Темная история - Ольга Шумская

Ольга ШумскаяТемная история

Пролог

Ячетвертый из семерки верховных демонов. Нас еще называют духами Олимпа; собственно говоря, мы имеем очень мало общего с традиционными представлениями о духах зла. «Демонами» нас стали называть с крушением старых богов, с подачи традиционных религий, когда даже Люцифер, дух Воздуха и Света, стал олицетворением мирового зла. Светэто зло. Какой оксюморон.

Мы, семерка верховных духов,  наблюдатели, и мы правилии правимЗемлей, каждый в течение своей эры.

ЯБетор, четвертый дух Олимпа, четвертый верховный демон Земли. Мой деньчетверг, мой металлолово, мое числочетыре, мои животныеорел и олень. Пик моей силы наступает во время грозы, и я также властелин воздуха и неба. А ещесейчас идет моя эра, и я все это время присутствую на Земле, принимая человеческий облик.

Под моим началом находятся все низшие демоны и часть ангелов, а также существа лимба и непробудившиеся элементали; все духи воздуха служат только мне, и я являюсь лишь в мужском обличье.

Мы, верховные духи, можемтак же, как и низшие,  принимать облик любого существа в пределах нашей власти; но уже много тысячелетий мы выбираем один и тот же пол. Двое из нас всегда имеют женский облик, четверомужской. И лишь дух алхимии и изменений, Офиель, непостоянен в своем явлении.

Слушайте же историю, которую я хочу поведать вам: историю обмана и безумия, историю дыма и зеркал.

Темную историю.

Аркан IМаг

Лондон

Темный лондонский вечер сочился влажностью и туманом; стоял конец октября, и в мутной глубине Темзы, неторопливо несущей свои воды под высоким мостом, отражались затянутое серой пеленой небо и белые с фиолетовым огни ночной подсветки.

Опоры моста веером расходились над головой, освещая вереницей белых фонарей стоящую у края перил фигурку. Металл был мокрым от мелкой взвеси дождевых капель, но Габриэль все равно слегка перегнулась через край, чтобы заглянуть в блестящее озеро света внизу. Белая рубашка отсырела моментально, и девушка нетерпеливо одернула на себе кожаную куртку, запахнув края, чтобы не промокнуть еще больше.

Темная вода внизу казалась притягательной и ласковой, манила обещанием покоя и забвения. Огни Лондонского моста отражались в черной глубине реки, словно подсвечивая дорогу.

Габриэль, прищурившись, вгляделась в темные воды Темзыи с отвращением плюнула вниз.

 Да никогда,  сказала она и повернулась к воде спиной.

Хотелось грозы, настоящей, летней но в Лондоне осенью не бывает гроз. Бывает серый дождь неделями, заставляющий поверить, что теперь так будет всегда.

Длинные волосы, забранные в хвост, давно намокли, короткая кожаная куртка не спасала от промозглого холода, но она не обращала на это внимания. Чем хуже, тем лучше. Небо и вода объединились, утопив мир в серой депрессии. Сплин.

Стигийское болотодля унывающих и гневных.

 Проверяете, не упал ли мост, прекрасная леди?  Мужской голос, окрашенный безошибочными интонациями иронии, прозвучал совсем близко, и Габриэль резко обернулась, возвращаясь в реальность.

Рядом с ней стоял высокий молодой человек в длинном черном плаще и с зонтом-тростью в руке; его лицо было непроницаемо-спокойным, как будто ему были нипочем ветер, дождь и все то, что в осенней Англии называется сплином. Длинное пальто из плотной черной ткани, маскирующее высокий рост, с тем же успехом скрывало и точный возрастему могло быть как двадцать, так и сорок лет, игра теней и света на лице не позволяла определить точнее, но Габриэль почему-то не сомневалась, что ее собеседник молод.

 Подходящая цитата,  с усмешкой согласилась она и вновь облокотилась на перила, невзирая на всепроникающую сырость.

 Как-то раз я тоже здесь стоял, в такую же дождливую ночь,  сказал незнакомец, смотря на реку, и девушка уловила в его тоне легкую настороженность,  но пришел к выводу, что есть в мире места и получше. Хочешь, пойдем куда-нибудь, где тепло и свет?

Тепло и свет. Надо же, он сказал именно так. То, что надо.

И я догадываюсь, что он мог предположить, увидев, как я смотрю вниз с моста.

Но нет. Никогда.

Не я.

Она полезла замерзшими пальцами в карман куртки и нашарила тонкий золотой ободок, лишенный камней и украшений. Вновь развернувшись к перилам, девушка замахнуласьи от души швырнула кольцо далеко вниз.

Бросив последний взгляд на медленно несущую свои воды Темзу, она повернулась к мужчине.

 Меня зовут Габриэль.

 Филипп,  отозвался он, старомодным жестом раскрывая над ней черный зонт.

Они шли по ночному Лондону, невольно попадая друг другу в шаг; Филипп держал над ними обоими большой зонт, Габриэль прятала озябшие руки в карманах куртки, держась от своего спутника на некотором опасливом расстояниинасколько позволяла ширина зонта над головой.

Оба молчали. Габриэль была почти уверена, что ее нечаянный спутник размышляет о том, что толкнуло его подойти к незнакомой девушке и так бездумно и дерзко предложить куда-нибудь пойти. Возможно, в тот момент Филипп был готов сказать и сделать любую нелепицу, лишь бы оттянуть подальше от перил потенциальную самоубийцу

Габриэль запоздало угадала это подозрение в его голосе и взгляде и почти не удивилась внезапному уколу раздражения внутри при одной мысли о подобном. Но нет, ей следовало оставаться справедливой: откуда он, этот добрый самаритянин и осторожный спаситель, не подозревавший о том, что его усилия не нужны вовсе, мог знать, что было у нее в голове на мосту?

Что ж. По крайней мере, ей больше не нужно думать, куда пойтидо утра, до самолета, до другой страны и другого мира.

Что он там обещал, тепло и свет?

Габриэль покосилась на Филиппа и встретилась со слегка ироничным, но в остальном совершенно непроницаемым взглядом в ответ.

Он не был красив; широкое лицо с тяжелым подбородком, на котором при свете фонарей был виден легкий налет щетины, было слегка неправильным, и Габриэль, изучающая его пристальным и безжалостным взглядом художника, поняла, что дело было в деформированном, некогда сломанном носе. Глаза были светлыми, но точный оттенок было сложно разглядеть в оранжевых бликах фонарей.

Он бросил взгляд назад, через плечо, куда-то мимо нее, и нахмурился, и от этого лоб прорезали две вертикальные морщинки, придавая ему чересчур суровый вид.

Габриэль отвела глаза, прищурившись на фонарь и на мгновение ослепнув из-за яркого пятна света.

Он не был похож на человека, чьей специализацией было спасение утопающих. Была в этих светлых глазах какая-то безжалостная холодность, наводящая на мысль о том, что Филипп не будет спасать кого попало; о том, что выплывать достойны лишь сильные.

Возможно, все было как раз наоборот, он вовсе не испугался за нее, не пожелал помешать самоубийцено подошел к ней именно потому, что увидел этот дурацкий, пренебрежительный, победный плевок в реку вместо почти ожидаемого прыжка. Габриэль нахмурилась; неприятно было думать, что у ее сумасбродного порыва на мосту был свидетель.

 А куда именно мы идем?  резко сказала она. Злость помогала преодолеть ненужные эмоции, загнать куда подальше опасения и излишние мысли. Гнев был сильной эмоцией; чувством, способным подавить все прочие.

 В первое же место, которое нам приглянется,  откликнулся Филипп,  лишь бы там подавали что-нибудь горячее. Пунш, глинтвейн, грог. Да хоть чай.

 Ладно.  Габриэль вновь покосилась на попутчика. Высокий, с насмешливо-ироничной улыбкой, каким-то образом почти не затрагивающей губ, в сером тумане лондонской осени он выглядел рыцарем, спасающим даму в беде. Или каким-нибудь чертовым демоном, заманивающим в еще большие неприятности.

Хочешь мою душу? Прости, мой осенний демон. Бракованный товар.

Ночной Лондон тонул в море света, и блики фонарей бросали изменчивые тени на лицо мужчины рядом с ней. Шапка коротких, не совсем светлых волос, глаза неопределенного оттенка, лицо, не позволяющее точно определить возраст одну деталь в этом переменчивом, ускользающем образе она могла определить точно: от него исходило непонятное ощущение спокойной, уверенной силы. Холодной, выдержанной, но при этом отчего-то странно правильной.

Габриэль незаметно качнула головой. Покажется же. Она знает его в общей сложности двадцать минут, за это время они перекинулись лишь парой слов и сначала ей кажется, что он демон из ада и наверняка какой-нибудь лондонский Потрошитель, а через минутучто с ним спокойно?

Прощай, инстинкт самосохранения видимо, шок оказался слишком сильным для тебя.

Ей не хотелось думать о том, что может означать это внезапное ощущение правильности, не испытанное ни разу за последние три года. Уходить тропой этих размышлений было опасно, и Габриэль постаралась переключить мысли, вернуться к холодной логике и реальности окружающего мира.

Прилив адреналина, случившийся на мосту, быстро сошел на нет, вновь вернув ее во власть серого сплина; вместе со злостью ушла и временная способность абстрагироваться от холода и сырости, проникающих в кожу от мокрой ткани рубашки. Хотелось оставить осеннюю ночь за дверью; согреться наконец, мокрым псом забившись куда-нибудь, где тепло и сухо.

Филипп тем временем определил место назначения, это можно было понять по изменившемуся темпу прогулки. Теперь он точно знал, куда идет, и заметно ускорил шаг.

Он свернул налево на небольшом перекрестке, увлекая девушку за собой, и они оказались перед входом в старинное здание, нижний этаж которого был отделан красным кирпичом. На углу висел большой старый фонарь, освещая черную полоску над белыми дверями с надписью: The Royal Oak.

 Паб?  перед лицом очевидного уточнила Габриэль.

 Паб. Здесь тепло, светло и можно выпить чего-нибудь согревающего. Пойдет?  Филипп взглянул на девушкубольше для приличия, чем действительно спрашивая ее мнения, но сейчас Габриэль ничего не имела против.

Он вновь взглянул куда-то мимо нее, в темноту лондонских улиц; проследив его взгляд, она увидела лишь редких прохожих и фонари. Габриэль пожала плечами и протянула руку к двери.

Веди, Вергилий.

Внутри паб оказался небольшими катастрофически полным народа. Пахло хмелем и жареным мясом; в обоих залах стоял неумолчный гул от застольных разговоров. Интерьеры с расписными потолками наводили на мысль о викторианском стиле, когда Британия все еще была владычицей морей, океанов и многочисленных колоний. Столы и лавки были из темного дерева, тяжелые и, кажется, даже дубовые. Габриэль прикипела взглядом к причудливому вензелю, вырезанному на стенной панели, и не сразу осознала, что Филипп ждет, пока она выберет место.

 Нравится?  с легкой усмешкой осведомился он, сунув руки в карманы плаща.

 Нравится,  согласилась она и повернула голову, осматривая паб с уже иной целью. Приметив столик у стены, который как раз освободила уходящая компания, девушка двинулась к нему.  То, что нужно.

Филипп взял у нее куртку и, все еще безупречно исполняя роль британского джентльмена, повесил ее на вешалку в углу, определив туда же свое пальто. Габриэль поблагодарила легкой улыбкой и обошла стол, чтобы занять место, позволяющее сидеть спиной к стене.

Да, это было своеобразным индикатором тревожности, но сейчас следование старой привычке было лишь еще одной монеткой в копилку приносящих спокойствие ритуалов.

На большой грифельной доске над барной стойкой были написаны мелом особые предложения, на тяжелом столедействительно дубовом, как и обещало названиележало меню в черном кожаном переплете.

Они расположились напротив друг друга; Габриэль опустила глаза, изучая меню, Филипп ждал, пока она выберет, украдкой рассматривая ее в ненавязчивом приглушенном свете паба. Она чувствовала его взгляди невольно представила себя со стороны.

Габриэль знала, что похожа на итальянку: густые темныепочти черныеволосы, слегка смуглая кожа с оливковым оттенком. Родная Бельгия была богата приезжими, но родители никогда не говорили, в чьей именно родословной замешалась жаркая южная кровь.

Экзотический контраст подчеркивали потертые джинсы и простая белая рубашка с треугольным вырезом, рукава которой она закатывала почти по локоть, так, что на запястьях были видны большие часы на белом ремешке и причудливый браслет черненого серебра. Огромные глаза на бледном лице были карими, почти черными, дополняя уже сложившийся образ южанки.

Филипп, по контрасту, казался северянином. Зигфридвысокий, с растрепанными прядями волос, при свете оказавшихся темнее, чем почудилось на первый взгляд; светлоглазый шатен с тяжелыми чертами лица и упрямым, решительным подбородком.

Она заставила себя сосредоточиться на меню.

 Могу я принять заказ?  поинтересовался словно соткавшийся из воздуха официант в темно-коричневом фартуке.

 Кролик с горчицей. «Звезда Истбурна», пинту.  Ей не хотелось думать, и выбор оказался практически случайным.

 Того же, две пинты. Баранину и абрикосовый пирог.  Он даже не посмотрел в меню, словно знал ассортимент этого паба наизусть.

Официант кивнул и испарился, так же бесшумно и незаметно, как и появился.

 Думаю, они нацеливались на дух викторианской Англии,  сказал Филипп, первым начиная ни к чему не обязывающий разговор.  Хотя мне кажется, что немного перестарались.

Он говорил неспешно, подчеркивая согласные и четко проговаривая слова, но в речи все равно скользила легкая неправильность, своеобразный акцент на букву «р», и Габриэль на мгновение задумалась, пытаясь прикрепить к произношению место. Нет, не Ирландия, не настолько очевидно и не певучий говор Уэльса. Что тогда?

Она подняла глаза от изучения трещин на столе; тронула пальцами свой браслет, рассеянно прокручивая его на запястье. Еще один небольшой ритуал, определенный порядок подвесок-шармов на четырех тонких серебряных нитях.

 Мне сложно судить, я не англичанка. Бельгийка.  Она оставила в покое подвески.  А ты?

 Ох.  Филипп был серьезен, несмотря на пляшущие в глубинах светлых глаз смешинки.  Долгая история. Остановимся на том, что я больше шотландец, чем кто-либо еще.

Ах, вот оно что.

 Вот как?  Габриэль слегка прищурилась, заново оценивая своего спутника. Сейчас, когда на нем больше не было придающего несуществующей степенности плаща, Филипп показался ей совсем другим. Офисная белая рубашка под бежевым свитером крупной вязки, темные круги под глазами, знаменующие собой хронический недосып; ободранные костяшки пальцев правой руки.

Дрался?

 Дивно провел прошлые выходные,  пояснил Филипп, поймав ее изучающий взгляд, и шутливо поинтересовался:  Сканирование окончено?

 Прости,  сказала Габриэльтоном, не имеющим ничего общего с извинением. Он иронично задрал бровь:

 На первый раз прощаю.  Сейчас, при искусственном свете паба, его глаза показались ей серо-зелеными.  Но, если я назову свою фамилию, ты будешь смеяться.

 Рискни.  Габриэль подперла руками подбородок и посмотрела с полусерьезным вызовом во взгляде.  Но предупреждаю, вряд ли что-то может быть хуже моей.

 Ах. Взываешь к моему азарту. Что ж  Филипп выдержал драматическую паузу и театральным шепотом выдохнул, нарочито по-горски выделяя «р»:  МакГрегор.

Шотландский герой? Роб Рой, горец с вересковых пустошей?

 Да ладно,  она не сдержала смешка.  Что ж Стерре. Умножь на мое фламандское происхождениесам догадаешься, или перевести?

 Звезда?  Веселье меняло лицо МакГрегора, скрадывало почудившийся ей холодок в серо-стальных глазах, легкая зеленца в которых казалась эфемерной и призрачной. Габриэль с улыбкой тронула серьгу-звезду в ухе и откинулась на спинку стула, почти физически чувствуя, как потихоньку тает напряжение, о котором она и не подозревала.

Словно специально выбрав момент, появился официант с их заказом. Горячая, остро пахнущая пряностями пища совершила чудо, сгустком жара обрушившись в желудок и в момент отогрев изнутри заледеневшие тело и душу. Когда дело дошло до эля, последние остатки неловкости рассеялись, и они уже беседовали, как старые друзья.