Как только я оказался рядом с ним, он сразу начал меня лапатьмногоопытно и нахально, не заботясь о том, что наша возня отражается в зеркале перед водителем. Это меня раззадорило, даже понравилось. Я расстегнул ему штаны и начал отсасывать (в тот период риск что-нибудь подцепить меня уже не заботил), удивившись, что этот щуплый тип кое в чем превзошел многих. Однако уже через минуту весь мой запал благополучно выгорел, в голове потемнело, и я начал тоскливо размышлять, что у меня губы устали и что скорее бы он кончил и отвалил от меня минут на двадцать. Тут он сказал: «Ладно, хватит с тебя», отстранил меня, с усилием запаковал свои набухшие причиндалы в тесные брюки, и я испытал что-то подозрительно похожее на благодарность. Мной, конечно, по полной программе попользуются позже, но хотя бы не сейчас.
Мы ехали на высокой скорости; я не спрашивал, куда. Не все ли равно? Мое тело стало слабым, безвольным, голова отяжелела. Красно-розовый тип притянул меня к себе, заставил положить голову ему на колени. Мне стало вполне уютно. Отрубаясь, я чувствовал, как его пальцы осторожно гладят мое ухо. Мне вспомнился Эллеке его ласковые прикосновения его мягкий голос
Просыпайся, просыпайся, разбудили меня.
Где мы?
Дома.
Дома так дома, мне лилово. Мы как будто бы находились далеко от города. День успел раскрыться, солнце висело высоко. Сколько я проспал? Наконец-то я ощутил слабую тревогу. Как я доберусь обратно?
Мы прошли в огромные ворота, которые отперли и сразу заперли за нами два угрюмых бугая, и направились через парк к дому. Чем этот хлыщ занимается, если у него такая тачка и такой домина, куда он вел меня с тщеславным видом маленького властелина?
Подавленный роскошью обстановки особняка, я настороженно молчал. Мы поднялись по лестнице в комнату. Там была здоровенная кровать, на ней бы шестеро таких дрыщей, как я, разместились с комфортом. Тип, который теперь все меньше казался мне клоуном, но все большемафиози, сел на край.
Встань передо мной.
Мне было очень не по себе, но я сделал лицо вроде «мне все похуй абсолютно» и выпрямился, глядя ему прямо в глаза и пытаясь понять, что он намерен со мной делать.
Сколько тебе лет?
Шестнадцать.
Выглядишь старше.
Это из-за роста.
Почему ты дрожишь?
Я впервые заметил, что он говорит с акцентом, мягко закругляя слова.
Я замерз.
Здесь не холодно.
Но моя кожа была холодной и липкой.
Подойди, приказал он, и я подчинился.
Его ладони скользнули под мою футболку. Он гладил мои бока, спину, касался кончиками пальцев выступающих позвонков и делал это как-то очень приятно. Я немного расслабился. Но меня беспокоил его проницательный, испытующий взгляд. Я закрыл глаза.
Не прячься за шторками. Покажи мне, что у тебя в карманах.
Я не понял.
Все достать?
Да.
Ладно, я с какими только причудами не сталкивался и, если мне не было слишком влом или слишком противно, обычно выполнял их, потому что это было легче, чем объяснить, почему я не хочу.
На моих джинсах было с дюжину карманов. Хотя часть из них я когда-то оторвал, чтобы было красивее, с остальными мне хватило возни минут на пять. Извлеченные предметы я складывал на кровати: плеер, наушники, несколько аудиокассет, мелочь, жвачка, пара дешевых презервативов, круглая жестяная банка с вазелином, зажигалка, три мятых сигареты без пачки, резинка для волос, растаявший шоколадный батончик, скомканная конвалюта с таблетками, с десяток коллекционных карточек от леденцов. На верхней из стопки карточек была нарисована девочка с лимонного цвета волосами. Сиропный тип указал на нее.
Это тебе зачем?
Просто так. Коллекционирую.
Кто это?
Принцесса. Есть такой мультикэто была моя любимая карточка, может, потому, что мы делили с персонажем одно прозвище.
Тип ухмыльнулся.
О человеке можно многое понять по содержимому его карманов.
И что ты про меня понял?
Что ты маленький мальчик с большим количеством вредных привычек.
Мне не понравилось это высказывание.
А ты пиздец как крут, да?
Вероятно, тип невозмутимо пожал плечами. Скажи мне, какой сегодня день?
Я не знал.
Месяц?
Июнь? предположил я.
Июль.
Год?
Я задумался. Он насмешливо прикрыл глаза рукой.
Ты начинаешь меня пугать.
Я растерялся. Мне было уже все равно, сколько он мне заплатит и заплатит ли вообще, хотелось только отвязаться от него и смотаться отсюда.
Оставим этот глупый тест, ладненько? предложил я, касаясь его, и выдал одну из своих дежурных похабных фраз, которые произносил не задумываясь.
Я стянул с себя футболку. Он флегматично рассматривал желтые рассасывающиеся засосы у меня на плечах и шее, но не пытался поддержать мое начинание. Я потянулся к его ширинке. Он отодвинул мою руку.
К чему эти изнуряющие усилия изобразить желание, когда все, чего ты хочешьбыть не со мной, ни с кем, нигде?
Чего? недоуменно спросил я и разозлился в одну секунду. Потому что так положено, бросил я запальчиво.
Положено-покладено, пробормотал он, поднимаясь. Кем, зачем, куда?
И вышел из комнаты. Я не врубился совершенно. Неспособный поверить, что он действительно ушел, я ждал его возвращения. Собрал свои вещи, рассовал по карманам. Мне снова поплохело. Я лег на кровать и уснул.
Позже меня растолкал человек в белом врачебном халате. Он осмотрел меня, взял у меня пять пробирок крови и мазки из всех доступных и малодоступных мест и поставил мне капельницу. Игла в руке мне не мешала. Я снова уснул.
Проснувшись, я обнаружил, что меня укрыли одеялом. Увидел сквозь прозрачные занавески сумерки. Тот странный тип стоял возле окна и любовался видом. Он больше не был розовымпереоделся в белую рубашку и серые брюки и выглядел чинно-благородно.
Добрый вечер, сказал он, развернувшись ко мне. Или доброе утро, как хочешь.
Я набросился на него с расспросами: что за дерьмо происходит? куда он смотался?
У меня нет обыкновения трахать кого-то, кто столь очевидно этого не хочет и к тому же может издохнуть непосредственно подо мной.
Его ответ взбесил меня окончательно, и я вскочил с кровати. Он наблюдал за мной холодным взглядом.
Тогда зачем ты притащил меня сюда?
Узнаешь, потом.
Не останусь ни на секунду дольше!
Ты можешь сбежать из этой комнаты, даже из этого дома, но дальше парка ты не убежишь. Не беспокойсячерез месяц я выпущу тебя в целости и сохранности. В большей целости и сохранности, чем ты сюда прибыл.
Я не мог поверить, что попал в такую дурацкую историю. У меня было много что сказать по этому поводу. Он выслушал мою истерику и посоветовал мне смириться и не трепать себе нервы.
Так будет лучше для тебя.
Моя самая нелюбимая фраза после «ты красивенький» и «расслабься». Я начал вопить:
Да ты-то откуда знаешь, что для меня лучше?!
Он поджал губы.
Поверь мне, я в этом разбираюсь.
Я заставлял себя трепыхаться, спорить, но в действительности мне было уже все равно, даже если я действительно застряну в его доме на целый месяц. В любом случае у меня не было сил плестись куда-то, и я едва помнил, откуда пришел. Он обхватил ладонями мои щеки, посмотрел мне в глазанемного снизу вверх, я был выше его ростом. Его взгляд был безмятежен.
Ты самый очаровательный рассадник инфекции, который я когда-либо видел. Не терпится посмотреть на тебя, когда ты смоешь с лица эту цветную грязь. Одичавшее, красивое, запутавшееся существо.
Нежность в его голосе завораживала меня, его прикосновение отзывалось во мне усталой болью, и мне захотелось сдаться, подчиниться ему. У меня уже и злости не было. Ослабнув, я сел на кровать.
Меня зовут Дьобулус, невозмутимо представился тип. А тебяНауэль, и на этом он снова исчез.
Пару первых дней я ощущал себя щенком, подобранным с помойки. Меня отмыли, накормили, предоставили корзину для сна. Но хотя бы врач задавал мне вопросы, а то я принял бы его за ветеринара. Дьобулус не приближался ко мне, видимо, решив дать мне время на адаптацию. Мне никто не был нужен, только бы меня не дергали и позволили лежать без движения и без мыслей. Мне приносили еду, от которой я поначалу отказывался, но затем меня все-таки соблазнил ее приятный запах.
Утром третьего дня я почувствовал себя неожиданно хорошо. Выбравшись из комнаты, я долго блуждал по дому, пока не нашел Дьобулуса в его заставленном книжными стеллажами кабинете, после чего немедленно устроил ему скандалодна из самых доступных для меня форм общения. Дьобулус выслушал меня внимательно и молча, затем обогнул стол, поднял меня и аккуратно швырнул через всю комнату на мягкое кресло. Я приземлился безболезненно, но с вытаращенными от удивления глазами. Не будучи ни высоким, ни крепким, Дьобулус не производил впечатления человека, способного на такие трюки.
Это было на случай, если у тебя возникли сомнения в моем превосходстве, объяснил Дьобулус, снова усаживаясь за стол. Я сильнее. Бессмысленно воевать со мной. Ты никогда не выиграешь. Принял к сведению?
Я кивнул и достаточно вежливо попросил сигарету. Ему удалось меня поразить. В тот день он уже не походил на мафиозного клоуна. Он был изыскан и элегантен. Каждое его движение наполняли спокойствие, уверенность и гибкая, кошачья лень.
Зачем ты забрал меня с улицы?
Я заподозрил, что ты сможешь найти себе лучшее применение, если не позволить тебе загнуться под забором.
Сам я в этом очень сомневался, но спорить не стал и намекнул:
Ну, так давай найдем мне лучшее применение.
В ответ он заявил, что занят, что я ему мешаю, и отправил меня к своей дочери. Я обалдел. Я был явно не тем, кого отправляют к своей дочери, если только не хотят создать проблемы и ей, и себе. Я же испорчен до мозга костей.
Лисица (по-ровеннски ее имя звучало «Локайя»; мне никогда не понять этой идиотской манеры ровеннцев обзывать своих детей названиями животных) оказалась стройной, даже худой, высоченной огненно-рыжей девушкой, старше меня на несколько лет.
Папа говорил мне, что завел зверика. Привет, зверик. Как зовут? она протянула мне руку для рукопожатия. Да уж, еще не родился парень, который станет для нее проблемой. Несмотря на грубость слов, ее спокойная интонация не позволила фразе прозвучать оскорбительно. Или же я не обиделся потому, что уже не раз был чьей-то зверюшкой.
Мы слонялись с Лисицей по парку, болтали о том о сем. С ней я не только не пытался сказать или сделать что-то вызывающее, но и мучительно стеснялся, как будто если я не собирался трахнуть девушку и не трахал в прошлом, то вообще не знаю, что с ней делать. Но, несмотря на мои заглюки, с ней было легко. На несколько часов я забыл про таблетки, сигареты, свои черные мыслишки и прочую дрянь. Лисица совмещала в себе женское изящество и мужскую решительность и была категорически не беззащитна. Она была сообразительной и прямолинейной. Не понравишься ей ты или твое поведениене постесняется отвесить подзатыльник, да такой, чтоб зубы клацнули.
Я спросил ее, чем занимается ее отец. Она ответила, что он контролирует наркооборот по всей стране. Хотя она не улыбалась, я принял ее слова за шутку.
Живя в доме Дьобулуса, я тосковал по загулам и улетам (он забрал у меня таблетки и игнорировал мои требования вернуть), по своему обычному дурдому, вроде просыпаться неизвестно где и неизвестно с кем, хотя вскоре с удивлением осознал, что некоторое время могу протянуть и без этого. После месяцев, когда я отуплял себя любыми способами, лишь бы ничего не чувствовать, я впервые оказался в состоянии полной ясностии без обычного раздирающего беспокойства. Я сам едва верил, что такое возможно. Не знаю, что помогло мнебесчисленные жидкости, которые доктор вливал в мои кровеносные сосуды, или же таинственные силы Дьобулуса, но я завязал.
С каждым днем Дьобулус нравился мне все больше. Меня поражали его взаимоотношения с Лисицей. До того у меня был единственный хороший примерЭллеке и его мать, но даже между ними не было таких понимания и непосредственности. Лисица любила своего отца просто и искренне, что было для моего сознания равноценно революции. Слушая ехидные, но полные умиротворения перешучивания Дьобулуса с дочерью, я почти влюбился в него, что упорно отрицал, однако таскался за ним хвостом.
Проснувшись утром (да, теперь я по утрам просыпался, а не ложился спать), я находил его в кабинете или спальне и заявлял:
Мне скучно.
Он предлагал:
Почитай какую-нибудь книжку.
Я возражал, что не читаю книжки, а только журналы. Он напоминал, что только вчера для меня привезли целую стопку новых журналов. Я говорил, что они все не те. Он выставлял меня прочь под каким-нибудь предлогом.
Каждый день повторялось одно и то же: я приходил к нему, он гнал меня от себя. Не для того, чтобы прогнать, а чтобы заставить прочувствоватья хочу остаться.
Он был строгим и добрым со мной, будучи в два раза меня старше и в сто десять раз умнее. Он действительно приручал меня, как зверика, а я как будто бы всю жизнь ждал, чтобы меня приручили. Мне хотелось заботы. Я устал быть сам по себе, истончился, стал почти прозрачным. Когда за обедом он не позволял мне выйти из-за стола, пока я не съем все овощи на тарелке, я шипел и огрызался, но на самом деле мне хотелось, чтобы мне приказывали: ешь, ложись спать в нормальное время, не сквернословь. Правила порождали ощущение безопасности. Я ничего не презирал больше (по крайней мере вслух), чем нормальную жизнь, и ничего не хотел так сильно. Я ругался с Дьобулусом из-за каждой сигареты.
Ты получил сегодня уже три. Достаточно, ребенок.
Урод, ты хотел меня трахнуть, а теперь утверждаешь, что я не дорос до сигарет.
Если бы я считал, что ты не дорос до того, чтобы трахаться, ты не получил бы от меня вообще ни одной.
Я постоянно припоминал ему то утро, когда он снял меня, пытаясьбезуспешнопробудить в нем чувство вины. И попутно напомнить, для чего понадобился ему изначально. После двух недель он так и не прикоснулся ко мне, и это меня напрягало. Потому что теперь уже я этого хотел.
С Дьобулусом обнаружилось, что я болтливый, как попугай. Последним, с кем я разговаривал подолгу и о многом, был Эллеке, и с тех пор у меня накопилось так много слов, что в какой-то день меня просто прорвало, после чего мой фонтан стало невозможно заткнуть. Я отвечал на вопросы Дьобулуса, я рассказывал о том, о чем он не спрашивал, и, перебивая его просьбы замолчать, выбалтывал то, о чем он знать не хотел. Я даже рассказал ему про Эллеке:
Он был зануда. Он был мне совсем не интересен. Не понимаю, как я связался с ним. Видимо, мне было нечего делать. После всего я даже не вспоминал про него.
Мою очевидную склонность ко лжи Дьобулус воспринимал иронично.
Ты заговорил о нем в шестой раз за это утровот до какой степени ты не вспоминаешь про него. Постоянная ложь. Полуправда, в лучшем случае. Зачем?
Я не знал. Я искажал факты, пряча обстоятельства, которыми не хотел делиться, а иногда без всякой причины менял реальные события на выдуманные. Я как будто отучился быть искренним и врал даже без намерения соврать, смутно чувствуя, что Дьобулус сам отделит зерна от плевел. Что-то я замалчивал. И все-таки, по моим меркам, я был с ним предельно откровенен, и это обнажение души провоцировало меня на мысли об обнажении тела. Он касался меня часто, но без сексуального подтекста, чего мне, существу развратному и испорченному, было мало. Но мои намеки расплющивались о его игнорирование. Позже я засомневался, что он действительно был так уж не заинтересован, но вот контролировал себя несравнимо лучше.
Вышел фильм с Ирис, который я ждал уже давно«Правила Эрии». Разумеется, я потребовал просмотра. Я строил коварные планы, что сбегу от Дьобулуса в кинотеатре (хотя потом, разумеется, вернусь), но в итоге мне был предложено посмотреть фильм в домашнем кинозале Дьобулуса. Там были диванчики, обтянутые голубым бархатом, и экран во всю стену. Шик.
Ирис играла плохую девочку. Она заметно похудела, но зато ее волосы снова были длинными и рыжими. Мне нравилось, как она выглядит, как двигается, как говорит, нравились ее полупрозрачные соблазнительные платья, легко облегающие грудь и бедра, нравились ее розовая помада и широко раскрытые глаза. В них было что-то очень хорошее, лишающее яда скверные слова, которые она произносила, заставляющее ком обожания в моей груди расти. Когда я смотрел на нее, все казалось понятнее, проще, лучше.
От сидящего рядом Дьобулуса исходило тепло. Я положил руку ему на бедро и удивился, каким горячим он был. Я так хотел трахаться, что не мог усидеть спокойно, и сказал: