Перед глазами поплыло, я достала телефон и набрала Катю. Она снова не брала трубку. Руки у меня тряслись. В новостях я слышала о каких-то жертвах, молодые девушки, мои ровесницы. Но при чем здесь я? При чем здесь Катя? Вдруг телефон завибрировал. Это звонила она, Катька. Слезы потекли по щекам, и я радостно затрясла трубой в руке и закричала, Хрена с два, это Катя, Катя звонит.
Так возьмите же трубу, спокойно посоветовал он и подлил вина.
Алло, Катя, почему ты не брала телефон? Тут такое происходит, я тебе потом все расскажу, ты не поверишь. Похлеще наших с тобою приколов
Извините, послышалось с того конца провода, это была не Катя. Голос был Мужской и не приятный. Он медленно и мертвенно сказал:
Девушка, я не знаю кто вы. Но вы, весь день названиваете на этот номер. Дело в том, что, Екатерина Ставрина трагически погибла. Мы расследуем ее гибель. Приезжайте в городское отделение полиции номер два. Спросите следователя Миронова, это я. Вы ее подруга?
Яя ее подруга, сквозь слезы прошипела я, что с Катей?
Ее убили, коротко отчеканил майор и положил телефонную трубку.
Я не лгу вам, серьезно сказал творец, не плачьте. Давайте лучше попробуем разложить все по полочкам вместе. Вам лично не интересно?
Что вы несете? Закричала я, Что тут вообще происходит?
Не я начал эту игру, не я ее автор, продолжал он в том же тоне, я пешка в чьемто замысле. И, если и вы умрете, Лернон скормит меня своим волчатам из управления. В мою искренность он слабо верит. Все зашло слишком далеко. Но я не бездействую. Мои люди тоже ищут. Ищут, этого вашего мужчину мечты. Ищут, но пока безрезультатно. Он так быстро убил всех вас, так скоро подобрал все концы. А сколько осталось вам?
Мне?
* * *
Слезы текли и текли. Я ничем не могла унять их. Вот уже несколько минут, как я покинула этот чертов особняк. Все тот же шофер привез меня в центр и высадил, так я попросила сама. До второго отделения полиции было рукой подать. Но я сначала решила успокоиться, но получалось это и плохо и фальшиво. Казалось, даже моя душа не нужна этому миру. Ноги у меня подкашивались. Кто-то убил Катю, этот кто-то хочет убить меня? За что? Я присела на лавочку и начала бессмысленно копаться в сумочке. Вдруг, я достала обрывок его письма. Он передал мне его тогда, в нашу последнюю встречу. Сказал, «Будет тяжело, прочитаешь».
Странно, даже лежа в реанимации я не вспомнила про него. Дрожащими руками я развернула его послание на выдранных школьных листках в клеточку. И борясь со слезами, начала читать:
Иногда я явственно видела свою смерть, шепчешь ты, и если даже я и летела сквозь какой-то незамысловатый тоннель, то, там я порой встречала старых своих знакомых. Привет, говорят они, пролетая мимо, как у тебя дела? У меня дела? И я не знала, как же ответить на этот вопрос. Дел просто у меня не было. И не то чтобы я как-то выпала из реальности, но дел и в взаправду не оказывалось совсем. Я даже не могла вспомнить, чем я занималась накануне смерти. Как-то я читала в одном журнале, что человек не помнит своих прошлых жизней только по одной простой причине, ему просто нечего запоминать. Не было в ее запоминающейся жизни, так нужной на первый взгляд, ничего стоящего, кроме, разве что, только опыта. И придя сюда не с чем, она, кроме как имея непреодолимый опыт, ничего не может унести с собой. И поэтому сложно мне было ответить на такой простой вопроскак у меня дела? А иногда мне казалось, что вот так можно лететь всю жизнь, ну или какойто определенный участок времени, но хотя бы отдаленно напоминающий вечность.
Лететь и молчать. И они постоянно спрашивали бы у меня, как дела? И я постоянно улыбалась им в ответ и молча, проплывала мимо, как большая медуза или рыба. Может даже, я, в одну из жизней и была такой незамысловатой, покрытой строгим хитином и морщинистыми жабрами рыбой. Люди обходили те места, где я водилась, ведь возможно у меня могла быть дурная слава. Я заманивала в свои сети одиноких лодочников и проглатывала их своим непотребным чревом. Но перед этим непосредственно всегда спрашивала у них, как у вас дела? И конечно ясно, что и этот полет, как и моя смерть, когда-нибудь закончится, хотя я в такие моменты всегда понимала это, что смерть моя, как сон, придет не иначе как через необыкновенный этот полет. И долго ли я буду лететь, или пронесусь по своему тоннелю как пуля? Но все же хочется жеманно пролететь мимо всех них и молчаливо уклонится от докучливого вопроса. И я понимаю, что ты и действительно умираешь для меняне для миране для НЕГО, только для меня. Мягко, не принужденно, честно умираешь. Тебя больше не будет никогда. С этим надо смирится, жить с этим, дышать этим, как и туманом что окутывает тебя предательски унося зелень твоих глаз. Все, и туман пожирает последние твои слова.
И ты для меня не существуешь. Хотя, я долго копался в твоем сердце, пытаясь увидеть искренность твоих глаз. Но зелень твоя умирает вместе с тобой. Каждый раз.
Я прекратила плакать. Слезы пересохли в один миг.
Да ведь он же заранее планировал мое убийство!!! Отчетливо пронеслось в моей голове, Как и убийство всех этих девушек, и Кати, слезы опять накатились на глазах, но плакать я не стала. Я решительно поднялась. Путь мой лежал в сторону полицейского отделения.
Желтый дом
Лернон ворвался в палату и встал как вкопанный. Он никак не ожидал увидеть столь пожилого человека. Перед ним, за небольшим столиком, на маленькой табуретке, сидел он, автор всех этих писем. Торопиться не следовало. Лернон осторожно подкрался к нему и потрогал за плечо. Больной повернулся к нему и разошелся в откровенной улыбке:
А я вас давно жду, прошептал он и привстав, подал Лернону руку.
Он был не молод, седые не стриженые волосы копной, длинные костлявые руки с некрасивыми выступающими суставами и жилами. Полосатая пижама и унылое выражение лица.
Ждете? Глупо спросил Лернон и присел на его маленькую деревянную табуреточку.
Конечно жду, я всегда кого-то жду.
Фу, Лернон просто выдохнул. Он уже было подумал, что и сам сходит с ума. Какой-то неизвестный психически больной старик, ждет его в своей палате, полный бред. Ну да, он же болен, об этом забывать, совсем не стоит. Ведь мы же в.
Ведь мы же в желтом доме, проговорил за него, старик и философски посмотрел в окно.
Лернон решил брать быка за рога:
Это ваша работа, Он ткнул под нос старику первую записку с места преступления и пристально посмотрел в его бледные глаза. Тот, в свою очередь, аккуратно развернул листок и погладил текст, своими костлявыми пальцами.
Вам знакома эта записка?
Это писал я, утвердительно покачал головой старик, Я автор, я, меня зовут Саша, Александр Палыч.
Для кого вы это писали, и вот это? Лернон начал показывать ему все, что принес, включая его последний рассказ.
Для вас, улыбаясь ответил он и пристально посмотрел на Лернона.
Вы знаете меня?
Для вас, для читателей, пояснил Палыч и медленно начал ходить по палате кругами, Все писатели пишут для вас. Только мало кто этому рад, и мало, кто это ценит и понимает искренне и от души.
Поверьте мне, у вас есть поклонники, нервно сказал Лернон, так зачем и кому вы это писали?
Я писатель, и вряд ли прилично такое спрашивать у писателя. Зачем вы пишете? Я пишу, потому что я пишу. Я таким сделался, пишущим. Вы меня таким сделали.
Лернон достал несколько фотографий и начал показывать их старику. На первой был изображен творец.
Вам знаком этот человек?
Нет, а кто это? Александр пристально присмотрелся к изображению и улыбнулся.
А это, И Лернон показал ему фото первой жертвы, потом второй, третей. А это, а это, а это?
Кто эти милые дамы? Недоумевал больной. В выражение его старческого лица не было и тени боли или сомнения. Не было страха, была только заинтересованность.
Я расскажу вам про искренность, вдруг сказал больной.
Я слушаю, Он решил не торопить сумасшедшего, возможно, что-то и выплывет стоящее.
И уж лучше бы из тумана вышла та самая пресловутая белая лошадь, отстраненно и полушепотом, начал говорить старик, с ней бы, определенно, можно было бы поговорить. Я бы сказал ей:
Лошадь, я так устал, иногда я просыпаюсь утром и чувствую себя так, как будто всю ночь грузил мешки с картофелем. Я принимаю душ, я одеваюсь, я смотрю им всем в глаза и чтото говорю. Но ведь им плевать. Они могут сочувственно махать головой, натянуто улыбаясь соглашаться со мной, или не соглашаться. Они могут слушать меня, и даже, я подозреваю, иногда и слышать. Они, как и этот туман всегда рядом, но в сущности своей вода, вода растворенная в воздухе. Жизнь в полноэкранном режиме, модное нынче увлечение. Всегда быть в тренде, позиционировать себя, не уставать, не склоняться, не просить не верить. Быть сильным. А если я слабый? Если мои сухожилия трещат по швам от вашей любви? Он так пристально и вопросительно посмотрел при этом на Лернона, что у того сердце замедлило свой темп.
Как мне выжить в этом муравейнике, Продолжал больной, если я не муравей. А если они ЭТО знают? Почему не убьют меня, не скормят своей королеве? Чего ждут?
Я всматриваюсь, но ее нет, нет белой лошади, и мне становится немного уныло от того. Она бы точно поняла меня, и я бы понял это по ее умным глазам, я поняла тебя, говорила бы она, я поняла. И ты мог бы даже молчать я бы и так все поняла. Потому что ты пахнешь искренностью. Иногда, какой-нибудь человек впрягает меня в телегу и хлещет по бокам плетью, но я не в обиде на негопотому что и от него пахнет искренностью. Это как растворенная в воздухе слабость. Вы, люди, стыдитесь таких проявлений своей души. А мы, лошади, это чувствуем. Мы вдыхаем это через поры своей кожи, помнишь, как ты написал на смятом листке бумаги.
Этот город проглотит меня, пережует и выплюнет прямо в небо, и если я не научусь летать, то ударюсь оземь и разобьюсь на миллионы осколков, которые никто и никогда не сможет собрать и склеить. Даже самая умелая в мире волшебница. Но крылья мои в химчистке, а я уже у него в утробе.
Помнишь?
Да, испуганно ответил Лернон, как-то, он действительно писал такие строки. Это было в далеком детстве, на далеком севере, когда он впервые приехал в большой город.
Ты понимаешь тогда, о чем я говорю тебе? прошептал загадочно старик.
Мне очень этого хочется! ответил Лернон и в горле у него пересохло.
А ты не старайся, просто расслабься и проникнись.
Мне страшно! Вдруг сознался Лернон.
А знаешь почему?
Почему?
Потому что всегда страшно быть искренним с самим собой, себе-то труднее всего лгатьникто не оценит! Потом ты обязательно скажешь, спасибо тебелошадь
За что? вытаращив глаза, трясущимися губами, спросил Лернон.
За то, что тебя нет, Неожиданно для Лернона, произнес старик и отвернувшись от него к окну, продолжал, Стыдно жить, когда стыдно смотреть в глаза даже белой лошади.
А ты и не смотри, все же не смотрят, ответил Лернон.
И я улыбаюсь, говорил старик, и чувствую что если бы, она и была, то, улыбалась бы в ответ. Я стою и дышу туманом. Давно ли я стал разборчив в жизни? В нашем возрасте, сказала мне ОНА, надо уже выбирать что засовывать в себя. И куда засовывать. Да и вообще не мешало бы начать думать, и желательно головой анализировать.
Я анализирую, Заорал на всю палату Лернон, Да, ОНА нравится мне, ДАмне нравится с ней общаться, но ОНА вряд ли пустит меня в свою жизнь. И тем более в свое сердце. Ей тоже было больно, у нее тоже есть опыт общения с сильным полом, может так же как и я, она разграничивает времена года по душевным своим переживаниям. Осень любви, зима забвения, весна холода и синее лето (пытался утопить ее в водке, пиве и всяческого рода приемлемых по цене и качеству субстанциях) и опять осень с таким шлейфом прошлого я вряд ли буду ей интересен потому что может, буду сравнивать, конечно же оценивать(опять!!!) боятся лезть к ней в душу очаровывать. Проще жить так. А проще ли? Лернона трясло от собственных мыслей и слов, руки его тряслись, Единственное чего я никогда не смогу сделать для нее, так это понять. Конечно женщина рождена для того чтобы ее любили, а не для того чтобы понимали. И только в ее силах приблизить меня к себе, просто приблизить. Я умею слушать, могу быть ласковым, могу рассмешить, но заставить себя полюбить я вряд ли смогу этого не может даже бог. ОНА сказала мне, что красивая и умная женщина всегда сама решает с кем ей быть и сама делает выбор в жизни. Ну что ж, ОНА права. И ОНА всеми путями старается уберечь нас от ЭТИХ отношений, ОНА, как и все женщины считает что потом, они обязательно испортятся, да и как потом смотреть друг другу в глаза?
Глазами, улыбаясь ответила белая лошадь. Или это был все тот же старик? Лернон замотал головой, но видел перед собой все ту же лошадь.
Неужели все так просто? процедил Лернон, пытаясь оттереть глаза от наваждения.
Все очень просто!!! Голос у нее был бархатный и уверенный.
Почему же тогда так просто все усложнять до безобразия, что это? Пафос?
Это жизнь, прошептала лошадьтакая жизнь.
Много ты понимаешь в женщинах, лошадь!
Жить в мире, где лошадь больше разбирается в женщинах, иногда опасно, тихо сказала белая лошадь, можно стать колбасой. Мужчины думают, что они познали мир. Хотя многие из них не знают где у них в доме хранятся свежие носки (а многие о их существовании даже и не подозревали). Но ведь это же такая ерунда по сравнению с вселенскими масштабами познания женского(такого простого) естества. Ты расстался с одной, а теперь хочешь впустить в свое сердце другую. Так и отпусти ту, ту кому ты так ласково писал эти письма. В сердце не может быть двух ангелов.
А лошади верят в ангелов? Глупо спросил Лернон.
Лошади верят в то, что если ты искренне чего-то хочешь, то оно обязательно сбудется. Если ты хочешь чтобы ОНА тебе верила, сам начни верить людямчтобы понимала постарайся понимать. Чтобы полюбила дай ей время. Любовь не рождается из пустотыу нее благодатная почва. Из трогательности, ума, печали и радости. Нежности и страсти. Ожидания и простой улыбки. И не смотря на все эти эпитеты, любить ОНА тебя станет, за просто так. Вот к примеру одно из твоих писемя прочту если ты позволишь?
Валяй, отрешенно проговорил Лернон и совсем опустился с табуреточки на пол, ему было трудно дышать.
Мне нравится, находится дома в одиночестве, когда никто тебе не мешает, не лезет в твою голову, не учит жить. Как-то раз ты сказала мне что тоже любишь приходить вечерами домой, и чтобы кто-то, просто заваривал тебе чашку крепкого и сладкого чая, ставил на стол и молча уходил. И ты бы сидела молча, возможно укутавшись пледом, потом ты бы тихонько достала скомканный листок бумаги, и тайком развернув его еще раз прочла:
Помнишь, как в прошлой жизни я прикоснулся к тебе небрежно, просто ладонью взял тебя за руку. Она была чуть-чуть холодная, но от этого не менее нежная. Мы сидели за небольшим столиком, простым таким круглым, пустым столиком. Я смотрел на тебя, изучая изгибы твоих плеч, морщинки на твоей ладони, и красоту твоих обворожительных глаз. Мы молчали, вот уже казалось целую вечность, и я понял, что все это длится уже миллионы лет. Этот стол, ты, и наше с тобой молчание.
Единственное что ты можешь мне предложить, так это быть твоей тенью. И я растворяюсь в твоей красоте, теряю и нахожу смысл жизни, и понимаю, что тенью я уже стал давно, те же миллионы лет назад. Тень не нуждается в заботе, любви и участии, она просто ЕСТЬ.
Но несмотря ни на что, давай пожалуйста еще посидим с тобой, вот так просто, за небольшим круглым столиком, ну еще немного, еще пару жизней.
И что? Заплакав, попытался задать искренний вопрос, Лернон.
Зачем тебе в голове столько мусора, зачем ты раскладываешь все это по полочкам, хранишь? Засыпаешь с этим, просыпаешься? Зачем тебе вся эта парадоксальность? Прошлое убивает тебя, тянет за собой. Когда в голове столько мусора, сердце не может спокойно биться. Забудь! Не вдавайся в размышление, по каким причинам или же почему она в тот или иной период поступила именно так она просто «ТАК» поступила. Она просто по-другому и не могла. Она не могла. Ты же не вникаешь в тонкие процессы метафизики преобразования углекислого газа в кислород и все это в обыкновенном листке на любом драном деревце. Так вот подумай об этом нужно ли тебе все это знать и понимать? Так случилось только потому, что так оно и случилось, выкинь это из головы. Освободи место для новых впечатлений.