Блин, зло и раздосадовано прошептала она, я же ему дала свой номер телефона.
В это момент зазвонил телефон. Завернувшись в полотенце она аккуратно достала из сумочки мобильный и, только бы не он, к ее счастью номер был знаком ей.
Ало, нервно процедила Наташа, конечно хорошо, а как у меня еще могут быть дела? Вот, отмываюсь от твоих советов. Это надо же такое придумать! Да кто тебе сказал, что мне мужик нужен? Я и сама ни плохо существую. Ну оговорилась, не существую а цвету и пахну. Да пошла ты со своим Фрэйдом! Меня ждут!!! уже с позитивной ноткой ответила она и отключила трубу, меня ждут, уже более спокойно и с некоторой ноткой грусти повторила Наташа.
Душ. Подушка. Вечер, кот, вот и все кто меня ждет, придумав на ходу четверостишие, промурлыкала Наташа, вот и все, кто меня ждет!
* * *
Он проводил ее взглядом, хоть и не делал этого порядком давно. На ней было немного мешковатое платье, она явно, что-то скрывает. И совсем она не полновата, даже наоборот. Об этом легко догадаться по стройным ногам. Он неторопливо покрутил в руках ее визитку и выбросил в небольшой металлический контейнер.
Потом был салон его комфортабельного авто и неприятная поломка. Колесо выстрелило прямо на выезде со стоянки. Пришлось трястись в метро. Здесь, забившись в укромный уголок, он уткнулся в запотевшее, грязное стекло. Ища там свою пустоту, коротая время за праздными мыслями.
Он закрывал глаза и видел бескрайнюю заснеженную степь. Он сосредотачивался и начинал беседовать с самым своим лучшим слушателем. С самим собой.
Что, грустно, спрашивал он у самого себя.
Да вот, пью, отвечал собеседник. И, сам с собой общение налаживаю. Потому чтоникто не любит, никто не верит и, никто не понимает.
Возможно, это подсознательное желание покончить с собой? спрашивал он, Медленно, но верно, пропитать свое тело отравленной жидкостью. Сморщится и стать как высохшая шелуха для компота. Деградировать до такой степени, что перестать улыбаться, даже самому себе. Собаки во дворе перестанут здороваться. Кошки с помойки не кивнут одобрительно головой. Сверчок не чирикнет, бог не выдаст, свинья не съест. А ведь лукавишь же. Если даже и не пить, все равно, именно самому себе улыбнуться хочется всегда меньше всего. А другим?
А другим, получается, какой-то звериный оскал, грустно кивая отвечал собеседник, Иногда, и такое случается, пить совсем не хотелось. И тогда, я представлял себя замерзающим в степи кочевником. Пальтецо на овечьем, не греет, руки озябли, ног не чувствую. И мететгосподи, как же метет. Что тебе ночь, что день? Одна стена из белой мглистой смерти. И тогда я, тихонечко достаю из заднего кармана (а таковой у меня имеется), маленькую фляжку. Заимел я ее, еще в те стародавние годы, в пору своей службы. Да думал и не сгодиться. Так вот. Достаю значит, потихонечку, со вкусом откручиваю крышечку. И, в каждом этом движении моем, затаилась вечность. Преподношу, значит, ко рту и тихо так говорю, За вас ребзя! А они, они схоронились у меня под тонкой оболочкой. Закутались в овечью, скатанную шерсть. Может и выпить хотят, да попросить стесняются. А может и нельзя им, ребятушкам. Смотрят, глазенками лупают, как живые, как настоящие. С ними и пью, за них и пью, из-за них и пью. Главное, чтобы копытца свои в рюмочке не полоскали. После того, уж больно противно ее в рот брать. А нужно, иначе смерть лютую приму, окоченею.
А метет, метет, метет. А я вторую погнал, а потом как запою; «Как здорово, что все мы здесь»
А они, глядишь, и пляшут уже. Хороводы повели, хвостами закрутили, пятачки свои в разные потаенные углы засовывают, щекотятся подлецы. А там, смотришь, и накидался уже. И уже не в степи ты, а в собственной прихожей, в обнимку с полированной овцой, в которую еще недавно бабу свою выряжал. Баба ушла, овца осталась. Баба конечно овца, без правильного понимания, кто она еще такая? А раньше, когда то, в кучерявой молодости. Писал бывало ей, как и водится при свечах, утирая нос рукавом:
Здравствуйте разлюбезная моя душа, так вот и писал, а не испить ли нам на брудершафт, пузырчатого пойла, трофейного. Со вкусом легкой эйфории и остаточностью в голове. Помниться, вы мне на пианине мажорили, а я в ладоши хлопал. И несло нас, в заоблачные дали. И не троечка пестрых, с обкаканными попами. И все в степь, в степь, в степь, где пахнет гнилым камышом, где мы с вами, душа моя, отыскали друг друга. Несло нас, несло, несло. И.стадо тучных коней
А теперь вот, пью. А дружочек, из тех, что под кожей шевелятся. С ухмылачкой злорадной лесенку приставил, и карабкается. Не иначе прыгать будет.
Не топчите мне грудь, Мефистофель, с интересом говорю, с пунктуацией. А он все прыгает и прыгает. И дружбанов своих за копытца подтягивает. Что с него взять? Нечисть.
Вагон сильно качнуло и он вышел из своего мыслительного ступора. Алкоголь был теперь в прошлом. Как и друзья и женщины. Вернее женщина. Та, которая заставила его поверить в красоту, что была обещана Федором Михайловичем. Та, которая веру эту в нем убила, вместе с жалостью к этому миру, пониманием и состраданием. Но об этом ему сейчас вспоминать не хотелось.
И вдруг, он увидел ее. Ту брюнетку. Точнее она была блондинкой, более стройной чем в кафе, в облегающем вечернем платье и изящных черных туфлях. Он увидел ее в отражении. Резко обернулся. Рядом с ним сидел мужчина. Лет пятидесяти, с седой шевелюрой и окладистой такой же бородой. В руках он аккуратно сворачивал фотографию. Ее фотографию. Аккуратно он положил ее в портмоне и улыбнулся.
Откуда это у вас? неожиданно для самого себя, спросил он.
Жена! утвердительно пояснил мужчина и гордо похлопал ладонью по портмоне.
Жена!? даже немного растерянно переспросил он.
Угу, только и ответил собеседник и поторопился к выходу.
Сам того не осознавая, он подскочил со своего места и пошел за бородатым. Мужчина быстро вышел и двинулся к автобусной остановке. Он пошел за ним. Аккуратно пристроился в хвост длинного Икаруса, и все время посматривал в его сторону. Через три остановки тот зашевелился к выходу. Он приготовился. Бородатый вышел, закурил и откашлявшись пошел вразвалочку к пивному ларьку. Он притаился неподалеку. Бородатый выпил залпом содержимое бутылки и откашлявшись в очередной раз, пошел к ближайшему подъезду. Дом был двухэтажный, совсем новый. Большие витражные окна, кованные балкончики. Только теперь он смог оглядеться. Дом обрамлял небольшой скверик, в котором он и прятался. Уже совсем стемнело и в окнах зажгли свет. Бородатый зашел во второй подъезд, и он начал мысленно представлять, как он подымается на второй этаж. Но ошибся. Потому что в первом же огромном окне, на первом этаже вдруг.увидел ее. Без страха подошел ближе, от окна его отделяла завеса света. Тем временем бородатый уверенно вошел в комнату, там, где была она. И, нежно поцеловав ей ручку скрылся в темноте коридорного проема.
Она, не отреагировала никак. Просто повернулась в сторону чернеющей пустоты и посмотрела на него. Прямо ему в глаза. Ему даже стало немного ни по себе. В ее глазах он увидел ее, ту самую пустоту. Что он каждую неделю заказывает в своем уютном кафе на окраине города. Он развернулся и пошел, все равно куда, лишь бы идти.
Ему даже показалось, что он никогда не был в своем кафе, или больше не будет. Теперь, вечерами, он станет приходить к этому печальному окну. Туда, где сидела она. Туда, где она смотрела ему в глаза, впиваясь в немую черноту за окном. Приходить, чтобы увидеть еесвою подлинную пустоту.
Позже, он вернулся в забытое кафе на окраине города. Неспешно пошарил в мусорном жестяном контейнере и выудив аккуратную визитку, прочел, Наталья Синицкая. Искусствовед. Улыбнулся и заказал кофе. Машину к тому времени уже починили.
Спасайся рыба, спасайся
О своем детстве Александр вспоминать не любил. А если и случалась такое, так только в минуты утренних приготовлений. Он любил так это называть. Неизменный ритуал. Подъем в шесть утра, контрастный душ. Перед этим кросс на беговой дорожке в пять километров и заплыв в собственном бассейне. Сто отжиманий от пола и пятьдесят подтягиваний на турнике. Пресс, приседания и прыжки. Стрельба в тире из лука и пистолета. Иногда, пробежка переносилась в лес, но для этого должно было быть и желание и соответствующая погода. Да и светится он, не особо хотел. Хотя жилище его и находилось в порядочной удаленности от чужих глаз. Соседи отсутствовали, лишний раз появляться на улице, желания не было.
Матери своей он не знал. А ту женщину, которая его воспитала, он называл Кояшка. Мать бросила его умирать в бескрайней тундре. В вечной мерзлоте. Геологи узнали, что молодая девочка в их экспедиции беременна, совершенно случайно, да и срок уже был приличный. Девчонка попросту скрыла этот факт, а теперь рожала тайком. Потом вышла из избушки и закопала малыша в снег. И все.
Да нет, не все. Кояшка нашла орущего и обледенелого младенца и притащила в юрту. Муж посмотрел и одобрительно кивнув, отправился в соседнюю деревню за шаманом. После ритуального обнюхивания и постукивания в бубен, шаман нарек ему имя Александр. Еще, шаман посмотрел ему в душу и изрек.
Он, когда вырастет, будет Юпатаси, что значит прибирающий чужие души.
Александр рос в отцовской юрте до четырнадцати лет. Потом Кояшка посадила его в большую птицу и отправила на большую землю. Больше он ее не видел.
Он вылез из душа и нагишом прошел к огромному серому холодильнику. Достал апельсиновый сок сделал пару глотков и забыл все то, что так внезапно вспомнилось сегодня с утра. Потом небрежно повертел ее визитку и снова положил ее на стеклянный стол. Нужно было отправляться на работу. Иногда, нужно было и поработать. Затем, достал мобильный о быстро набрал текст:
Говорят, это поэты придумали любовь. Собрались как-то на даче, выпили, покурили и придумали. Вот же странные люди, будто им и заняться больше нечем? И получилась она у них, хрупкая и шершавая на ощупь, привлекательная на вид и своеобразная внутри. Решили опробовать на нем.
И отправил сообщение ей.
Он быстро оделся. Накинул короткий черный плащ, тонкие кожаные перчатки и вышел. Через некоторое время, его авто притормозило у неказистой «хрущевки» в спальном районе. Он вышел, огляделся и неторопливо вошел в пропахший и прокуренный подъезд. Поднялся к почтовым ящикам и открыв ящичек номер десять, вынул белоснежный конверт. Еще раз оглядевшись, он спокойно прошел к своему Мерседесу и тронулся с места. Некоторое время он бесцельно петлял по спальному району. На ходу распечатал конверт и развернув лист бумаги прочел:
Шесть тысячБеляков.
Далее значился какой-то адрес, несколько цифр и фотография. Вероятно этого самого Белякова. Александр притормозил у городского сквера. Сжег содержимое конверта и развернув Мерседес погнал его на другой конец города. Там, в таком же немытом подъезде, в похожем почтовом ящике, он достал шесть пачек. В каждой пачке было по тысячи долларов. Взвесив содержимое в руке, он аккуратно уложил все в черный кожаный кейс и небрежно бросил на заднее сидение. Теперь, работа его закончилась. За исключением маленькой детали.
Пообедав в хорошем ресторане, он, как обычно отказался от бифштекса, тем более с кровью. Заказал себе греческий салат, кофе и тост. Почитал Пелевина, его он всегда возил с собой в бардачке. Потом подумав, что времени еще целый вагон и убить его нужно с умом, отправился в кинотеатр на первый попавшийся фильм. С фильмом не повезло. Шла какая-то американская картина. И с половины пришлось уйти. Потом поел мороженного, самого простого в вафельных стаканчиках. И наконец, отправился в назначенный пункт.
В письме было много цифр. Только Александр знал их значение. Александр и еще один человек. Тот, что их писал. Тот человек аккуратно упаковывал пачки с деньгами и приносил их в разные места передачи. Тот человек присылал письма и фотографии. Больше, про того человека, Александр не знал ничего. Но он четко знал, куда ему теперь нужно было следовать и что при этом делать. Все это Александр узнавал из цифр, включая информацию о том, где в следующий раз будет конверт и деньги.
Мерседес он оставил за несколько кварталов до объекта. Спокойной походкой, поскрипывая новыми итальянскими туфлями, прошелся по городским мостовым. Зашел в музыкальную лавочку, приобрел набор гитарных струн, и улыбаясь распрощался с вежливым продавцом. Прошел еще пару кварталов, повернул на лево, прошел через арку и очутился на городской набережной. Подбрасывая в воздух кусочки белого хлеба, неподалеку гуляла молоденькая парочка влюбленных. Бабушка прогуливалась со стареющей таксой. Пенсионеры стучали в домино. Весь этот театр Александра не заинтересовал. Он сверил часы и направился к мосту. На середине стоял мужчина. Это был мужчина с фотографии из конверта. Александр подошел к нему и поздоровался. А потом, накинул на шею струну и начал душить. Мужчина захрипел, застонал и обмяк. Он аккуратно снял струну с шей, упаковал ее в целлофановый пакетик и уверенной походкой направился к автомобилю.
Через тридцать минут его одежда горела в печи местной свалки. Переодевшись, он заехал в автомойку. Ужинать он поехал в свое любимое кафе. Проверил сотовый и обнаружил не прочитанное сообщение. Оно было следующим:
Извините за вчерашнее приставание, в таких случаях я обычно интеллигентно съезжала с темы, хоть и к интеллигенции имела косвенное отношение, напротив, прочитала за всю жизнь четыре книги. Но самые главные. Буратино, Анжелика и султан, Боярышник и другие лекарственные настойки, и, Устройство Гидравлических прессов с обратной силовой тягой (не до конца). Данные знания позволяют общаться с заурядной интеллигентностью, блистая и оперируя в своем лексиконе, фразами, типа, «нелепость, когнитивный и гайка Борисова». Раньше я могла отличить произведения сюрреалистов от импрессионистов. Хотя, считала, что, и то и другое полное говно. Знала, как на портретах выглядят, Есенин (это такой миленький), Сталин (усатый бука) и Горький (совсем не красавчик). И, все это, позволяет считать меня, вполне интеллигентной девушкой, а вы как думаете?
Александр улыбнулся, а девочка то с зубками. Или хочет выстроить из себя тупую куклу. Как будто знает что такие мужчинам не нравятся. Ну что ж, он набрал текст и отправил Наталье. Текст был следующего содержания:
Случается, и правда такое бывает, случается, что одно мгновение может изменить все. И, если вы, так же как и я считаете, что вся жизнь состоит из мгновений. Из маленьких отрезков времени. Сложенных в одной полой трубе в виде цветных осколочков. Если вертеть такую трубу и смотреть прищурившись одним глазом, то, все закрутится как цветной калейдоскоп. Но, скажете вы, при этом приняв убедительную позу перед зеркалом (ято всегда так делаю), О чем это ты?
Допив кофе он направил свой Мерседес к ее окну. Потихоньку дождался прихода мужа. Отследил этот нелепый поцелуй в ручку и начал охотится за ее взглядом. Сначала в нем была все та же пустота, но затем, когда бородатый ушел, она украдкой достала телефон и прочитала его послание. Улыбнулась и начала быстро работать пальчиками. Александр достал трубу в ожидании послания. И оно действительно пришло спустя минуту.
нам нужно встретиться, только и гласила фраза. Потом пришла еще одна, с цифрами. Это означало, завтра опять нужно было отправляться на работу. И судя по цифрам, где-то в шесть часов вечера. Он прикинул и ответил так:
19:00 наше кафе.
И поставив точку, на прощание посмотрел на нее. Она улыбнулась и спрятала телефон в сумочку.
Он, поехал домой.
* * *
Теперь она была естественной. Без грима, без макияжа, без парика. Смотрела на него, так просто. Как смотрят девочки на своих отцов вернувшихся с войны.
Между ними произошло четыре движения. Всего четыре.
Первоеон посмотрел на нее. Так спокойно и тихо посмотрел, как никто другой. Как будто именно сейчас ему разрешат дотронуться к той неведомой пустоте, на которую смотрел в своем кафе, о которой читал и мечтал. К пустоте из своего леденящего детства.
Второеона закрыла глаза. Но и там в своей щемящей темноте она увидела его.
Третьеон взял ее руку и положил в свою ладонь. И она провалилась, завязла как приманка в липкой паутине. Боясь усугубить свое положение лишним движением. И жить, именно в эту секунду очень захотелось жить, жить, и жить.
Четвертоеон поцеловал ее. И она сразу же все простила себе. Скрываемый от мужа блеск в глазах. Ранний, придуманный уход с работы. Их встречу на вечерней станции метро. Поездка в его авто, куда-то за город. Его взгляд, свои мысли, его руки, губы. Она простила его себе.
Потом, после, он гладил ее плечи и целовал ее пальцы, и ей уже не было стыдно за то, что она захотела в этот вечер, захотела побыть женщиной.