Мы скоро расстанемся, напомнил я. Если мы слишком сблизимся, разлука будет невыносима. Но она в любом случае обязательна, как только я произнес слово «разлука», я понял, что оно слишком угнетающее. В дальнейшем следует избегать его. Не считать уходящие дни. Просто жить, сосредоточиться на настоящем моменте, как советовал Октавиус.
Ирис сверкнула зубами.
Вредина. Но, может, все-таки поможешь мне справиться с моими сексуальными комплексами?
Что-то я не заметил у тебя сексуальных комплексов.
А они есть! Я четыре месяца не трахалась. Согласись хотя бы из жалости.
Мне не понравилось, что она пытается прикинуться несерьезной. Притворство ей не давалосьэто первая причина для моего недовольства; я так и рвался ей подыгратьэто вторая. Но она хотя бы не выглядела подавленной надвигающимся будущим, уже хорошо.
Я не помогаю избавиться от сексуальных комплексов. Я только создаю новые. И ты же знаешья не из жалостливых.
Точно. Абсолютно бесчувственное существо, фыркнула Ирис. Когда ты уезжаешь?
В четверг днем.
Почему именно в четверг?
Потому что я приехал в позапрошлый четверг, я сомневался, что смогу хранить свою правильность дольше двух недель.
Это послезавтра
Да.
Так скоро, она вздрогнула. Мы увидимся в Льеде?
Сотни раз. «Надеюсь. Если я буду вести себя правильно». Я схватил камень и бросил его в воду, чтобы посмотреть на взметнувшиеся брызги. А сколько ты намерена здесь оставаться?
Не знаю. Пока мне не хочется уезжать. Я привыкла. Даже перестала трястись в опасении, что меня узнают. Даже перестала бояться меню и официантов. Но без тебя это место потеряет свое очарование, она заморгала, но заставила себя успокоиться. Я еще не все тебе рассказала.
Ты хочешь сделать это прямо сейчас?
Да. Я чувствую решимость. Только можно я сначала куплю себе чего-нибудь выпить?
Бутылку холодного лимонада.
Ладно. Тогда я обойдусь, Ирис села на песок.
Я опустился рядом с ней и вытянул ноги. До ступней долетали брызги воды.
Ирис поправила шляпувторую, которая все пыталась повторить трагичную судьбу первой.
Не то чтобы это такая тайна, тем более что от тебя у меня нет секретов. Просто противно вспоминать Я уже пропадала, причем по-настоящему. Весной
Я молча слушал ее и смотрел на волныкак они набегают на берег и снова отступают. И так же мой ужас. Вперед, назад. Можно выслушать все что угодно, пока смотришь на море
***
У мужа Ирис был большой дом за городом, окруженный лесом. Ирис нравилось бывать тамдо тех пор, пока ей не перестало нравиться что-либо вообще. Хотя Ирис не радовала идея провести неделю наедине с опротивевшим ей человеком, но он намеревался оборвать домыслы прессы видимостью семейного примирения, а она отчаянно нуждалась в побеге: запереть себя в тишине, вдали если не ото всех, то от многих.
Вскоре она обнаружила, что муж угнетает ее гораздо больше этих «многих». Как следствие, ей очень полюбились долгие одинокие прогулки в лесу. Весна выдалась теплая, все стремительно таяло, и лишь в глубине леса и в овражках еще лежал снег. Обстановка умиротворяла, вот только Ирис порой казалось, что валежник похрустывает не в такт с ее шагами. Когда она сказала об этом мужу, он отмахнулся от нее: «Не впадай в паранойю, дорогуша». И она подумал: может, это и в самом деле паранойя?
Она бы продолжала так считать, но в одно отчаянно не прекрасное утро ее нос и рот оказались зажаты сладковатой на вкус и запах тряпкой, а потом она обнаружила себя в обшарпанной комнатесвязанная и совершенно беспомощная под прицелом желтой улыбки неряшливого типа сомнительной наружности. Ей не пришлось просить его объясниться. Он фонтанировал признаниями. Он обожал Ирис еще со времен «Реки серебра». Целую вечность, семь лет. Он не сомневался, что его возвышенное чувство найдет у нее отклик, требуется лишь проявить немного упорства. И он проявил. Скупал журналы с ней, ходил на ее концерты, посылал ей из толпы улыбки, которые она не замечала. Он вступил во все ее фан-сообщества, чтобы всегда быть в курсе новостей. Он дежурил возле ее дома. Пару раз его грубо вышвыривали охранники, но он не обиделся, ведь если бы Ирис стало известно об этом, она разорвала бы их в клочья, защищая его. Он писал ей письма. Много. Почему она не отвечала на них? Почему? Почему? Он начал кричать.
Мне приходит огромное количество писем. Я не успеваю читать все, с трудом выговорила Ирис. Сухой язык был онемелым и бесчувственным, а губы едва двигались. Она попыталась пошевелить заведенными за спину руками. Бесполезнотуго обмотаны липкой лентой. Ты можешь развязать меня?
Нет, еще рано. Он еще не все ей рассказал.
Представляешь, я даже знаю, какого цвета халат, который ты надеваешь после душа. Вишневого.
Она понятия не имела, о чьем вишневом халате он говорит, но не стала его разочаровывать. Она почти не слушала его. Ее мысли метались, как мыши. Этому уроду место в дурдоме, но он, похоже, как раз оттуда и сбежал. Насколько серьезную игру он затеял? Это просто смешно, ситуация как в дешевом фильме. А ее еще убеждали, что самое страшное, что с ней может случитьсяона сломает ноготь, или спалит волосы при завивке, или, вот кошмар, сломает щиколотку, не удержавшись на высоких каблуках. Она попыталась воззвать к его разуму, но быстро убедилась, что у него нет разума.
Ты понимаешь, что моя любовь к тебе вряд ли проснется, пока ты держишь меня связанной, как овцу? Может, лучше отменим все это и встретимся как положено? Где-нибудь в кафе. Или в парке. Без липкой ленты.
Видимо, он не нашел достойного объяснения, чем его не устраивает вариант, предложенный Ирис, поэтому начал орать на нее. Почему она ведет себя так, будто совсем не рада? Он так старался ради нее. Он даже снял этот домик. Его даже уволили с работы, потому что он был слишком занят наблюдением за Ирис, но это не беда, ведь она богата, так что нужды в деньгах у них не будет. Время для свиданий прошло. Семь летпредставь себе, семь лет! Им давно пора начать жить счастливой семьей!
«Ах, мы еще и буйные», тупо думала Ирис, отодвигаясь подальше, чтобы на нее не летела брызжущая от избытка пафоса слюна. Она была спокойна, как постоялец склепа. Ужасно хотелось пить, она все еще чувствовала себя осоловелой. Она закрыла глаза, открыла. Он не пропал. Странно Не верилось, что это действительно с ней происходит. Не хотелось видеть его, но все же разумнее отслеживать действия врага.
Дай мне воды, попросила Ирис.
Он не слушал ее, продолжая разглагольствовать. Уведомил, что предоставит ей время попривыкнуть, прежде чем они перейдут к интимной близостикакой же он добряк. Ирис смотрела на него непонимающими глазами: «Ты серьезно? Ты на самом деле серьезно?» Он назвал свое имя. Она его не запомнила, но сказала, что представляться ему незачемведь она сотни раз встречалась с ним в своих чудесных снах. Он просиял, и Ирис поняла, что здорово сглупила. Этот человек не улавливал ее сарказм. Он сумасшедший. Настоящий сумасшедший. У нее в голове не укладывалось. Ее фанаты редко вели себя агрессивно, и она как-то не задумывалась, что среди большого количества людей всегда найдется хотя бы один неадекватный. «Если они мои почитатели, разве станут они причинять мне вред?» полагала она. Оказывается
Она попробовала покричать, но его это не обеспокоило.
Мы далеко. Никто не услышит. Мне нравится твой голос, но как только он мне надоест, я заткну тебе рот.
Ирис уже не сомневалась, что он приведет угрозу в исполнение.
Сквозь прямоугольник грязного стекла над серой занавеской она видела деревья. Сплошные деревья. И темновато, будто уже сумерки. Значит, она в лесу. Чей этот дом? Почему он так отдален от людей? Решетка на окне Она сглотнула и вспомнила свою старую песню, которую так и не издали, но которую она иногда пела на концертах: «Ты никогда не будешь свободной».
Час проходил за часом, она все так же сидела на пыльном диване, по мере возможности шевеля руками, чтобы они не затекли окончательно. Дом не отапливался, и скоро она промерзла насквозь в своей тонкой куртке. Песня крутилась в голове без остановки, снова, снова, снова. «Ты никогда не простишь меня Ты никогда не будешь свободной» Гадкая песня. Ирис решила, что больше не будет ее петь, хотя песня ни в чем не провинилась, если только не считать навязчивый мотив за преступление.
Дай мне воды, попросила она снова.
Он включил телек, черно-белый. Ирис и в лучшие времена ненавидела телевидение, а сейчас реклама, полная жизнерадостного идиотизма, и вовсе могла довести ее до обморока. Она тоскливо отвернулась к спинке дивана. Застарелое пятно. Что это? Кровь? Он ходил туда-сюда, посматривая на экран. Против воли напряженно вслушиваясь в его шаги, Ирис начала дрожать. Если бы она знала тогда, сколько ей предстоит пробыть в этом пугающем домишке, она бы забилась в истерике.
К тому времени, как он соизволил освободить ее затекшие руки, она так намучилась, что искренне обрадовалась, несмотря на все свое уныние. Ей позволили заглянуть в туалет и ванную. В ванной она наконец-то напилась воды из-под крана и подумала: может, ударить его? Но эта идея не казалась осуществимой. То ли от шока, то ли от той дряни, которой он усыпил ее, она едва на ногах стояла. Руки слушались плохо. Он был выше ее на целую голову и вдвое тяжелее. Она осмотрелась, выискивая что-то, что можно использовать как оружие. Полки пусты. Нет даже куска мыла. Только тюбик зубной пастыда уж, с ним она будет выглядеть невероятно устрашающей. Взъерошенная старая зубная щетка. Щеткой в глаз? Нет, она еще не дошла до достаточной степени озверения.
Этот урод заглянул в ванную.
Я забыл купить тебе зубную щетку. Можешь брать мою.
«Нет уж, спасибо. Лучше я вообще не буду чистить зубы, чем чистить их твоей», заявила она мысленно. Она выдавила шарик пасты на кончик пальца, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса по рту. Из мутного зеркала на нее смотрело бледное лохматое существо с беспокойно мечущимся взглядом.
Все равно наши бактерии скоро станут общими, добавил он самодовольно.
Ирис чуть не вытошнило в раковину. Да она скорее выпьет ослиную мочу, чем поцелуется с этой мразью, во всяком случае, по своей воле. Вот сейчас она вполне себе озверела. Ирис потянулась к его зубной щетке, но он схватил ее за руку и выволок из ванной. От его прикосновений ее передергивало. Она испугаласьнеужели он свяжет ее снова?
Однако в комнате он распахнул дверь, которую ранее Ирис приняла за дверцу стенного шкафа. За дверью оказалось маленькое помещение, похожее на кладовку, где не было ничего, кроме пустого самодельного стеллажа возле стены, расстеленного на полу матраса и свернутого одеяла. Похититель впихнул Ирис в кладовку, пинками вытолкал ее ноги из дверного проема и закрыл дверь. Ирис услышала, как в замке повернулся ключ. Ей стало дико, психотически страшно. Из глаз брызнули слезы. Она готова была зарыдать в голос, но сказала себе:
Тихо-тихо. Ты что-нибудь придумаешь. Ты не останешься здесь, потому что тыэто ты. Ничто и никто тебя не удержит.
К тому же теперь ее отделяла дверь от этого кретина, пусть и запертая с его стороны. Из-под двери в темноту ползло золотистое сияниеон включил в комнате свет. Ирис ощутила себя зверьком в коробке. Она легла на матрас, накрылась комковатым одеялом и уснула.
Утром он выволок ее в комнату. Добро пожаловать в новую жизнь.
Думаю, ты достаточно привыкла.
Ей было неприятно разговаривать с этим человекоподобным, но она не смогла промолчать:
К чему, мать твою? Быть твоим хомячком я никогда не привыкну.
Его явно задела ее грубость. Ирис решила, что нужно это как-нибудь использовать. Он подошел к ней с длинной полоской липкой ленты. Сопротивляясь, она обнаружила, что его недостаток ума компенсируется избытком силы. Было от чего прийти в отчаянье.
Весь день (вторник?) она просидела на диване со своим похитителем, которого она отказывалась называть по имени и обращалась просто «ты».
Ты понимаешь, что ты сядешь за то, что делаешь со мной?
Он ничего не желал понимать. Ирис гадала, как далеко он увез ее. Сколько часов она была в отрубе? Четыре? Пять? Не узнать. Она была абсолютно потеряна во времени, хотя в доме были часы: они висели на стене под самым потолком и все время показывали половину двенадцатого. Иногда Ирис начинало казаться, что время действительно остановилось. Она потихоньку осматривала дом: комната, кухня, маленький коридор, туалет и ванная. Мебели почти не было. Диван. Телевизор, стоящий прямо на полу. На телевизоре радиоприемник. Тяжелый, с деревянными стенками. Он не давал Ирис покоя. На кухнеона видела, когда ее провожали в ваннуюединственная табуретка и стол. Какой-либо посуды она не заметила. Похититель давал ей готовую еду, так и продающуюся на пластиковой тарелке в комплекте с пластиковой вилкой. Очень жаль. Ей бы не помешал хороший острый нож. Хотя все равно руки оставались связаны большую часть времени
К вечеру ее уже тошнило от телевизора, мозг опух от музыки и разговоров. Измученная Ирис прижималась лицом к спинке дивана и закрывала глаза, тщетно пытаясь укрыться в собственной голове от мучительной действительности. Вдруг щелкнул рычажок выключения, настала благостная тишина. Не успела Ирис вздохнуть с облегчением, как похититель зажал ее в углу дивана. Она осыпала его бранью, била связанными руками. Когда он ее поцеловал, она укусила его за губу. Он отстал.
В среду он не нашел ничего, что интересовало бы его по телевизору, и включил радио. Ирис слушала сладкие песенки и не могла поверить, что совсем недавно исполняла такие же сама. Похоже, она перейдет на что-то потяжелее, когда выберется отсюда. Весь день она была напряжена до звона в нервах, потому что похититель периодически начинал распускать руки. Отбиваясь от него, она думала, что лучше умрет, и потом долго не могла успокоить бешено стучащее сердце. Она ощущала растущее нетерпение безумца, и ей становилось страшно. Когда он заговаривал с ней, она отвечала очень грубо, но ее беспомощная злость скатывалась с него, как вода с промасленной бумаги. Он регулярно принимался трепаться о своей любви к ней, и Ирис задумывалась, за что ей это. Она часто смотрела на часы. Все время полдвенадцатого. Безвременье. Безнадега.
В четверг Ирис проснулась очень рано. Лежа поверх одеяла, она смотрела как светится замочная скважина и мечтала о горячей ванне. Мягкая губка растворяющиеся шарики с ароматизированным маслом ощущение комфорта неужели они существуют на самом деле? Нужно что-то делать, спасаться отсюда. Прежде она не задумывалась, что ум и хитростьэто разные вещи, и даже если человек лишен одного, второго в нем может быть с избытком. Он был очень хитрым. При всем его идиотизме обдурить себя он не давал. Он убрал все вещи, которые она могла использовать против него, лишил ее всякой возможности спастись, чего никогда не признал бы вслух. Он говорил: я не могу позволить тебе уйти, потому что позже, осознав, что потеряла, ты станешь очень несчастной. Сиди здесь, пока до тебя не дойдет, как тебе повезло быть со мной. Она говорила, что хочет погулять. Он спрашивалразве ей плохо в доме? Да, плохо!
Тебе просто так кажется.
Если в ходе диалога ей таки удавалось загнать его в тупик, он начинал злиться и кричать. Было кристально ясно: даже если этот человек прикончит ее, он сумеет найти себе оправдание. Пожалуй, та часть их отношений, когда он волок ее к хижине, связанную и бесчувственную, была лучшей.
Ирис положила руки под голову. Хотя бы руки свободны. Ищи что-то хорошее даже в самой плохой ситуации. Она все еще не слышала ни его шагов, ни храпа. Где он? Не в доме? Она встала и толкнула дверь. Бесполезно. Замурована. Ей хотелось визжать от беспомощности, бездействия, клаустрофобии.
С грохотом распахнулась входная дверь. Ее тюремщик вошел в дом и зазвенел ключами, которые всегда носил в кармане. Ирис напряглась. Он ходил туда-сюда, шуршал пакетами на кухне. Разобравшись с покупками, выпустил Ирис из кладовки. Она уловила исходящий от него слабый запах бензина. Значит, он ездил в магазин на машине. Если бы только
Он покосился на упаковку липкой ленты.
Тебя связать? Или будешь вести себя хорошо?
Я буду. Обещаю.
Раздобрившись, он выдал ей для чтения желтые газетенки, которые притащил с собой. В одну из газет был вложен лист с рекламой, и Ирис припомнился трюк из книжки, которую она читала в детстве. Маловероятно. Все же, уловив момент, она свернула лист и спрятала его в задний карман джинсов.
Он сел, вдавившись в нее, как будто на диване не хватало места, и протянул ей липкое пирожное. На пирожном был ярко-зеленый крем. Сладкий запах крема смешивался с едкой вонью немытого тела безумно влюбленного. Ирис затошнило.