя умерла, лежит дома мертвая, семья оплакивает едва расцветшую деву, но верю, что в силе Твоей вернуть ее из мертвых, если только пожелаешь, так пожелаешь ли? Иисус идет в дом умершей, к оплакивающим ее, зачем плачете, спрашивает, вот тут внимательнее, зачем плачете, потому что дитя умерло, говорят ему, и все знают, что умерло. Да нет же, говорит Иисус, она не умерла, только спит. И направляется в комнату печальную, над смертным одром склоняется, встань, девонька, шепчет. И девонька поднимается. Можете представить изумление семьи. Выходит, воскресил! Что сотворил! Чудо! Вырвал у смерти в объятия смерти уже попавшее дитя: только что оно не жило, теперь живет. Так нет же, речет Иисус: она сейчас живет, а перед тем лишь спала. И не говорите об этом никому, запрещаю вам. Просто плохо помните, а вот теперь имеете ее перед собой, дышащую. Вы понимаете? Что Он сотворилмог ли он изменить прошлое, раз прошлого нет? В конце концов остается лишь ненадежная память свидетелей. Считается лишь нынешнее состояниесуществует только нынешняя дочка служителяа прошлое примерзает в наших глазах таким, каким мы легче всего понимаем разумом, то есть, наиболее простым из возможных. «Спала только».
Экспресс дернулся, завершая торможение, и тело Николы Теслы сползло вместе с накидкой; я-оно схватило его обеими руками, выпуская окурок на ковер. Открылась дверь, господин Фогель всунул вовнутрь седую голову.
Сундук есть, иду за Олегом.
За окном проплыло здание вокзала в Новониколаевске и ряд товарных вагонов на боковой ветке.
Mademoiselle Филипов высморкалась.
В то, что вы говоритене верю, впрочем, и не понимаю. Но то, как вы это говоритегосподин Бенедиктон говорил точно так же, or is it ту memory playing tricks on me, so I could hear him once more, his manner of speaking, his manner of thinkings, точно такие жевот этому поверю.
Где этот сундук?
А потом начался следующий акт комедии с трупом, то есть сражение в тесноте купе вагона-люкс Транссибирского Экспресса с мертвым, инертным телом. Дело в том, что сразу же после остановки поезда началось движение в коридорах и переходах; нужно было закрыть двери и следить за случайными любопытными типами. Украденный или купленный Павлом Владимировичем сундук (или это был сундук, опорожненный от багажа мертвого охранника) ждал в атделении справа: когда Фогель вернулся с Олегом, они перенесли сундук в купе Теслы, заблокировав при этом коридор чуть ли не на минуту, потому что уже в ходе операции оказалось, что даже двойное compartment не поместит громадный дорожный сундук, четверых живых и один труптак что в первую очередь выпросилась mademoiselle Филипов, сбегая на высыпанный гравием и камнем перрон станции Новониколаевск (ранее: Лагерь Обь). Втроем мы занялись упаковкой Николы Теслы в сундук. Пришлось так же закрыть и заслонить окно, выходящее на одноэтажное здание вокзала, где сейчас, по оказии проезда Транссиба, собралась чуть ли не половина города, и где царил чуть ли не ярмарочный говор и шум; обе двери под высоким фронтоном были распахнуты настежь, в низких окнах сидели чиновники и другие дармоеды, а на перроне и между путями шастали продавцы и почтовые агенты, инородцы с азиатскими лицами, в европейских костюмах и кожаных племенных нарядах, а в садике справа, за окрашенной белой краской оградой заходились одичавшие псы, заглушая даже чудовищный клекот заржавевшей дрезины, что тащилась по параллельному пути с троицей железнодорожников в парадных мундирах. К тому же еще, локомотив вовсе не был заглушен; посвистывая, посапывая и повизгивая сталью о сталь, по какой-то причине он ежесекундно дергал составом, пару вершков тудапару вершков сюда, но и этого могло хватить: зазевается человек, потеряет равновесие и упадет в сундук, в объятия трупа, рожей вперед. Я-оно закрыло окно, так что станционный балаган чуточку притих, зато в купе в мгновение ока сделалось жарко и душно, человек не мог выдержать. Тело изобретателя еще не завонялось, и слава Богу. Только Олегу хватило и этогообладая приличной тушей, он тут же запыхался, лицо побледнело, на мясистый лоб выступил обильный пот; и вот уже белки глаз у него закатываются, колени подгибаютсяон отпустил крышку сундука, вагон дернулся, Олег потерял сознание. Но, поскольку крышку отпустил, упал, к счастью, не на останки, но уже на закрытый сундук. Нужно было приводить охранника в себя. А время шло. Снова открыло окно, не отодвигая занавесок. Опять завыли собаки, загудел паровоз, разорались люди. Господин Фогель попытался перевернуть Олега на спину, чтобы иметь возможность надавать ему пощечин, но эта задача превышало силы седого полицейского; Олег всего лишь повернулся наискось на выпуклой крышке, ноги у него разъехались в стороны, головой он стукнулся о столик, из кармана посыпалась махорка, медные и серебряные монетыя-оно схватило Олега за воротник; руки у того упали на ковер, ноги разъехались еще сильнее, и теперь посреди обитого железом гроба Николы Теслы выпирал громадный зад охранника, левое полушарие, правое полушарие, заполненные водой воздушные шары, натягивающие черный шевиот, а когда поезд дергался, по ним проходили очередные волны и конвульсии. Когда же потерявший людское терпение Павел Владимирович Фогель взялся за пощечины, нанося ритмичные удары по левому и правому полушарию, потихоньку приходящий в себя Олег Иванович непристойно подскакивал на сундуке, стуча в него и колотясь о предметы в купе, пока не поцарапал дверки шкафа, пока не разбил сбитую на пол пепельницу, и при том все время ужасно дергался.
Ты, зараза, и мертвого разбудишь! в святом возмущении заорал господин Фогель, потрясая над головой натруженной десницей. Я-оно хохотало.
Потом тащило этот сундук вдоль состава Транссиба по засыпанному гравием перрону; тут же появились охотные носильщики, но их отогнало ругательством. Пришедший в себя Олег тащил сундук спереди, пожилой Фогель помогал сзади. Мадемуазель Филипов поспешила вперед предупредить Степана. Трудно было согласовать шаги, сундук опасно раскачивался, было слышно, как внутри переворачивается и бьется о стенки тело серба, его длинные конечности и птичья голова. Следовало перенести груз как можно скорее, пока не приклеится какой-нибудь пассажир, кто-то знакомый из Люкса; пришлось дробить шаги в полубеге. С другой стороныименно эта спешка могла все выдать.
Река Обь как бы образовывала естественную границу погодного фронта; небо над Новониколаевском утратило мрачный свинцовый цвет, оно разошлось ярчайшим солнцем, спуская на вокзал, на его белое здание, белый забор, белый гравий, белый песоклавины ослепительного света. Были такие места, такие направления взгляда, на которых белизна, перемноженная на белизну, выжигала из картины все краски, формы и масштабы, и тогда ты глядел в обладавшие бесконечной глубиной дыры в материи мира, в костры жаркого ничтотуг, здесь, там, соединенные сетками рефлексов, нитями солнечных лучейнад крышей вокзала, за садиком, в тучах над Новониколаевском, на вагонном стекле, в перспективе железнодорожных путей. Чух, чух, чух, из белого ничто выплыл массив локомотива, медленно движущегося по боковой веткея-оно прищуривало глаза, глядя прямо на него, через плечо запыхавшегося Олегапоначалу неопределенная форма, затем, запаздывающие, всосанные в белизну, длинные зимназовые радуги, арки и мыльные пузыри мерцающих цветов, покрывающие паровоз словно выдутые ветром паруса четырехмачтового галеона; и чем больше паровоз удалялся от солнечной дыры, тем мощнее он обрастал многоцветными радугами, пока не поравнялся с последним вагоном Транссиба и тогда развернул полный такелаж акварельных миражей в десяти, двадцати, тридцати метрах над трубой, и одинаковой величины разбросанных по бокам крыльях: тяжелая угольная машина в калейдоскопе феерических отблесков. Это был локомотив, полностью построенный из зимназа: не копия старых машин, но действительно новая. Тогда я-оно впервые увидело в подобном масштабе технологии эпохи Льда. Ее эстетику уже предсказывал Гроссмейстерно вот это не было простой вещью, которую можно взять в руку; это был целый локомотив. Тонкие словно промокательная бумага колеса со спицами-паутинками вращались по бокам черной гусеницы, каждое из них в два раза выше гусеницы; выгнутая, как бы покрытая чешуей крыша паровоза, казалось, висела на осях этих колес. Дымовая труба не вырастала посреди головы черного червякаона отходила по параболе от его левого вискасловно единственный сохранившийся рог чудовища. Серый дым исходил из нее, начиная с двух третей высоты, не поднимаясь вверх единой струей, но расстилаясь за древком трубы широким штандартом. Асимметрия машины была видна в каждом элементе; даже окна были расположены наискось от ее фронта, так что они напоминали прищуренные волчьи глаза; стекла в них то отражали яркие рефлексы, то вдруг оказывались совершенно прозрачными, чтобы в мгновение ока потом затянуться чернильными кляксами, и сразу же затемцветастыми калейдоскопами. Должно быть, это было то самое знаменитое ледовое стекло, которое в Варшаве я-оно видело только как эксклюзивное украшение, мираже-стекло: его невозможно разбить, разве что растопить. Фонарей была всего лишь пара; правый был побольше и размещался повыше. Язык отбойника выдвигался над рельсами на добрых три аршина перед холодовозомажурная фата, предшествующая броненосной невесте. Над отбойником, фонарями и окнами ледянисто блестел двуглавый орел Романовых. А на правом борту, на выдвинутой словно плавник заслоне, за арочно выгнутой лесенкой и напоминавшими рыбьи жабры дверками в кабину машиниста, краской цвета слоновой кости на черной чешуе были выписаны номер и название машины:
В-Сиб 5 ХЗ паровоз «Черный Соболь»
Что это такое? спросило я-оно.
Пересоединяют, от Оби Транссиб обслуживают уже байкальские локомотивы, ответил Фогель. Уфф, давайте-ка поспешим, Венедикт Филиппович.
Что вы меня тут пугаете? Чтобы ледняцкий агент застрелил меня у всех на глазах?
На глазах у всех, уфф, не застрелит, нода, мы у всех на глазах!
Это было правдой, прибытие «Черного Соболя» привлекло на эту сторону поезда до сотни пассажиров; если кто не вышел, тот выставил голову в окно. К счастью, мы уже добрались до последнего купейного вагона. Я-оно оглянулось через плечо. Только один человек на перроне не пялился на зимназовый паровоз: худая, выпрямленная фигура в феске, с тростью в руке. В ответ на мой взгляд Юнал Тайиб Фессар отдал салют сигарой.
С помощью Степана я-оно забросило сундук вовнутрь товарного вагона. Последним вскарабкался Фогель; задвинуло за ним дверь и отряхнуло ладони.
Повернувшись, попало под молчаливый взгляд агентов и мадемуазель Филипов.
Так?
Кристина сложила руки на груди.
Ждем.
С трудом удержалось, чтобы не закусить ноготь.
Хорошо. Вы, Павел Владимирович, Олег Иванович, извлеките его и положите сюда. А вас, Степан, вас попрошу открыть тот ящик, где доктор Тесла держит машину, с которой работал вчера утром, когда я был тут у вас. Еще мне нужен кабель от нее. Ну, и какие-нибудь конструкционные схемы с описанием Это какой ящик?
Вот этот.
Ключи к замкам есть?
К этим? Нету. Но доктор их тоже не отпирал. Вот тут, видите, он провертел дырки, вроде как сучки, которые забивал резиновыми пробками. Он так ежедневно приходил и втыкал те провода, и впускал это в себя, тьфу, говорю же, ваше благородие, знал же я, что этим и закончится, и его тоже умолял, но что ж тут сделаешь, что делать, слушать начальство надо, и вот глядел я, как человек травится этой гадостью нечеловеческой Ваше благородие что собирается?
Подключить его к гадости. Как это включается?
Я-оно извлекло из досок пробки, Степан вытащил из-за сенника служебный чемоданчик и вытащил из него пук ключей. Какое-то время перебирал их, подозрительно зыркая по сторонам. Я-оно ждало. Mademoiselle Филипов, подгоняя, застонала. Тяжело вздохнув, Степан вскрыл ящик, хранивший банки с солями, и достал кабели. Тот, что с захватом на конце (охранник зажал его зубья на кристалле), и тот, что с иголкойкакой из них идет направо, какой налево? Память подсовывала то одну, то другую картинку. Вопросительно глянуло на пожилого агента. Тот отступил, заслоняясь рукой с ключами.
И что? настаивала мадемуазель Филипов. Что теперь? Вы вообще знаете, что делаете?
Я-оно стояло с кабелями в руках перед запечатанным ящиком с бандеролью Tesla Tungetitum Company.
Что же, это и так будет воскрешение d'l'improviste Воткнуло кабеля в отверстия и в машинные гнезда, скрытые за отверстиями. Fifty-fifty. Как это включается? Но уже почувствовало дрожь пробуждающегося механизма, с ящика посыпались пыль и опилки. В каком-то из гнезд должен был находиться главный выключатель. Дыма не видело Что приводило эту станцию в движение? Оставалась ли она подключенной к внешнему источнику электричества? Сравнение размеров с тремя громадными станциями, заполнявшими большую часть вагона, показывало, что это был, скорее, некий миниатюрный прототип.
Я-оно поплевало в ладонь, потом положило палец на спуск, на обнаженную иглу.
И упустило ее на пол.
Ладно, сказало я-оно и сползло по доскам, вытирая пиджаком нетесаное дерево ящика. Хорошо. Пускай кто-нибудь Лучше я. Сейчас, через минутку.
Вы снова это сделали! вскрикнула девушка. Вы заразились той же вредной привычкой, что и Никола! Боже мой, так вот зачем вы засовывали его в сундук, затем тормошили останки, чтобы я поверила, будто бы вы можетечто там о вас говорят: lying bastardвсе это правда!
Все не может быть правдой, буркнуло я-оно, поднимая руку к глазам. Черные пятнышки мерцали на поверхности кожи, а может и под самой ее поверхностью; иногда, когда конечность затекала, внутри ладони складываются бело-розовые мандалы, но теперь все выглядело так, будто бы там сражались друг с другом живые тельца тени и светени. Глянуло левым глазом, глянуло правым глазом. В вагоне царил полумрак, свет попадал через зарешеченные окошки, которые дополнительно были заслонены кучами упаковок. В воздухе носились миллионы пылинок; все они сейчас кружили и золотисто отсвечивали, и все отбрасывали собственные тенитакого не могло быть, но я-оно видело с клинической точностью, каждую по отдельности: пятнышко темное, пятнышко светлое, пятнышко золотое; изнутри весь вагон был разбит на калейдоскопические обломки цвета. Калейдоскоп, правильно, именно он был наиболее правильной ассоциациейпоскольку они продолжают кружить, остаются в космическом движении, и малого требуется, чтобы они перескочили в совершенно иную конфигурацию, щелк, щелки это уже будет не вагон, это уже не будут доски, это уже не будут люди, это уже не будет труп.
Это не будет труп. Я-оно подняло глаза. Три агента охраны стояли вокруг с серьезными минами: Олег с желтым платком в руке, Степан, прижав к груди пук ключей; Павел с рукой, сунутой под пиджак, пальцы на рукояти наганафигуры с икон, у каждой свое предназначенное место: Павел посредине, Степан справа, Олег слева; каждая, являющаяся еще и атрибутом: оружие, ключи, платок; каждая играла назначенную Богом роль: троица чиновников царского порядка.
Стекло, произнесло я-оно. Кремний, камни, в самом крайнем случаеметалл. Найдите что-нибудь, что можно под него подложить.
Зачем же? фыркнула Кристина.
Для изоляции. В противном случае, тьмечь пойдет из досок, из пола. Сейчас я встану. Пускай кто-нибудь проверит времяза десять минут до отправления мы должны вернуться в люкс. Расстегните ему жилетку и сорочку на груди. Вода здесь есть? Что-нибудь попить? Ну, в чем дело? Сейчас встану.
У вас свет в волосах, указал Олег платком. Из бровей сыплется, Венедикт Филиппович.
Что? Иней?
Огни, огоньки, светлячки
Провело по голове рукой. После того, как пальцы сложились в кулак, вдоль косточек и между пальцами улеглись яркие светени. Закрыло веки. Тут же под ними все взорвалось ярко-красным. Дернуло головой назад, ударяясь затылком о дерево, раз, другой, третий, все сильнее. Mademoiselle Филипов подбежала, схватила за воротник, потянула за плечо. Неуклюже поднялось.
Да что же это вы вытворяете? шепнула явно перепуганная девушка. Что это на вас нашло?
Я-оно пожало плечами.
Не знаю. Прошу прощения. Со мной теперь может случаться, что Ну, это может странно выглядеть. Не могу толком рассказать.
Она прикусила губу.
Он говорил то же самое! И потом
Потом шел к другой машине, так?
Теслу положили на трех жестяных коробках, получилось что-то вроде катафалка, ноги серба выступали дальше, он был слишком высоким, то естьслишком длинным. Осторожно схватившись за изоляцию, подняло кабель (правда, наклонилось слишком резко, в голове закружилось). Положило иголку на обнаженной груди изобретателя, прижало зимназо его раскрытой ладонью, сгибая большой палец руки трупа на спуске. Проверив, что тот оттянут до упора, отступило под ящик.
Запечатанный отсос работал с низким гудением. Насос Котарбиньского вытягивал теслектричество из тела Николы Теслы в банку с соляными кристаллами.
Он ведь повторял это ежедневно, правда? Мадемуазель Кристина?
Та с трудом оторвала взгляд от Николы.
Да.
Утром откачивал тьмечь, а после полудня накачивался ею.
Да, наверное, так. А вы теперь его хотитев другую сторону? Вытянуть из него, что он там в себя впустил? Так?
После извлечения пули мертвые к жизни не возвращаются. Нельзя вылечить того, кто уже не живет.
Три охранника, молча присматриваясь, стояли над останками доктора. Олег все так же сжимал платок (время от времени опирая себе лоб), Степан крутил в пальцах ключи; Павел машинально прятал руку под полой пиджака.