Выходите, скомандовала Екатерина.
Карпов-старший открыл рот и тут же закрыл, чувствуя тяжелый, как предгрозовая духота, поток силы, стекавшейся к Екатерине. А вот скромная супруга вдруг заартачилась:
Митенька Как же я его оставлю?..
С матерями всегда так. Екатерина хотела команду повторить, но вмешался Дмитрий Христианович:
Таисья Анатольевна, да вы не переживайте, Екатерина Елизаровна у нас человек проверенный, надежный, все сделает, как нужно, главное, ей не мешать, ей ведь здесь и повернуться тяжело, вон как нас много. Давайте выйдем на минутку, а там все устроится уже У меня еще тепленькой водички со станции осталось, хотите, чаю вам налью?.. Не переставая говорить, проводник незаметно теснил чету Карповых в коридор и наконец захлопнул дверь.
Екатерина закрыла глазазвездный блеск под веками поубавился, летавица вдоволь насосалась и теперь затихла. Митя Карпов перед внутренним взором выглядел жутко: как будто пушечным снарядом в груди проделали черную дыру, лохмотья трепетали на ветру. Повреждения серьезные, значит, летавицу Митя знал лично: чтобы установить сильную связь, нужен физический контакт.
Только не ори, предупредила его Екатерина.
В ее руках образовалась белая игла с искристой исчезающей в воздухе нитью. Екатерина осторожно взялась за края раны и начала стягивать их крупными, грубыми стежками. Тут главное закрепитьдальше зарастет само.
Сначала всё шло хорошо: Екатерина одолела половину дыры и порядком разгорячилась. Шерстяной платок на плечах колол влажную кожу шеи, тонкие светящиеся ниточки из тела юноши тянулись к ней, питали ее дар, и она с трудом заставляла себя не брать слишком много. Синева на пальцах Мити исчезала, дыхание выравнивалось.
Ближе к сердцу края разрыва неожиданно покрылись красным, будто стали кровоточить. Юноша заметался на кровати и начал скулить тихо, как побитый щенок, а потом простонал: «Мама!» По щекам у него бежали слезы.
На лбу Екатерины выступил пот.
«Только бы не помешала, только бы не помешала», заклинала она, стягивая последние кровоточащие куски.
Митя вскрикнул.
Екатерина сделала последний стежок, и иголка растворилась в ее руках. Работа была сделана.
Она открыла дверь одновременно с Карповой, которая невидящим взглядом скользнула по Екатерине и бросилась к постели сына. Митя открыл глаза, охнул и рукой вцепился в грудь там, где находилось сердце.
Возник Сабуров и вопросительно посмотрел на Екатерину.
Поболит пару дней, пожала плечами она.
Под аккомпанемент материнских вздохов Сабуров провел осмотр. Его руки двигались четко, стремительно и даже как-то безжалостно: Митя пару раз ойкнул, когда врач ощупывал его живот. Ничего не сказав, Сабуров подошел к раковине и вымыл руки. Екатерина прислонилась к косяку и смотрела на его профиль. Прямой нос, острый подбородок, четкая линия челюсти, будто нарисован жестким карандашом, едва не прорывающим бумагу. Выбивались только уши: округлые, без выступающих мочек. Сабуров выглядел бесстрастным, но над переносицей не разглаживалась четкая вертикальная морщина.
Он взял полотенце и, вытирая руки, рекомендовал Мите сон и отдых.
Дмитрий Христианович незаметно ускользнул на свой пост.
В воздухе запахло резко и пряно: Сабуров налил настрадавшейся матери успокоительных капель, Таисья Анатольевна снова тихо плакала. Отец Мити от капель отказался, но на слова «чего-нибудь покрепче» кивнул, затем сдержанно поблагодарил врача и Екатерину. Она видела, как у Карпова-старшего дрожат руки.
Вышли вместе. Сабуров пропустил Екатерину вперед, и она шла, подстраивая шаг под мерное покачивание поезда. В переходе между вагонами грохотало сильнее, чувствовался ночной холод, и она плотнее стянула шаль.
Купе Екатерины было первым.
Доброй ночи. Она бросила короткий взгляд на Сабурова через плечо.
О-па! неожиданно отреагировал тот. Екатерина Елизаровна, а у вас глаза светятся в темноте. Как у кошки, только голубым.
Екатерина застыла, глядя на ручку двери, потом снова посмотрела на Сабурова и, не отводя взгляда, спросила:
И как, красиво?
Тот помолчал и ответил:
Жутко.
Растянутый в улыбке рот не добавлял ей очарования, но Сабуров не отшатнулся.
А ведь обычно глаза у вас карие, темные почти до черноты.
Он прислонился к стене и продолжил:
И миллионом черных глаз
Смотрела ночи темнота
Сквозь ветви каждого куста.
Доброй ночи, Владимир Леонидович.
Доброй ночи.
Екатерина захлопнула дверь, включила свет и снова подошла к окну. Темнота превращала стекло в зеркало, где множились отражения ее лица и электрических ламп за спиной.
Эх, Владимир Леонидович, вы еще самого интересного не видели, сказала она.
Отражение на стекле начало меняться: свечение заполнило глаза целиком, щеки ввалились, губы приподнялись, обнажая длинные и тонкие зубы, кожа натянулась на кости, а нос почти исчез. Темные волосы, сколотые черным бантом, слились с темнотой за окном. Над кружевным воротничком платья теперь качался череп с голубым сиянием в глазницах. Екатерина глухо рассмеялась: за семь лет службы она успела привыкнуть к своему отражению, но до сих пор помнила по-лягушачьи холодную кожу паренька, который, увидев ее, оступился, провалился под лед и так и не смог выплыть. Угрызений совести она не испытывала: просто старалась не поворачиваться к людям лицом, когда использовала дар.
Сон ей снился мутный. Андрей, ее погибший муж, вдруг оказался в лагере под Харбином, на который ихэтуаньские ведьмаки обрушивали свои проклятия. Выглядело так, как будто лагерю просто не везло: дважды загоралась палатка, где лежали раненые, помощник доктора облил руки кислотой, начиналось неожиданно заражение там, где не должно быть Мелкие демоны пользовались любой возможностью, любой неосторожностью. Она и еще трое одаренных из Охранки душили руками черных угрей, поборников смерти, увивавшихся вокруг лагеря и железной дороги. Одного угря она поймала прямо перед лицом Андрея, но он даже не взглянул на нее: все смотрел на горизонт, разделенный пополам столбом дыма от очередного взорванного моста. Она взяла его за руку и отвела в палатку, внутри которой оказалась спальня их дома в Петербурге, и они легли в постель, не раздеваясь, и смотрели друг на друга, и слушали, как с гомоном прибывают отряды Сахарова из Хабаровска. Она испугалась, что забыла цвет его глаз, но, к счастью, Андрей уже заснул, и она следила, как он спит, не выпуская ее руки, как колеблется прядь волос от вдоха и выдоха и как лунный свет ласково гладит его висок.
Пробуждение пахло одиночеством и отчаянием, а еще тиной и металлом из подтекавшего ночью крана.
Завтракала поздно, у себя. Слух о вчерашнем происшествии с Митей Карповым и о его лечении наверняка разнесся уже по поезду. До Харбина оставалось совсем немного, и допускать, чтобы летавица сошла с поезда буйствовать в городе, не стоило.
За окном однообразный степной пейзаж заливало холодное осеннее солнце, выцветшее небо казалось прозрачным. Подъзжали к Хинганскому тоннелю. Его сооружением руководил Бочаров, приятельствовавший с Андреем. Инженер решил использовать крутой рельеф местности, чтобы пустить тоннель по спирали, при этом путь сначала проходил в каменной трубе под насыпью, а затем по самой насыпи. Грунт скрывал внутреннее устройство тоннеля, но Екатерина видела чертежи у Бочарова. Тогда из курительной комнаты неразборчиво доносились голоса Андрея и самого инженеранизкие, бубнящие, прерывающиеся иногда короткими смешками, как будто фыркали намокшие под дождем коты. Екатерина держала палец, едва не касаясь белой линии на синей бумаге, и вела им по воздуху, повторяя элегантные формы. Спираль завораживала ее, как металлическое сияние гиперболоидных сеток Шухова, башня Эйфеля и головокружительно высокие фермы Енисейского моста.
Строили быстро. Горы были сложены в основном гранитами и другими прочными породами, поэтому Бочаров привлекал одаренных, хотя сам одаренным не был. Ихэтуаньское восстание замедлило стройку, но Бочаров работы восстановил и свою спираль закончил. Андрея к тому времени уже не стало, а Екатерина вернулась на год в Петербург.
Летавицы нуждались в связи с небом, а такой длинный тоннель наверняка должен вывести нечисть из себя.
Екатерина отбросила темно-зеленое платье и надела синюю форму Охранки с блестящими золотом знаками отличий. Вчерашнее использование дара добавило ей задора, на щеках появился румянец. Глядя в зеркало, она изобразила дерзкий взгляд Марии Лионовны, но заметила в уголках глаз тонкую сетку морщин и дурачиться перестала. Она была старше красавицы Бринер на десять лет, да и глаза у нее были не голубыекарие.
Уже приготовившись выходить из купе, Екатерина развернулась и, покопавшись в багаже, вытащила обернутый в холодный шелк флакон «Инимитабль»: тяжелое стекло, граненая пробка и этикетка с именем парфюмера Сиу и затертой полосой на правой грани флакона. Запах, вырвавшийся джинном в купе, был цветочным, но не таким плотным, как у Эмилии Крушевской. Из стеклянной бутылочки пахло розами, которые вносят в дом морозным утром. Екатерина нанесла пару капель на запястье, аккуратно закрыла флакон, но не стала убирать его далеко.
Когда она вошла в вагон-салон, с ней привычно поздоровались, и только Сабуров изумленно вскинул брови. Он уже сидел рядом с Крушевской, оставив свободным кресло у окна.
Солнце исчезло, и Дмитрий Христианович зажег электрический свет. Поезд вальяжно скользил по туннелю под Большим Хинганом. Вскоре форма Охранного отделения оказалась опознана всеми, разговоры стали затихать и на какую-то минуту иссякли совсем, как будто пассажиры погрузились в свои мысли.
Перестук колес отражался от каменных стен и казался гулким, накладываясь на собственное эхо.
Не думала, что вы из Охранки, Екатерина Елизаровна, в тишине произнесла Мария Лионовна, повернувшись к Екатерине вполоборота. В ее голосе смешались презрение, страх и вызовпримерно в равных пропорциях.
И что же вы думали? Екатерина прикрыла глаза и следила за всполохамиони все еще не появлялись.
Что вы прогрессивная женщина из Петербурга, вдова Андрея Георгиевича Михайловского, инженера железнодорожных путей.
Вдоваэто верно. И про Петербург тоже.
И зачем вам эта форма сегодня? Кого пугаете?
Вы образованная женщина, Мария Лионовна. Не стоит потустороннего бояться.
Бринер насупилась, заелозила в кресле и больше к разговору не возвращалась. Елена Андреевна не сводила глаз с одаренной, как будто ждала, что у нее вырастет вторая голова. Чаевская, наоборот, старалась на Екатерину не смотреть и время от времени украдкой крестилась. Прислуга помладше, которая, в отличие от опытного Дмитрия Христиановича, с одаренными сталкивалась еще мало, проходила мимо Екатерины разве что не на цыпочках.
С наибольшим равнодушием к синему мундиру отнеслась Крушевская: как раньше не замечала, так и теперь сосредоточилась на разговоре с Сабуровым.
Проехали полпути. Старшие Карповы из салона ушли, пассажиры большей частью читали, изредка перебрасываясь парой фраз. Екатерина закрыла глазасеребристые всполохи были едва заметны. Летавица наверняка об одаренной узнала и начала нервничать. Нападет на Митю еще раз или выберет новую жертву?
Зашуршала ткань платья: Елена Андреевна встала и направилась к выходу. Поезд качнуло, и она, неловко оступившись, упала на Сабурова.
Счастье само летит ко мне в руки, прокомментировал он, заговорщически улыбаясь.
Елена Андреевна покрылась пятнами и, пытаясь изящно встать с колен врача, румянилась все больше. Митя Карпов подлетел к ней и предложил руку, и девушка наконец поднялась, а затем, бормоча извинения, чуть ли не бегом ринулась к своему купе.
Будьте осторожны! промурлыкал ей вслед Сабуров.
Еще какое-то время все было спокойно, как вдруг поезд дернулся и погас свет.
Екатерина крепко зажмурилась, заставляя глаза быстрее привыкнуть к темноте. Впереди послышался стук падающего тела, перед внутренним взором замелькали серебристые полосылетавица решилась на атаку. Видно, хотела набраться сил и сбежать.
Екатерина щелкнула пальцамидвижения нужны были ей только для сосредоточения, и в электрических светильниках зажегся призрачный голубоватый огонь.
Чаевская бормотала молитву, Мария Лионовна вскочила, прижалась к стене вагона и не сводила глаз с Екатерины, а выражение глаз китайца снова было непонятно.
На полу лежал Сабуров. К его груди присосалась гигантская серебристая пиявка, тело которой утончалось и вытягивалось куда-то вперед, к голове состава. Глаза врача закатилисьбелки отражали призрачный голубой свет, из приоткрытого рта вырывалось хриплое дыхание.
Крушевская была ближе всех.
У него сейчас будет эпилептический припадок. Положите ему что-нибудь под голову, скомандовала Екатерина.
Певица с неожиданной сноровкой опустилась на колени, свернула шаль и, приподняв голову врача, подсунула ему под затылок.
Я сестра с опытом, можете не беспокоиться, бросила она.
Екатерина одобрительно кивнула. Слухи не врали: при всей своей богемной внешности Эмилия Крушевская белоручкой не была.
Дмитрий Христианович исчез за дверью и, судя по звукам, пытался наладить свет.
Екатерина сделала глубокий вдох. Окна в вагоне заволокло морозным узором, изо рта Крушевской вырвалось плотное облачко пара. Мария Лионовна издала писк и потеряла сознание, но Митя не дал ей упасть и неловко положил на софу.
Щупальце, впившееся в грудь Сабурову, пульсировало, качая жизненную силу. Екатерина сжала блестящую, как будто покрытую слизью упругую поверхность и плавно потянула вверх. Сабуров закричал. Она взялась крепче, продавливая пальцами кожу пиявки, и дернула, крик перешел в кашель, Сабуров заметался. Екатерина тянула изо всех сил, чувствуя, как болезненно напрягаются мышцы и лопаются сосуды в глазах. Вдруг присоска оторвалась от человеческого тела, наружу показались мелкие острые зубы, а потомклочок тонких серебристых нитей. Врач забился в судорогах.
Крушевская придерживала его одной рукой, другой сильно оттолкнула стоявшее рядом кресло, о которое он мог удариться головой. «Жить будет», не вовремя обрадовалась Екатерина. Щупальце в ее руке вдруг ожило и забилосьлетавица пыталась высвободиться. Чувствуя, как поднимается из груди пьянящее ощущение власти, приходящее вместе с даром, Екатерина резко сжала пальцы свободной руки. Серебристые нити, торчавшие из пасти пиявки, мгновенно заледенели, а потом разлетелись осколками.
«Больно тебе?» спросила она, уже догадавшись, чье щупальце держит в руках.
В окна ударил солнечный свет. Хинганский тоннель кончился. Справа мелькнул и пропал купол православной церкви.
Останавливайте! крикнула Екатерина.
Дмитрий Христианович услышал. Поезд, поскрипывая, стал дерганно замедляться.
Держа в руке трепыхающуся пиявку, Екатерина не спеша встала и направилась к выходу. Раскрасневшийся Дмитрий Христианович стоял в тамбуре.
Сама выйду, не мешайте, бросила она.
Летавица далеко уйти не моглащупальце, хоть и невидимое, росло из ее тела.
Поезд замер. Призрачные синие руки Екатерины открыли дверь, и одаренная, щурясь, вышла наружу. Все вокруг было покрыто тонким слоем празднично-белого снега. Исчезла грязь и пыль маньчжурской степи, исчез серый горный гранит, осталось только белое сверкание.
Екатерина дернула щупальце на себя, а потом неспешно, с силой принялась накручивать на локоть, как ленту пожарного шланга.
Над степью раздался вой, и тень метнулась из соседнего вагона вперед, в сторону гор. Екатерина устояла на ногах: она была старше, опытнее нечисти и теперь пустила по щупальцу свое ледяное колдовство. Летавица снова закричала, заметалась клочьями тумана и наконец собралась в воздухе в паре метров над одаренной. На серебристом щупальце расцветали морозные узоры.
Пусти! завыла летавица. Она приняла свой истинный облик, но лицо не изменилось: курносый нос, беззащитно торчащие уши и светлые, лучистые глаза.
Ну, здравствуй, Елена Андреевна.
Щупальце вибрировало и извивалось, но Екатерина продолжала подтягивать сущность к себе. «Елена!» звонкий крик с поезда за спиной. Оборачиваться не стоило: несмотря на темно-синий китель Охранки, увидевшие вместо лица череп с голубым сиянием в глазницах могут и перепутать, кто здесь нечисть.
Летавица снова завыла и снизилась, пытаясь убавить натяжение. Зубастый конец щупальца безвольно повис и теперь болтался около запястья Екатерины.