Наташа МихлинЭто внутри. Рецидив
Посвящение: Д. Л. С. Ты мой первый такой. Навсегда.
1
Протяни руку. Возьми расческу. Между зубцами скользит снег. Теперь заплети косу. Прядь за прядью. Не смотри, не смотри в зеркало. Ты не любишь зеркал, не надо. Не смотри. Во всяком случае, пока не подействуют таблетки. Три, а не две. Сегодня хуже, чем вчера. Доктор говорил, что такое возможно. Не впадай в панику. Прядь за прядью. Вот так.
Теперь самое трудное. Они лежат, сияют зеркальным блеском, как осколок. Ножницы. Острые, похожие на хищную птицу с защелкнутым клювом. Пальцы продеваются в стальные кольца. Нет, ты не будешь делать этого сегодня. Птица останется голодной, ты не станешь поить ее красным. Не сегодня. Доктор Замир учил тебя так. Каждый день говорить себе: не сегодня. Ты обязательно сделаешь это, но не сегодня. Не сейчас.
Лязг ножниц. На пол падает снег.
Отложи клинок. Руки не дрожат. Ты справился. Еще немного. День, другой. Искусство маленьких шагов, фраза из книги. Ты живешь так уже два года. Значит, у тебя получится. Обязательно. Дай себе шанс.
Какая, право, пошлятина
Ощущаешь тошноту от навязанных чужих слов? Плохо. Это тыпрежний. Тот, кого не должно быть здесь. Но сердцебиение успокаивается, раздражение глохнет. Ты чувствуешь, как тебя вымораживает изнутри. Это действует лекарство. Можно поднять глаза. Что ты видишь?
Джереми Дэвис стоял перед зеркалом и пристально рассматривал себя. Полностью сменить имя ему не позволилидоктор говорил, нужна самоидентификация. Связь с прошлым. Он не согласен, но подавление собственного несогласия уже стало привычным. Некая садистская игра с самим собой.
Что ты видишь?
Уже тридцать два, но лицо почти не изменилось. Только выражение глаз. Белые волосы рассыпались по плечам. Когда-то они чуть золотились, это замечал лишь он сам. Теперь просто белые.
«как снег убелю»
Книга в темной обложке лежала в доме восемнадцать лет, и он ни разу не видел даже титульного листа. Почему он решил открыть Библию потом, в клинике? Уж точно не для того, чтобы найти ответы. Многие стихи запали в память, раня или утешая. Доктор Эйтан Замир спрашивал потом, не страшно ли читать о наказаниях за грехи? Понимает ли Джерри, что читает? Джереми отлично понимал Бога. Ту его часть, что была связана с «огнем поядающим». В ярости еще не такое творят, чего тут непонятного Особенно если обладаешь силой. А наказанием может быть и жизнь. Само ее наличие. Человеку созданный Богом ад не нуженон всегда сумеет организовать его себе сам. Для наказания достаточно помнить прошлое. И жить с этим.
Джереми наклонился и подобрал обрезки рассыпавшейся косы.
Он пробовал однажды сходить в парикмахерскую. Это было еще в самом начале, сразу после выписки. Дойти получилось только до дверей. Сквозь стеклянные створки виднелись посетителидевушка, зевая, листала вылинявший журнал, дедушка улыбался внуку, который с увлечением перебирал цветные бигуди в коробке
Все они могли бы сейчас погибнуть. Все они. Совсем как те, другие.
«Сэр, вам плохо?»
Двое прохожих парней смотрели на него с участием.
Они тоже могли бы умереть.
Джереми развернулся и побежал. Трясти его перестало только тогда, когда между ним и миром оказалась створка двери и две голубые таблетки.
Теперь он бы смог. Он заново научился выходить на улицу и, по необходимости, говорить с людьми. Но все же предпочитал раз в несколько месяцев плести косу, отрезать чуть ниже шеи и слегка подравнивать концы. Хоть на дворе уже и стоял 2032-й год, подобная прическа уже лет сорок не выходит из моды. Для того, чтобы жить в обществе нужно, как минимум, выглядеть нормальным.
Два года своей жизни Джереми не помнил вообще. От восемнадцати до двадцатиэтот промежуток в памяти был похож на комок мокрой ваты. Потом его перевели в другую клинику, в Огайо. Невзирая на возражения врача, с Джереми говорила следователь по делу Рокки-Лэйк. Тогда, накачанный лекарствами, он почти безучастно слушал и отвечал на вопросы. А потом мозг расставил по местам недостающие куски паззла. Память стала возвращаться вместе с осознанием. Раскаленным свинцом текла в горло, несмотря на сопротивление. Врачам пришлось вновь вернуть его на тяжелые препараты, погрузить в спасительное состояние небытия. В один из проблесков он требовал от санитаров убить его.
Какая вам разница?!
Дюжий темнокожий медик тогда прижал Джерри к кровати и, улыбнувшись нехорошей улыбкой, прошипел:
Умереть проще всего. Это для слабаков.
Отрицание. Ярость. Обвинения. Темные бездны отчаяния. Кажется, до стадии принятия и теперь еще далеко
* * *
Я хочу обратно. Пожалуйста.
Каждые полгода ты просишь об одном и том же.
И каждый раз получаю отказ.
Вздох доктора Замира лег облаком на микрофон мобильника, Дэвис ощутил его улыбчивую теплоту.
Потому что ты хорошо справляешься, Джерри. Тебе не нужны стены. Жизнь прекрасна, не спорь. Вспомни, что ты любишь
Джереми невольно бросил взгляд на маленький телескоп у окна. Подарок доктора Замира на прошлый день рождения.
звезды, твои буквы, продолжал Эйтан. Что ты чувствуешь, когда проводишь кистью по бумаге?
Я мог бы заниматься этим и в клинике.
Фраза прозвучала почти по-детски обиженно, но Замир не стал смеяться. Помолчав, он добавил:
Ты когда-то хотел пройти по тропе Аппалачей, помнишь?
Нет!
А вот это уже точно по-детски.
Джерри. Хочешь, я приеду, и мы поговорим?
Через два штата, и он будет ехать ночью, глотая кофе, одной рукой строча сообщения, потому что полностью отключиться от работы не имеет права.
Нет.
Глубокий вдох и дрожащий, жалкий выдох. Есть вещи гораздо страшнее, чем показаться жалким. К тому же Замир видал его и не в таких видах.
Я справлюсь. Спасибо, Эйтан.
Джереми отложил телефон и, выйдя из дома, сел на крыльцо.
Дом сереньким кубиком притулился в углу липовой аллеи, в пригороде Ричмонда. Две с половиной комнаты и пустой гараж. В скромном районе, где по вытоптанным тропкам между домами допоздна бегают дети, заборы расписаны граффити, а в углах тротуаров вечно трепещет на ветру бумажный мусор. Очень, очень далеко от холодного дыхания гор. Лишь звезды те же.
Рассвет уже скрыл их за розовой мукой, усыпавшей все вокруг. Снежная пыль от проехавшей машины поднялась теплым языком солнечного пламени.
Обычно в это время Джереми уже возвращался с пробежки. Работа над телом не менее важна, чем работа над разумом, одно тесно связано с другим.
Снова чужие слова
Но Джерри просто нравилось бегать. Нравилось ощущать напряжение мышц, ветер, усталость и тот момент под струями горячего душа, когда запах пота сменяется запахом чистоты.
Было уже поздно выходить из домуулицы наполнились спешащими школьниками, веселым гомоном нового зимнего дня. Вчера Джереми засиделся за работой до трех часов ночи, утром проснулся совершенно разбитым, и вот результат. Те же темные мысли, те же опостылевшие выводы.
«Нужно наконец взять себя в руки и перестать сваливать ответственность на кого-то другого».
Пальцы онемели от холода, но и это ощущение Джерри любил. Бесчувствие. Когда можно даже случайно порезаться, и будет не больно. Он хотел уже вернуться в дом, но тут из-за угла вышел кот и направился прямо к Джереми. Белый, как сама зима, он оставлял за собой темные точки следов на снегу и брезгливо отряхивал лапки. Дойдя до крыльца, кот поднял голову и выжидательно уставился на Джерри. Тот вопросительно выгнул бровь.
Белый кот ошивался вокруг дома уже неделю. Дэвис пытался прогнать наглое животное, бросая снежки, но кот лишь презрительно щурился и, выждав несколько гордых секунд, удалялся, недовольно помахивая хвостом.
Чего ты хочешь, тварь? устало спросил Джереми.
Услышав голос, кот вспрыгнул на ступеньку и потерся о бедро Дэвиса. От неожиданности тот подскочил, кот обиженно мявкнул и, взъерошив шерсть, отступил к перилам.
Я просто не люблю, когда меня трогают, пояснил Джереми. Во всяком случае, надо предупреждать.
Кот прищурился и сделал шаг к двери.
Ну, нет Кыш!
Не добившись желаемой реакции, Джереми встал и гулко затопал по доскам крыльца. Кот запрыгнул на перила и, стряхнув снег, устроился, поджав под себя ноги и явно не собираясь трогаться с места.
Наглая белая морда! в сердцах воскликнул Джереми и, неожиданно для себя, рассмеялся.
Господи, я говорю с котом Все же лучше, чем сам с собой.
Незваный гость внимательно смотрел на Джереми. Один глаз у кота был голубым, другойжелтым.
Ищи себе хозяина в другом месте.
Джереми взял лопату для снега, черенком осторожно столкнул кота с перил, повернулся и закрыл за собой дверь.
* * *
В тот день, когда Джереми окончательно сняли с тяжелых нейролептиков и перевели в общее отделение, он на коленях умолял врача не совершать этой ошибки. В отсеке для особо опасных он точно не смог бы никого убить. Джерри рыдал и хватался руками за гладкие плиты, не обращая внимания на то, как смотрят на него остальные пациенты. А доктор Замир сел на пол рядом с ним и утешал, уговаривал, что все будет хорошо, это пойдет на пользу, он справится. Обязательно справится.
Джереми шарахался от всех и каждого, приходил в столовую последним и ночью тихонько вынимал из штанов пояс и привязывал себя за руку к металлической раме кровати в страхе навредить кому-то снова. Джереми не разделял доверия доктора Замира к самому себе. Казалось, стоит забыться и расслабиться, как некая темная сторона вновь оскалит зубы и ринется наружу Черные волосы, черные глаза. Дара не было больше, но и эта гложущая пустота заполнилась страхом. Что, если он вернется? Тогда ничто не сможет удержать ЭТО внутри.
Однажды Джереми сидел, задумавшись, на скамейке в углу больничного сада. Внезапно он ощутил, как на плечо ему легло нечто теплое.
Дженнифер ходила так тихо, что пугала даже санитаров. Обнаружив молчаливую тень за своей спиной, многие подскакивали от неожиданности, а она смотрела широко распахнутыми глазами, не понимая причины переполоха. Дженнифер всегда молчала, носила розовую пижаму с единорогами, руки прятались в карманах, темные волосы спускались до колен.
Тогда эти волосы залили плечо Джереми. Он отпрянул, но девушка внезапно взяла его за запястье и вновь притянула к себе, усадив на скамейку. Доверчиво устроив голову у парня на плече, она тихо сказала:
Ангел. Ты. Такой светлый.
Он не ответили от неожиданности, что Дженнифер, которую многие считали немой, заговорила, оттого, что отвык разговаривать сам, и от чудовищной наивности сказанных слов.
Дженнифер каким-то непостижимым чутьем находила Джерри повсюду. Садилась рядом, иногда молча брала за руку, и сердце начинало биться где-то в горле, а рубашка липла к спине, и вовсе не от близости девушки, которую в прошлой жизни он, наверное, мог бы назвать красивой.
От страха.
Мутного, глубинного ужаса моргнуть и, открыв глаза, увидеть на руках чужую кровь. Джереми часами прятался в туалете, сидя на холодном мраморе раковины у зарешеченного узкого окна, зная, что Дженнифер терпеливо ждет у двери.
Промокший насквозь сад был пуст, после недель дождей из деревянных скамеек при нажатии пальцем сочилась вода. Грохот и зарницы небывало сильной грозы загнали половину пациентов в кровати, с головой под спасительное одеяло. Медики суетились больше обычного, перепуганные громом больные нуждались в помощи, а рук не хватало
Дождь кончился, а молнии продолжали сверкать. Джереми шел вдоль кирпичной стены, глядя под ноги и ведя ладонью по выбоинам, ощущая пальцами шершавость лишайника и бугорки, оставшиеся от сорванного садовником плюща. Дойдя до угла, Джерри повернул назад и заметил что-то розовое между кустами. Дженнифер лежала на земле, прямо в луже дождевой воды.
Доктор Эйтан, кажется, радовался не столько спасению девушки, сколько тому, что Джереми сумел это сделать. Смог заставить себя подойти, взять ее на руки, бегом прибежать в клинику, потом объяснить произошедшее связно и вслух и даже после этого не удариться в панику, самостоятельно справляясь с эмоциональной отдачей. Оказалось, что Дженнифер ничто не угрожало, кроме простуды, подобные обмороки иногда случались, если она забывала поесть. Доктор Замир надеялся, что теперь Джерри подпустит девушку к себе. Но этого не произошло.
Друзья, отношения, общениеэто для остальных. Нормальных, или хотя бы безобидных.
Он продолжал избегать контактов с кем бы то ни было, делая вынужденное исключение для доктора Эйтана. Но молчаливое присутствие Дженнифер помимо его воли стало чем-то привычным и даже нужным. Когда девушку выписали, Джереми почувствовал одновременно боль и облегчение.
После той грозы Дженнифер приносила ему сладости из своих передач и смотрела, смотрела своими огромными серыми глазищами, пока он не сдавался и не съедал кусочек. Вкусная гадость из дешевых супермаркетов была редким удовольствием, ведь собственные, полученные от матери пакеты Джерри, не глядя, отправлял в мусорник.
Он не раз просил врача поговорить с Марго, закончить эту пытку для них обоих, но мать упрямо приезжала каждый месяц. Джерри знал, что она сидит в зале посетителей, и эти часы незримого свидания мучили его даже сквозь толщу стен и пустоту этажей. Не имея возможности звонить, Маргарита писала письма. Первые из них ему прочел врач, еще тогда, когда Джереми заново учился отличать день от ночи. Он узнал, что Даггера мать сплавила в приют, и оттуда его забрал какой-то следопыт из Ньюпорта. Обученных охотничьих собак отдают даром не так часто. Конечно, питбультерьеру намного лучше будет вновь дышать горным воздухом и ощущать восторг погони. Но в сердце Джереми все равно осталась горечь. Марго писала, что ходила на родительские курсы, группы поддержки, осознала свои ошибки и считает себя виноватой в том, что с ним случилось. И сделает все на свете для того, чтобы сына выпустили на свободу. Это обещание по-настоящему напугало и разозлило Джереми. К тому времени он забыл, что такое гнев, и ощутив его вновь, очередной раз уверился: выходить за пределы клиники ему ни в коем случае нельзя. Как она этого не понимает?!
Через десять лет Маргарита Сайхем добилась своего. Доктор Эйтан не имел права удерживать пациента без директивы, но пошел навстречу желанию Джереми оставить свое новое имя и место жительства в тайне от матери. Джерри не знал, как отреагирует, встретившись с той, что воплотила в жизнь один из его самых больших страховстрах оказаться на свободе.
* * *
Вечером пошел снег. Джереми встал из-за стола и улегся на пол, давая отдых спинедиван занимали книги. Неоконченная статья ждала, нетерпеливо мигая курсором. Упаковка черных шершавых листов блестела полосками запаянной пленки в углу рабочего стола, исчерченного краской. Будущие приглашения на чью-то свадьбу. Этим тоже нужно заняться. Белая тушь и множество тонкой работы с завитушками в викторианском стиле.
Степень магистра палеографии, приобретенная еще в клинике, давала возможность оплачивать социальное жилье и еду. А заказы по леттерингу иметь скромный дополнительный доход, позволяющий покупать хорошую бумагу, кисти и краски.
Спрос на статьи по столь редкой теме, как палеография, был небольшим, но постоянным. Наречия людей, которые давно умерли Хорошее занятие для того, кто не хочет иметь дела с людьми живыми. Интернет предоставлял Джереми эту возможность. Эрудицию и хлесткое чувство юмора не смогли до конца вытравить даже психотропные препараты. Журналистский форум позволял говорить и спорить, не имея физического голоса, не боясь быть узнанным. Быть кем-то другим. Смеяться скобками и ругаться альткодом. Если бы Джереми мог себе это позволить, он бы и еду заказывал онлайн, но все же приходилось раз в неделю идти в захолустный продуктовый магазинчик с облезшей вывеской. Дэвис приходил ровно в семь тридцать и смотрел, как зевающий продавец открывает гремящие железные жалюзи. Быстро набрав корзину, Джереми старался исчезнуть до прихода других покупателей.
Когда он только переехал в Ричмонд, то изредка заходил в большой супермаркет, где продавались его любимые сладкие цветные колечки. Одна из кассирш пыталась заигрывать с нимнесмотря на простую одежду и молчаливость, яркая внешность мужчины привлекала внимание. Женщина жила в том же районе, что и он сам, и слышала многочисленные предположения и сплетни о красивом нелюдимом парне, поселившемся на Линден-Лэйн. Передавая сдачу, женщина невзначай провела пальцами по руке Джереми. Тот отшатнулся, будто его ударили, задел плечом рекламный стенд с конфетами, рассыпав по полу упаковки, извинился и сбежал, забыв о сдаче. От привычного лакомства пришлось отказаться, а к набору слухов прибавился еще один.