Кто? спросил Антон, и Манн понял, что вопрос относился не к той, кто была на картине изображена (имя уже было названо), а к имени художника.
Ван Барстен.
Вот как, пробормотал Антон. Он не мог оторваться от взгляда девушки. Когда он хотел внимательнее рассмотреть плечи, нежную кожу в вырезе блузки, какая-то сила, подобная центростремительной, возвращала его обратно, и он всматривался в глаза девушки, понимая, что она говорит сейчас с ним, рассказывает о себе, ей-то наверняка была известна тайна, которую они с Манном пытались сейчас открыть, и скрывать ничего она не хотела, вот же, смотрисмотри, а не слушай, ты хочешь услышать, а нужно видеть
А эта девушка, сказал Антон. Вы узнали, кто она? Эсти?
Нет, с сожалением произнес Манн. То есть, да, узнал. Но ее зовут не Эсти. Анна Риттер, живет она сейчас в Гааге, а год примерно назад жила в Амстердаме, работала в магазине одежды, пыталась поступить в консерваторию, но не сумела сдать экзамен.
Консерватория, ухватился за слово Антон. Она играет на фортепьяно?
Она, пожал плечами Манн, считает, что у нее голос. Но, видимо, это не так. Поступала на вокальный факультет. Так ли важны детали, если это другая девушка? Вы сказали, ту девушку зовут Эсти.
Да, подтвердил Антон. Но это ее портрет.
Это Анна Риттер, и нашел я ее потому, что одно время, очень недолгое, она была натурщицей.
У Ван Барстена?
Нет, не у Ван Барстена. У Тима Вермейена. Может, и у Ван Барстена, об этом я ничего не знаю. А у Вермейена точно.
Но эта картина
Рисовал Ван Барстен, да. Но это копия с полотна Вермейена.
А оригинал? Где
Это, торжественно провозгласил Манн, никому не известно. Вы можете дослушать меня, не прерывая?
Конечно.
Так вот. Анну Риттер Вермейен нарисовал чуть больше года назад, она как раз провалилась в консерватории, стала работать в магазине готового платья на Дамраке, там ее Вермейен и углядел, девушка ему понравилась, и он попросил ее позировать для портрета. Картину Вермейен нарисовал, она выставлялась в галерее Ванцо, и ее купили.
Кто?
Могу узнать, если вы считаете, что это важно.
Ну как же!
Получить покупку новый хозяин не успелв ту же ночь картину из галереи украли. Очень аккуратно, кстатисигнализация не сработала. Полиция этим делом занималась, но без успеха. Скорее всего, полотно успели вывезти из страны. Я справлялся у майора Готфрида, он занимался этим делом. Картина не всплыла ни на одном аукционе, ни на одном вернисаже. Исчезла напрочь.
Когда же Ван Барстен успел
В том еще одна особенность этой копии. Ван Барстен рисовал по памяти. Уже после того, как оригинал исчез.
По памяти? с недоверием сказал Антон.
В полиции тоже решили, что это подозрительно. Память у Ван Барстена фотографическаяэто известно. Но не настолько же! Готфрид заподозрил, что Ван Барстен имел какое-то отношение к похищению и снял копию уже после того, как картину украли. Это не подтвердилось. В студии Ван Барстена произвели обыскконечно, не нашли и следов похищенной картины. И копия, как уверял сам Вермейен, плохаяВан Барстен неправильно написал фон.
Фоном на картине был тяжелый пурпурный занавес, скорее всего бархат, парча или иной материал, висевший на стене подобно ковру. Антон подумал, что художник должен был выбрать что-то легкое, под стать девушкенебо с облаками или светло-зеленую стену.
Тяжелый ковер, некрасиво, пробормотал Антон.
На оригинальной картине Вермейена Анна изображена была на фоне колонн, уходящих вдаль. За ее головой, где складка бархата, была изображена мозаика
Церковь? поразился Антон.
Вермейен не рисовал в церкви, покачал головой Манн. Просто колонны. Просто мозаика. Неизвестно, где он рисовал фон.
Но можно спросить! У Вермейена, у Анны, у Ван Барстена, наконец!
Антон не мог усидеть на месте.
Конечно, кивнул Манн. Если знать, что спрашивать. Если знать, почему спрашивать.
По-моему, вы
Дорогой Антон, проникновенно произнес детектив, если вопросы начну задавать я, это будет выглядеть странно, и у людей возникнут подозрения. Криста сегодня, может быть, увидит Якоба на вернисаже, в музее Ван Гога открывается выставка инсталляций, видеть не могу эти поставленные в ряд холодильники с пылесосами, у меня от них аппетит портится, а Криста ей ничего.
Когда Я хочу сказать, госпожа Манн вернется домой?
Боюсь, улыбнулся Манн, Криста домой не вернется.
Антон ошеломленно посмотрел на детектива. Вопрос, мгновенно возникший в мыслях, задавать, конечно, было неприлично и неосторожно.
Сразу после вернисажа, объяснил Манн, Криста поедет в редакцию, номер выходит завтра, материал не написан, там еще фотографии, так что работа будет и у фоторепортера.
Я думал, с ноткой удивления в голосе сказал Антон, сейчас журналисту нет надобности работать в редакции, можно из дома
Можно, согласился Манн, теоретически. Я сначала тоже так думал, а Криста поднимала меня на смех и говорила, что я ничего не понимаю в журналистике. Видите ли, в редакции атмосфера Коллеги, с которыми можно все обсудить, поспорить, самой для себя уяснить некоторые моменты, и фотограф тут же работает на фотошопе, с ним тоже можно поругаться, потому что лучше снимок притемнить, а он высветляет. В общем, деловая и творческая атмосфера, чего, понятно, нет дома. Сначала мне это казалось странным, но как-то я побывал в редакции в ночь выпуска, и, скажу вам, это действительно ни с чем не сравнимое ощущение. Что-то вроде интеллектуального оргазма. А как они там ругаются! Обсуждают строку в репортаже, два неточных слова, а употребляют по этому поводу такое количество не вполне, я бы сказал, цензурных выражений
В общем, заключил Манн, я теперь понимаю, откуда в этом журнале такой драйв. Криста будет дома, когда номер уйдет в типографию, и сразу завалится спать, так что поговорить с ней получится не раньше завтрашнего полудня.
Увидев разочарованное выражение лица Антона, Манн добавил:
Но если Криста сумеет что-то важное выяснить, она позвонит сама. Правда, важное с ее точки зрения, может оказаться для нас совершенно бесполезным. И наоборот.
Антон поднялся и подошел ближе к картине. Ощущение дежа вю исчезло, он понимал, что новых воспоминаний картина не вызовет, ему хотелось рассмотреть работу внимательнее. Девушка стояла в напряженной позе, одной рукой касаясь зеленого пояска на платье, а другую протянув вперед, будто хотела взять что-то невидимое зрителю.
Манн тронул Антона за плечо.
Пойдемте, сказал он, иначе нас отсюда попросят.
* * *
На улице, оказывается, собирался дождьоткуда-то успели притащиться тяжелые мрачные тучи, теснившие одна другую, и первые капли упали, асфальт еще не был мокрым, но влага, растворенная в воздухе, сделала его темным и ожидающим.
Теперь, сказал Манн, сев за руль и подождав, пока Антон пристегнется, повторите ваш рассказ. Домик на воде. Выстрел.
Антону хотелось, чтобы они поехали к каналу и Манн сам посмотрел на домик мамаши Кузе, но у детектива были свои планыкогда зажегся зеленый, он повернул налево, переехал через мост и сосредоточенно повел машину по улицам, которые Антон узнавал, понимая, что и это тоже дежа вю, но у него не было времени сосредоточиваться, да и не нужно, было, скорее всего. Ничто в его памяти не всплывало, кроме простого момента узнаваниябыл здесь, проезжал или проходил
Куда мы едем? спросил Антон.
Потом, нетерпеливо сказал Манн. Рассказывайте.
Вон как, сказал он, выслушав внимательно, не проронив ни слова, но ни разу так и не повернув головы к Антону. Мамаша Кузе не так проста. Девушка в кафе, видимо, работает недавно, иначе рассказала бы вам. У мамаши Кузе была дочь. Мужа не было, насколько мне известно, а дочь была. Тогда ее фрекен Кузе, я имею в виду еще не называли мамашей, а звали ее вылетело из головы В восьмидесятых у нее были два дома, которые она сдавала постояльцам.
Меблированные комнаты, пробормотал Антон.
Два больших дома, в одном пять этажей, в другой восемь. Достались по наследству от отца. Сама мамаша как же ее звали да, вспомнил: Сандра. Сама Сандра жила на шестом этаже в большом доме, зарабатывала неплохо, хотя, полагаю, и нервов ей это стоило изрядно. Жильцы, они ж такие, один платит вовремя, другой через раз, третий вообще не платит, а человека не выселишь без судебной процедуры Характер у Сандры портился, а тут она забеременела от кого-то из своих любовников.
Откуда вы все так подробно знаете? не удержался от вопроса Антон.
Родилась девочка, продолжал Манн, не отвечая Антону, и в день совершеннолетия покончила с собойвыбросилась из окна.
Господи пробормотал Антон.
Никто не понялпочему. Это было семь лет назад, я еще работал в полиции и хорошо помню дело. Это ответ на ваш вопрос: почему я так подробно все знаю. Выезжал на место с майором Лонгером, тогда, правда, он был еще младшим инспектором. Дело было ночью, в квартире гуляла молодежь, праздновали день рождения Эсти
Как? воскликнул Антон.
Эсти, да, смущенно сказал Манн. Совпадение. Та Эсти погибла семь лет назад.
Я понимаю, отрешенно произнес Антон. Совпадение, конечно.
Естественно, Лонгер предположил, что девушку выбросили из окна. Опросили гостей и соседей, Сандра была у подруги, гости ничего сообщить не смогли: пили, танцевали, в какой-то момент Эсти раскрыла окно, спокойноэто все говорили: «спокойно, будто хотела сесть»поднесла к окну стул, встала на него, со стула на подоконник ивниз. Молча, ни на кого не посмотрев.
Машина выехала из переплетения центральных улиц на широкую магистраль, вдоль которой стояли современные коробки этажей по десять-двенадцать, безликие, как маски. Дождь так и не начался, покапал немного и перестал.
Лонгерпрофессионал, говорил, между тем, Манн, он снизил скорость, пропуская грузовики и трейлеры. Он определил, что виноватых не было: молодежь в шоке, никто ничего не понял, все было, как обычно на любой вечеринке. Мы прошли в комнату Эсти. Рядом с компьютером на столике лежала папка с бумагами, отдельные листы, исписанные аккуратным почерком, не второпях. Что-то вроде дневника. Только это оказался не дневник, хотя записи аккуратно располагались по датам Начиналось с девяносто шестогоЭсти было тогда восемь лет. Вот что она писала: «Я не хочу в этом теле. Я ненавижу свое тело. Это не мое тело. Я не хочу быть здесь» И так страница за страницей, год за годом. Короткие строчки, четкий почерк. Потом: «Я уйду отсюда. Мне здесь делать нечего». Последняя запись была датирована тем днем, когда это случилось. «Сегодня я уйду. Сил больше нет терпеть». И все. Ниже лежали два чистых листа.
Вы хорошо помните
Такое не забудешь. Вопрос был: почему раньше не распознали болезнь. Об этом Лонгер спрашивал и мамашу Кузе, и врачей. Оказалось, что мать все знала о желании дочери, но, странная вещь Эсти писала свои отчаянные призывы, но вела себя, как адекватный ребенок. Проблем с ней у Сандры не было, они замечательно друг друга понимали, никогда не ссорились. Веселая нормальная девочка, подруги, потом и друзья. Сандра обнаружила дневник, когда Эсти было лет тринадцать, и, конечно, повела дочь к психиатру. Не к одномук трем, и хорошим, благо деньги у нее были. Все три врача долго с девочкой говорили и пришли к выводу: здорова. Развели руками и отпустили с миром. А она продолжала писать дневник, только теперь прятала, а в день, когда решила уйти, достала и положила на видном месте.
В день рождения, сказал Антон, обдумывая мысль, которую сам не вполне осознавал.
Вот! Дождалась совершеннолетия, и ровно в полночь Будто хотела сказать: я теперь сама отвечаю за свои поступки и делаю, наконец, то, что давно собиралась.
Господи
Тогда, насколько я помню, Сандру Кузе и начали называть мамашей. Оба дома она продала, в ту квартиру больше не зашла, вскоре купила плавучий домик, переоборудовала Она и живет там, насколько я знаю, в кормовой каюте.
Такая история с мамашей Кузе, сказал Манн после довольно долгого молчания. Они ехали по магистральному шоссе в сторону ГаагиАнтон увидел указатель «Гаага, 19 км».
Я больше не принимал участия в расследовании, продолжал Манн, а Лонгер еще пару раз беседовал с мамашей Кузе. У них была играу матери с дочерью. Эсти изображала инопланетянку, а мать объясняла, как все на Земле устроено. Они так играли, когда Эсти было пять-семь лет. Дети любят задавать вопросы, вот Эсти и выбрала такой способ. А когда Эсти не стало, мамаша Кузе сама немного сдвинулась и уверила себя, что в теле дочери на самом деле жила душа инопланетной сущности, которой было не по себе в чужом мире, она рвалась домой
Инопланетянка?
Никто не воспринял мамашу Кузе всерьез. Не знаю, показывалась ли она психиатрам. Больше я этим делом не занимался. Но ваш рассказ
Вы думаете, Эсти
Я ничего пока не думаю, Антон. И вам не советую делать выводы. Кстати
Что? спросил Антон минуту спустя, потому что Манн неожиданно замолчал и, увеличив скорость, принялся обгонять грузовики и трейлеры, которые он недавно пропустил вперед.
Простите? переспросил детектив рассеянно.
Вы сказали «кстати».
А Майор заподозрил, что девушка принимала наркотики. Симптоматика вполне этому соответствовала Но никаких следов наркотиков в организме Эсти не обнаружили. В квартире тоже. Майор пытался проследить связи Эсти с мелкими торговцами ничего.
А что вы скажете Анне? спросил Антон минут через пять, когда они проехали указатель «Гаага, 10 км».
Манн покосился на Антона.
Вы решили, что мы едем к Анне Риттер? спросил он. Нет, с ней я предпочел бы сначала поговорить сам пока, правда, не вижу смысла.
Так куда же растерялся Антон.
Имейте терпение. Кстати, едем мы не в Гаагу.
Они действительно свернули направо на ближайшем повороте, Антон не успел разглядеть, что было написано на указателе. Дорога стала двухрядной, и машин почти не было. Они ехали мимо маленьких ферм, аккуратных полей, засеянных чем-то зеленым с высокими стеблями.
Антон глядел по сторонам и, вместо того, чтобы успокоиться, все больше нервничал, хотя и не мог сам себе объяснить причину. Манн снял правую руку с руля и похлопал Антона по колену.
Все в порядке, сказал он. Хочу вам кое-что показать.
Впереди появились первые домики деревни, а может, небольшого городкаотличить голландский городок от голландской деревни Антон не мог; скорее всего, таких отличий не существовало. Красные черепичные крыши, магазины, спутниковые антенны, площадь
Сердце Антона потеряло опору и попыталось упасть, ритм сбился. Манн остановил машину перед местной церковью, заглушил двигатель и только после этого повернулся к Антону. Церковь была точной копией амстердамского храма святого Юлиана. Такие же старые красные кирпичи, точно такой же портал, закрытая дверь с ручкой в виде бронзовой львиной головы, башенка со шпилем, колокольнябудто амстердамскую церковь кто-то поднял вместе с участком земли и перенес за тридцать километров, в небольшой городишко с названием Остербрюк.
Нетрудно было понять, чего добивался Манн, затеяв неожиданное путешествие, и почему не хотел говорить о цели. Антон внимательно прислушивался к собственным ощущениям, хотя и знал, что смысла не было: дежа вю или появлялось, или нет, сейчас его не было, хотя вроде и церковь была такой же, и даже небольшой садик с одиноким деревом и скамьей.
Антон вышел из машины, подошел к скамье и сел, не спуская взгляда со знакомых контуров. Манн опустился рядом, сложил руки на груди, ждал.
Ничего, сказал Антон. Я никогда раньше не видел эту церковь. Зря мы сюда ехали.
Что ж, тогда отдохнем немного, Манн вытянул ноги и закрыл глаза.
В садике было тихо, тихо было на площади, и улицы тоже были тихими, Антон не слышал ни шума автомобильных моторов, ни голосов. Странное ощущение, будто смотришь фильм Бергмана «Земляничная поляна».
Нет, вот из-за угла появились двое мужчин, прошли, тихо переговариваясь, и машинафургон с непонятной надписью на голландскомпроехала, не торопясь. Обычный городок, обычный день
Мы кого-то ждем? догадался Антон.
Уже дождались. Манн кивнул в сторону появившегося в скверике мужчины в темном костюме и старомодной шляпе. Мужчине на вид было далеко за семьдесят, и шляпа выглядела так, будто он не снимал ее с молодых лет, когда принял этот приход. Местный пастор?
Манн поднялся навстречу старику, и Антон тоже встал, пожал протянутую ему руку и в рассеянности не запомнил имя, названное тихим приятным, притягивающим баритоном.
Пастор пошел вперед, в руке его появился ключАнтон ожидал увидеть что-нибудь старинное, с нарезкой и большим кружком, но ключ оказался современным, маленьким, таким же, каким Антон запирал в Ариэле свою квартиру.