Аллегра Геллер, Лери Пэн, Эжен МарсэльАнтология осенней мистики
Поезд в Харбин
Аллегра ГЕЛЛЕР
Дисклеймер:
Все совпадения случайны. Автор не претендует на историческую достоверность, но влюблен в эпоху перелома веков.
Доброго вечера, Екатерина Елизаровна!
Екатерина скупо улыбнулась. Сабуров, прихрамывая на правую ногу, подошел к вагону, чтобы помочь ей спуститься.
Благодарю.
Ее темная кожаная перчатка легла в его светлую ладонь. У Екатерины уже несколько часов болела голова: чужая рука казалась обжигающе горячей, свет станционного прожектора резал глаза, а натужное пыхтение паровоза отзывалось пульсацией в висках.
Сабуров открыл сияющий портсигар.
Вы позволите?
Она кивнула, и он закурил. Щегольские усы с тонкими кончиками, завитыми кверху, трепетали на ветру. Хирург ехал из Петербурга в Порт-Артур.
Молчали.
Сигаретный дым казался неплотным по сравнению с густым белым облаком, покидавшим трубу паровозаоно вытягивалось вдоль земли, пушилось и, дотянувшись до тендера, поднималось вверх и исчезало в синем небе. В сторону небольшого домишки с надписью «Кубовая для кипятку» ковыляли проводники с ведерными чайниками, следомнемногочисленные полуночники-пассажиры.
Прошедший дождь превратил землю в блестящую темную хлябь, которая с наступлением ночи заледенела. Промозглый холод ноября вползал в рукава, и Екатерина поежилась. На темном пальто врача оседали мелкие серебристые капли.
Она коснулась пальцем виска и глубоко вдохнула, втягивая сладковатый дым его турецких сигарет.
Голова болит? спросил вкрадчиво Сабуров.
Мигрень. Хотела выпить чаю перед сном.
Дмитрий Христианович, проводник, возвращался из кубовой с чайником, от которого шел пар. Его белые волосы на висках топорщились, прижатые фуражкой.
Доброй ночи, сказал он, поравнявшись с Сабуровым и Екатериной.
Сапоги Дмитрия Христиановича не удержались на скользкой мокрой поверхности. Проводник неловко дернулся и начал падать, пытаясь не расплескать чайник.
Екатерина полоснула по воздуху ребром ладони. Движение вышло неловким, но эффект имело уникальный: струя горячей воды, вырвавшаяся из носика и крышки, мгновенно превратилась в лед, и чайник приземлился на грудь проводника уже безвредным.
Мать честная! Грузная женщина начала судорожно креститься правой рукой, в которой держала пустой бидон. Жестяная емкость била по ее груди и скрежетала обо что-то на одежде.
Екатерина с облегчением вздохнула: использование дара притупило головную боль.
Вот спасибо, Екатерина Елизаровна! Дмитрий Христианович, кряхтя, поднимался. Сабуров протянул ему руку, но проводник покачал головой: Я сам, сам, Владимир Леонидович, благодарствуйте! Весь в грязи извалялся, еще вас пачкать! А если б не Екатерина Елизаровна, то еще бы обварился. Простите великодушно!
нечисть из Петербурга за нами увязалась! Толстуха с бидоном громко делилась переживаниями с соседкой. В воздухе кипяток заморозила, я сама видела. Вон та, в зеленом. Одно слово, ведьма
Дмитрий Христианович отряхнулся и, охая, поковылял обратно в кубовую. Зубцы ледяной короны на чайнике почти растаяли.
Пассажирки ринулись к проводнику:
Так что, не ссадют ее тута?..
К ответу Екатерина не прислушивалась.
Вы не удивлены? спросила она Сабурова.
Отнюдь. Но дар такой вижу впервыечтобы кипяток мгновенно в лед.
Екатерина поморщилась, и Сабуров посерьезнел.
То, что выиз одаренных, я догадался еще в Цицикаре. Сомневался только, сопровождаете вы поезд официально или случайно на нем оказались.
В Цицикаре за Екатериной увязался рыжий кот. Он ходил за ней по перрону и каждый раз, когда она останавливалась, усаживался рядом и открывал огромную розовую пастьзевал, а затем издавал утробный звук, как будто хотел что-то сообщить. Екатерина попробовала его шуганутькот не отступал и пытался забраться за ней в вагон, но Дмитрий Христианович с безбилетником быстро разобрался.
И что теперь?
Теперь не сомневаюсь, что вы из Охранки. Скорость реакции потрясающая. Но на железной дороге не работаете. Что тогда? Едете к новому месту службы?
Слова отпечатывались в воздухе полупрозрачными белесыми облачками. Холодало.
В Харбин.
На востоке к одаренным относятся иначе, чем в Петербурге. Сабуров натянул перчаткивидимо, тоже замерз. После Ихэтуаньского восстания боятся, но уважают.
Екатерина впервые услышала, как он говорит о восстании ихэтуаней сам. Будучи в настроении, Сабуров смешил публику в салоне историями из своей практики, однако когда речь заходила о работе в полевом госпитале, с неизменной улыбкой уводил разговор в сторону или уходил, сославшись на незначительный повод и старательно скрывая свою хромоту.
Пожалуй, мне пора возвращаться, процедила Екатерина сквозь зубы.
Возбуждение, вызванное коротким использованием дара, сошло на нет, и пульсация в голове стала нестерпимой. Внутри черепа шагала тысяча солдат. Чеканя каждый шаг, напевая скабрезные куплеты и презирая законы физики, которые тем не менее должны были в итоге взять свое. Если голову разорвет от резонанса, наконец исчезнут тяжелые сны.
Сабуров жестом предложил ей пройти вперед. Он наблюдал за ней, как за экзотическим зверьком, который, разозлившись, может и укусить. Без страхано с разумной осторожностью.
Приподняв подол платья, Екатерина взошла в вагон и направилась к купе. Голос Сабурова настиг ее, когда она уже открыла дверь:
Доброй ночи, Екатерина Елизаровна!
Она хотела ответить, но голову сдавил очередной спазм. Ввалившись в купе, она захлопнула за собой дверь и едва успела добраться до туалета, как ее бурно вырвало.
Через четверть часа, когда в желудке наконец ничего не осталось, головная боль отступила. Екатерина добралась до дивана и прижала голову к стеклу. Внизу, под колесами поезда, копошилась непроглядная темнота, а сверху плыло ярко-синее бархатное ночное небо, звездное вдалеке от городов. Десять суток пути поезд ненадолго вырывался из темноты на солнечный свет, как дельфин из воды, чтобы потом снова погрузиться в ночь.
Перестук колес изменил тон, сделался звонким и гулким. Поезд въехал на мост, замелькали металлические арки, расчертили небесный купол цвета берлинской лазури.
Мостов на КВЖД было больше двухсот: каменные, металлические, исполинские, через реки Сунгари, Хуанхэ, Тайцзы, Дунляохэ, Элин Мосты завораживали. Пугали.
Сегодня вечером спор в вагоне-салоне начался с очередного мостато есть ни с чего, как это обычно и бывает в долгом путешествии, когда пассажиры уже неплохо знают друг друга и страдают от тоски.
В окнах мелькали фермы моста. Екатерина поглаживала подлокотники кресла и рассеянно наблюдала за салоном. Книгу она оставила в купе.
Чаевская Анастасия Владимировна, дама в возрасте, с немалым состоянием, кустистыми бровями и любовью к коньяку, прикрыла пергаментные веки и перекрестилась. Увидев это, белокурая барышня в темно-лиловом вроде бы себе под нос, но излишне громко произнесла:
Темные века!
Что вы себе позволяете, Мария Лионовна?! Чаевская поджала тонкие губы.
Мария Лионовна Бринер была умна, очаровательна и уже не раз демонстрировала спутникам современные взгляды. В сопровождении менее яркой компаньонки Елены Андреевны она направлялась к отцу-банкиру в Харбин, где собиралась работать учительницей.
Девушка добродушно рассмеялась:
Анастасия Владимировна, будет вам креститься! Мы этих мостов проехали уже десяток. Надо же доверять прогрессу человеческой мысли.
Не вам меня учить, милочка. Может, и доехали только потому, что я перекреститься успела.
Вскинув голову, Чаевская уставилась в окно. Пейзаж был уныл и однообразен и быстро ей надоел.
И чему вы только детей будете учить с такими-то манерами? продолжила она.
Точным наукам, Анастасия Владимировна. Тому, как строят мосты и почему они стоят.
Я хоть не знаю, как строят мосты, зато могу своему супругу суп сварить. А вот чем вы мужа кормить будете, Мария Лионовна, не представляю.
Вошел Сабуров и остался стоять. В вагоне-салоне ему нравилось кресло спиной к окну, то же, что и Екатерине. Когда Сабуров приходил первым, Екатерина кружила по салону, как птица-падальщица, и долго выбирала, где присесть. Уже три дня кресло оказывалось свободным к ее приходу. Иногда на деревянных подлокотниках она чувствовала тепло его рук.
Дочь банкира скользнула по Сабурову взглядом, вздернула подбородок и улыбнулась:
Моему мужу помимо еды потребуется женщина, способная поддержать разговор. Я не собираюсь смиренно выйти замуж за какого-нибудь барыгу с оспинами и мешком денег и нарожать ему сыновей. У меня хорошее образование, я не только могу сама зарабатывать, я дам моим воспитанниками жизнь, о которой они раньше и мечтать не могли. И бедные дети вырастут и будут строить великолепные мосты.
Без уважения к старшим вы, молодежь, Россию быстро загубите, вынесла приговор Чаевская.
Уважение и страхразные вещи. Имея внутреннюю свободу думать, мои воспитанники смогут сами решать, кто достоин уважения. Свободанастоящий признак прогресса.
Позволите?..
Сдержанные кивки дам. Щелкнул портсигар, чиркнула спичка.
А как же закон? поинтересовался Сабуров, закурив.
Мария Лионовна нахмуриласьэто очень ей шло.
Странно такое от вас слышать, Владимир Леонидович, заявила она. Законпережиток прошлого. Моральвот что важно. Если бы люди видели друг в друге людей, не понадобились бы ваши законы.
Сабуров разговор не поддержал. Пальцы девушки поглаживали потертую книгу.
А я с Марией Лионовной согласен, подал голос молодой Карпов.
Он ехал во Владивосток с семьей. Отец-коммерсант, седой и основательный, в разговорах участвовал редко, а мать ушла в купе отдыхать.
Карпов продолжил:
Если бы мы все относились друг к другу с сердечностью, работали с полной отдачей, поддерживали друг другаудалось бы достичь гораздо большего.
Компаньонка Марии Лионовны смотрела на молодого человека с восхищением. Елену Андреевну тоже можно было бы назвать хорошенькой, однако при сравнении с красавицей Бринер курносый нос и заостренные, по-лисьи оттопыренные вверх уши делали ее внешность простоватой, деревенской.
Вот именно. Мария Лионовна сосредоточилась на Карпове. Только это не так простоначать мыслить по-новому. Надо заставить себя видеть человека в каждом извозчике, а каждому извозчику дать возможность учиться. Тогда есть шанс, что все люди смогут получить доступ к образованию, а потом и к работе, чтобы внести вклад в общее благополучие. Равенство возможностейвот что важно.
Екатерина не слишком следила за беседой. Ее внимание сосредоточилось на кружевном воротнике Бринер: вот спираль, разворачивающаяся направо, затем налево, затем элемент в форме цветка и снова спираль
Мария Лионовна вдруг обратилась к ней:
Екатерина Елизаровна, вот вы, женщина нового времени, что думаете?
О мостах? рассеянно переспросила она.
О прогрессе.
Тогда железнодорожный мост господина Кнорре. Под Красноярском.
Возникшую паузу нарушил голос Карпова-старшего:
Тот, который получил Гран-при Всемирной выставки в Париже?
Его партнер, русскоговорящий китаец Тен Цунан, тоже воззрился на Екатеринувроде бы с интересом, хотя понять выражение его лица было сложно. Он смотрел не моргая, только поблескивали черные бусины в прорезях век.
Да. Не стоило позволять втянуть себя в непонятный разговор.
Мария Лионовна с жаром продолжила:
Екатерина Елизаровна, я вас полностью понимаю. Все эти металлические конструкции есть отражение человеческого разума, стремления покорять природу и улучшать окружающий мир.
К счастью, отвечать не потребовалось, потому что в салон вошла Эмилия Игоревна Крушевская. Взгляды пассажиров тот-час прилипли к ней, как пушинки к янтарю. Певица была немного старше Екатерины; высокие дугообразные брови придавали ее лицу выражение слегка удивленное и внимательное, а в глубоко посаженных глазах таились все загадки Сфинкса. Крушевская недавно вернулась на сцену после годового отсутствия: по слухам, была сестрой милосердия в полевом госпитале на Дальнем Востоке. Путешествовала она в собственном отдельном вагоне, но иногда, соскучившись по обществу, появлялась в вагоне-салоне.
Крушевская поприветствовала всех и села у стола напротив старшего Карпова, недалеко от Екатерины. Она не улыбалась. Бриллиантовые серьги рассыпали радужные искры света по мебели и столу, в воздухе расцветал роскошный аромат духов.
Я же говорю о том, что первобытные страхи, веру в магию и потустороннее пора бы оставить в прошлом, попыталась вернуть внимание общества Мария Лионовна.
И что же тогда с одаренными? спросил Сабуров, не сводя, впрочем, глаз с Крушевской, которая, казалось, не замечала его взгляда.
Перестать бояться. Подчинить их. Мария Лионовна недовольно дернула головой. Заставить работать во благо государствапользуясь прогрессом и силой разума.
Екатерина усмехнулась: разговоры о свободе всегда заканчивались тем, что кого-то нужно подчинить. Сабуров, казавшийся увлеченным Крушевской, усмешку Екатерины все же заметил.
И где же на вашей карте мира место любви? поинтересовалась Эмилия. Голос у нее был волшебный, томный, отзывался вибрациями в груди.
Елена Андреевна вдруг зарделась и принялась поправлять рукава на платье.
Сердцеэто мышца, отрезала будущая учительница. Все остальноев нашей голове, не так ли, Владимир Леонидович? В голове, конечно. Всё самое красивое в голове.
Простите, не соглашусь, Мария Лионовна! Сабуров развел руками. Я видел намного более красивые вещи, чем розовое желе у человека под черепной коробкой.
Ну зачем же вы так буквально!
Врачилюди приземленные. Нам бы знать, что отрезать да куда иголку вколоть.
Крушевская не улыбнулась, только вспорхнули с подлокотника и соединились на юбке пальцы. Мария Лионовна снова вздернула подбородок и уставилась на тот же пейзаж, что и Чаевская недавно. Младший Карпов по-прежнему смотрел в сторону красавицы Бринер и улыбался. Сабуров сел и принялся любезничать с Крушевской, но иногда чиркал взглядом по Екатерине, как спичкой о коробок.
Тогда Екатерина впервые заметила, что у нее болит голова.
Озарение пришло тут же. Екатерина закрыла глаза и внутренним взором увидела яркие белые всполохи, как будто след от падающей звезды. Стоило сообразить раньше: в поезде орудовала летавица.
Конечно, можно было бы не обращать на нечисть внимание: пусть сотрудники Китайско-Восточной железной дороги сами разбираются. Потери, понесенные во время восстания ихэтуаней и последующего восстановления КВЖД, не позволяли Охранному отделению, как прежде, обеспечивать сопровождение каждому из поездов Транссиба. Перед отъездом Екатерину предупредили, что на этом поезде одаренных не будет. Однако до Харбина оставались еще сутки пути, и за это время летавица могла натворить дел.
В коридоре послышался шум, кто-то спешно протопал в другой конец вагона.
Екатерина сделала глубокий вдох и выдохнула на темное окнона стекле распустились морозные узоры. Томная Крушевская, тихонямать Карпова, старуха Чаевская, красавица Мария Лионовна и ее ясноглазая компаньонка Елена Андреевна, а ведь есть еще прислуга Карповых и Чаевской, и портниха из Владивостока, и еще несколько вагонов с людьми, которые ехали из Петербурга в Маньчжурию и дальше, к Тихому океану, где росли города и новые надежды.
Шум возобновился, теперь появились голоса. Дмитрий Христианович что-то негромко говорил, ему отвечали коротко и насмешливопо интонациям Екатерина узнала Сабурова. Видимо, пассажиру потребовался врач. Екатерина еще немного поразглядывала изображения женщин на стекле и приказала им исчезнуть, а потом накинула шаль и выскользнула из купе.
Далеко идти не пришлось: свет, выбивавшийся из-под двери в следующем вагоне, подсказал, что проводник привел врача к Карповым. Едва слышно всхлипывала жена, раздавалось успокоительное бормотание коммерсанта.
вернусь. Голос Сабурова вырвался через открывшуюся дверь. Врач вышел в коридор и почти налетел на Екатерину в темноте.
Как удачно, почти не удивился он. Там по вашей части, заходите. Я за медикаментами.
В купе было душно: работало отопление, да еще и набилось немало народу. Молодой Карпов лежал на диване с закрытыми глазами, бледный до синевы, и дышал тяжело, прерывисто. Кончики пальцев будто вымазаны черниламинедостаток кислорода.
Екатерина вздохнула и кивнула проводнику: Дмитрий Христианович за свою долгую службу на железной дороге привык к представителям Охранки и процедуры знал отлично.