Кому и быть, как не разбойникам? откликнулся Еким. Они сегодня в одном месте, завтра в другом. Ищи ветра в поле.
Нет, ты погоди, не унимался Алешка. Ты тогда мне вот что скажи. Для какой такой надобности им слух распускать, будто завелось чудище неведомое, от которого никому пощады нету? Вот ты, к примеру, коли знать будешь, что тебя на дороге поджидать может, неужто другую дорогу не выберешь? Али там оказии дождешься, чтобы скопом?..
Да что ты ко мне пристал-то? Откуда ж мне знать? Я что, разбойничал? По мне, так если надобно, я иной дороги искать не стану, будь там хоть тати, хоть чудовище Я так думаю, лиходеи те надевают на себя что-то, чтоб страшнее казаться. Тулуп, там, мехом наружу. Сажей мажутся Рога какие нацепят Еще что Засвистит такое с дерева, слово заветное скажет у человека сразу душа в пятки, он от страха сам не свой становится, ровно пень. Обирай его он тебе слова не скажет. Домой вернется такого наплетет, что ворота покосятся. Знамо дело у страха глаза велики
Где ж вернется, когда душегубство?..
Ты меньше верь, что говорят. Послушать, так там уже и живого-то никого не осталось. Аль не знаешь, как у нас рассказывать принято? Иной тебе такого нагородит, в неделю не обойдешь, а как поспрошаешь построже, так и получится он тебе с седьмого голоса сказку сказывает. Вон, Вершок, говорил, будто к соседке его змей огненный по ночам летает. Сам огонь во дворе видел. Другие нашлись, кто слово его подтвердил. А что вышло? Корова у соседки телиться должна была, вот она с лучиной в хлев и наведывалась Ладно, пора мне. Идешь?
Чуть погодя
Опершись одной рукой о землю, а другой о плечо товарища, Еким проворно поднялся на ноги.
Тогда бывай Когда теперь? Завтра?
Не, завтра не получится. Завтра мы с отцом за дровами Через пару дней загляну
Еким кивнул и подался в город.
Сидит Алешка, смотрит на воду, и так хорошо ему, что домой возвращаться не хочется. Как вдруг слышит, будто поет кто-то. Прислушался и впрямь, поет.
По крутому по красному по бережку,
По желтому сыпучему песочку,
Стояла избушка изукрашенная;
Во избушечке во той во изукрашенной,
Играет девица с добрым молодцем
Во большую игру во тавлейную.
Играл молодец о трех кораблях,
А девица играла о буйной голове.
Уж как девица молодца обыграла;
Выиграла девица три корабля:
Первый тот корабль с красным золотом,
Другой тот корабль с чистым серебром,
А третий корабль с крупным жемчугом
Глянул откуда краса такая? Идет вдоль берега девка, с косой русой, в сарафанчике простеньком, цвета неба весеннего. Идет, напевает. Остановится, присядет, наберет ладошкой воды, брызнет, полюбуется, как солнышко в каплях играет, встанет, дальше пойдет. Вроде, всех девок городских знает, а эту в первый раз видит. Может, из новых кто на другом конце поселился?
Вскочил, подбоченился. А она, видать, не из пужливых. Приметила молодца, ан в сторону не свернула. Идет себе, будто ей до него и дела никакого нету, напевает. Только приметил Алешка, будто нет-нет, а скосит на него глаза, тоже цвета неба весеннего.
Будь у меня корабли со златом-серебром, без всякой игры отдал бы, сказал Алешка, как только девица приблизилась.
Ой, Алешенька, так ли? Как нет кораблей так и отдал бы, а как есть так и побоку? та улыбается.
Такую красу неземную и побоку? Не бывать такому, Алешка отвечает. А ты что же, как зовут меня знаешь?
Оттого и знаю, что один только такой добрый молодец на весь город и имеется
Не поймешь, то ли правду говорит, то ли надсмехается
Мимо шла, разговор ваш с Екимом слышала
Вот как, и его знает!.. Может, она с ним Алешка насупился.
Дядюшка сказывал, дощечки ты когда-то нашел
Ага!.. Дядюшка Стало быть, родственница Сычова
ты бы в них глянул, может, чего и сказали бы
Голос ласковый, от самой глаз не отвести, Алешка совсем голову потерял. Со стороны глянуть стоит эдакая дубина стоеросовая, рот раскрывши, глаза выпучивши А девка сказала, и пошла себе дальше, напеваючи.
Как в избу вернулся, и не помнит. Сел возле сруба на лавку, в ворота раскрытые глядит. С такой рожей, что только по миру идти. Любой, завидев, гривенку подаст, потому как ясно, совсем у парня разум отшибло. Тогда только в себя чуток вернулся, как за ужином ложку с горячим наваром мимо рта пронес, да в ухо Как и не вернуться, когда отец своей не пожалел и с размаху в лоб дал, аж треснуло. Младшие хихикнули, так и им досталось. Вон из-за стола, опосля всех сядете.
На беду, Алешка в себя-то пришел, а вот где дощечки свои схоронил, позабыл начисто. Сколько лет-то прошло, как он по ним учился. Куда задевать мог? Должно быть, на подкровелье где-то. Чтоб под рукой было, и не сгинуло. В иное место положить пропадет запросто, а тут и сухо, и не спросит никто, за чем полез. Лучшего места не сыскать.
Дождался Алешка, пока стихло в избе, вышел в сени и тихонько по лестнице в подкровелье поднялся. Огня с собой не прихватил, потому как пожар запросто устроить можно, так ведь об эту пору в окошко месяц светит. На зиму окошко деревом да мешковиной закрывают, ну так ведь на дворе не зима, чай
Корзины лежат, сеть растянута, рыба висит, сохнет, пучки травяные, грибы с прошлого года остались, жерди, серпы с косами, прялка старая Домовина стоит, и колода. Прежде колод две было отец из леса притащил. Решил из них себе и матери домовины сделать. Одну сделал, а вторую все пока недосуг. Баклуши, кринки щербатые, мешковина, инструмент отцов, старый Люлька в углу, крепкая, послужит еще. Игрушки Алешкины, голова лошадиная деревянная, на палку насаженная
В общем, и полезной рухляди, и хлама полно. Где тут искать непонятно. Алешка сначала было рукой по крыше шарить начал, за стропилами, потом спохватился. Как бы это ему, мальцу, на такую высоту дотянуться?
Труха сыплется, глаза и нос забивает, за ворот лезет. Того и гляди чих разберет, тогда ой что будет! Вот и шарит по полу одной рукой, а другой нос закрывши. Для удобства на четвереньки встал, только пользы от этого все равно никакой. И вот ползает он, из угла в угол, а потом глаза поднял и оторопел. Потому как из темного места, куда свет из окошка едва попадает, на него смотрит кто-то. На сундуке со старой рухлядью сидит и смотрит. Глаза большие, желтые, сам лохматый. Никак, хозяина Алешка потревожил Везет же ему!.. Иной за всю жизнь не токмо что не увидит, не услышит даже, про соседей-то, а тут: то баенник, то хозяин. Куда ни сунься, везде тебе рады. Это что ж теперь, ни в лес, ни в поле, ни на речку, ни на гумно а сесть себе дома на лавку, и никуда?
Батюшко, хозяюшко, забормотал Алешка, тихо отползая задом в сторону лестницы, мы к тебе со всем уважением, прими от нас угощение
Конечно, никакого угощения у Алешки нету, но ему главное сейчас до лестницы добраться, а там кривая вывезет Принесу с утра, что надобно, как-нибудь задобрю
Не вывезла кривая. Вот, говорят, нашла коса на камень А здесь Алешка, не видя, на косу нашел. Сбил ее со стены, она упала, загремела, еще что-то повалилось В углу, где глаза горят, тоже зашумело и к окошку. Филин-пугач в подкровелье забрался. Угукнул напоследок сердито, и подался подобру-поздорову. Только было Алешка его словом добрым напутствовать собрался, как слышит, внизу поднялись, в клеть выходят.
По лестнице не успеть, в окошко не пролезть, вот ведь занесло ветром недобрым птицу бестолковую Туда глянул, сюда, да и залез в домовину. Накрылся крышкой, затаился, авось, пронесет Коли заметили, что его нету, потом слезет тихонько, скажет, на двор выходил, по надобности.
Слышит, отец поднялся. В одной руке, должно быть, светец, в другой не ровен час топор. Подумал так Алешка, и совсем ему неуютно стало. Одно дело по шее надают, и совсем другое обухом по лбу. Отец же все не уходит, осматривается и бурчит что-то.
И тут Алешке, знамо дело, чихнуть приспичило. Он уж и так, и сяк сдерживается, ан не удалося. Ка-ак рявкнет! Крышку домовины на локоть подбросило и в сторону. Это от того, что согнулся, чихавши, и лбом к ней со всей дури приложился. Отца оторопь взяла, мало светец не выронил. То-то полыхнуло бы
Оклемался, топор бросил, ухватил какую-то палку и Алешку учить. Только тот быстрее векши с лестницы слетел и в сарай драпанул. Ну, хоть тут повезло не стал отец за ним бегать
Поутру объяснил, что заслышал шум на подкровелье, думал тать какой забрался. Полез посмотреть, да ненароком шум учинил. А что в домовину забрался, так ведь упал в нее, впотьмах, оттого-то и разбудил всех. Чего не сказался? Как-то не подумал
Поверили, нет ли, ан в этот раз обошлось. Колодец чистить надобно, что-то в последнее время вода мутнеть стала, трухи много, не до того, зачем в подкровелье лазил. Пока чистил горло колодезное от мха да грибов, пока с дна грязь выгребал, вспомнил, наконец-то, куда дощечки задевал. Он их в горшок щербатый спрятал, а горшок у забора зарыл. Поверх окуня дохлого бросил, заговор прочел, чтоб не иначе кому, кроме хозяина, конечно, дощечки сии взять, кто этого самого окуня оживить сумеет.
Ну, у забора откопать это не по подкровелью лазить. Это он ночью без всякого шума сделал. Допрежде же, весь вечер возле двора Сычова ошивался, девку высматривал. Зайти не решился, а так, то забор подпирает, будто ждет кого, то мимо прохаживается, будто по делу. Не углядел, все ж таки. Так и подался домой, несолоно хлебавши.
С дощечками помучиться пришлось. Когда каждый день учишься, перебираешь, это одно, а тут сколько за них не брался? Однако ж справился. Что искать в них без понятия, только как перебирать начал, одна вроде теплее показалась. И будто сама в ладонь тычется.
«Зверь же, Скименом рекомый, есть всем зверям, и птицам, и гадам царь. Клыки имеет изогнутые, размером в длань, и зубы в три ряда, сверху и снизу. Величиною он с тура, но цветом светел, едва светлее солнца заходящего. Телом аки пардус, лицо же имеет сходственное с человеческим, а глаза у него синь морская. Хвостом подобен скорпию земляному, на конце жала, и в жалах тех яд. Сии жала он, вскинув хвост над головою, метать способен. Гласом велик, и коли восхощет зверя созвать, рык издает, аки гром небесный, коли птицу соловьем щелкает, коли гадов гадом шипит. Бегом быстр, увертлив, воды не боится, а кольми паче свиреп и человекояден. Живет же где неведомо».
Не раз и не два водил Алешка пальцами по дощечке, все думал, не упустил ли чего. Потом снова завернул, в кувшин спрятал и на прежнем месте закопал. Вернулся, лег и задумался. Никогда прежде о таком чудесном звере не слыхивал. Может, брешет книга? В ней ведь много понавырезано, чего придумкой кажется А ежели нет? Сколько бед учинит, коли до города доберется. А добраться немудрено. Хочешь берегом, хочешь вплавь. Он ведь, если и впрямь такой чудный, озеро переплывет и не заметит. Этого, конечно, в книге нету, чтоб плавать умел, только иначе и быть не может.
И так прикидывал Алешка, и эдак, не заметил, как ночь прошла. Только глаза прикрыл, ан уж петух голосит. За дневными заботами день пролетел, под вечер же опять дозором к дому Сычову отправился, а оттуда, так ничего и не углядев, на то место, возле которого девка ему показалась.
Сидит, озирается. Придет не придет, гадает. Все больше в сторону города посматривает, сказала ведь, что бортник ей дядюшка.
Пришла, никуда не делась. Снова песня послышалась, как в прошлый раз, снова водой балуется. Ну да Алешке в этот раз посмелее.
Поздорову будь, девица-красавица, говорит. Может, имя свое назовешь, а то неспособно как-то
Может, и назову, улыбается, коли самому невдомек. Чего это у тебя, на лбу-то?
Сказать правду все одно что себя оплевать. Вот Алешка и залился соловьем. Мол, забаловали молодцы так, что и унять некому. Ему и пришлось, потому как больше некому. Утихомирил, конечно, но, вот, слегка досталось.
Это отчего ж так забаловали? спрашивает.
Кому с какой девкой на игрищах быть сговориться не могли, вот и разодрались.
А ты что же?
А что я?
Ну, выбрал, кого из хоровода увесть?
Алешка и махнул с плеча. Тебя, мол, увесть хотел. И ждет, что в ответ скажет. Она же про то молчок, а сама спрашивает:
Ты дощечки-то свои посмотрел?..
Глядит на нее Алешка, и помстилось ему на мгновение, что не девка она. Ну, то есть, обликом девка, а весен ей о-го-го сколько, не сосчитать!..
И как думаешь сладишь?..
С кем слажу? не сразу понял Алешка. А потом, ровно дубиной по башке так ведь это она про того самого зверя, как его, Скимена, речь ведет. Да неужто за озером
А коли и так? сама серьезной стала, не улыбается больше. И эдак в упор смотрит, выжидаючи. Слепому видно, какой ответ ей надобен.
Только замялся Алешка. Одно дело книжка там, или с Екимкой про разбойников. Тут же, ровно кур в ощип угодил. Ну как там и вправду зверь этот невиданный баламутит? С ним совладать, знахарка надвое сказала, только скорее самому голову буйную сложить, нежели одолеть. У девки же уста чуточку дрогнули. Что ж ты, мол, добрый молодец, призадумался? Не ты ли давеча полгорода одним махом утихомирил? Али из тех, кто только языком молоть и способен?
Оно, конечно, можно бы сладить, бормочет Алешка, не зная, как лучше выкрутиться. Коня вот только у меня нет, оружия там Ну, всего того, что богатырю положено. А без них как же? Без них никак
Никак, говоришь? девка щурится.
Никак.
А ежели будет тебе, и конь богатырский, и оружие?
Ну, тогда Только это ведь и обождать может. Ты мне насчет игрища лучше скажи, попытался Алешка беседу в сторону увести, согласная?
Как же мне с таким робким богатырем, да на игрище? Засмеют. Переведайся со зверем, так и поглядим.
Вот заладила: зверь, зверь Не убежит, чай, да и не убудет от него. Глядишь, перебесится, и обратно уйдет, откуда явился Сказано тебе нет у меня ничего, чтоб одолеть окаянного. Не с голыми же руками
Голыми руками только девок с-под мостка за ноги хватать, усмехается. Камушек-то не забыл, возле которого в дупло провалился?.. Сходил бы ты к нему еще разок, глянул, что да как, может, чего и выглядел бы ненароком.
И опять пошла себе, напеваючи. Только в этот раз решился Алешка глаз с нее не спускать и подглядеть, где живет. Крадется по кустам, чтоб не заметила, и тут, как назло, веткой по глазам шваркнуло. Зажмурился пропала девка, будто и не было. Ну да не проведешь. Про камешек, да про дупло, да про дощечки окромя Сыча сказать некому. Надо будет все ж таки заглянуть к нему, да напрямки и спросить. Ну, и к камню наведаться. Найдет ли вот только дорогу? Лет-то сколько минуло, не заросла ли?
Не заросла. Да, к тому же, казалось, ноги сами вынесли к камню заветному, синему. Нисколько не изменившемуся за прошедшие весны. И все вокруг него тоже, вроде, такое же, как прежде.
Забрался Алешка на камень, посмотрел вокруг, снова слез, вокруг обошел. Ну, хорошо, наведался. Никто камень этот самый не потревожил. И что с ним делать? Поелозил пальцами по поверхности, где надпись мнил, ан оказалось прав был Кузьма, никакая это не надпись, а просто выщербленки. Стукнул пару раз кулаком поверху, столько же раз ногой пнул, зацепил снизу ладонями поднять попытался, потом плечом приложился, толкнуть. Как же. Тут таких, как Алешка, десятка два-три потребуется, ежели только он в землю на версту не врос. А что? Запросто. Может, это не камень, а скала какая. Тогда ее вообще не одолеть. Уж не посмеялась ли над ним девка? Или все-таки посмеялась?..
Снова и снова осматривает камень Алешка, снова и снова вокруг бродит, бьет да толкает. Никакого проку. Палку взял, под камень тыкает и тут незадача. Упирается палка, значит, глубоко он в земле сидит.
Совсем умаялся добрый молодец. Отошел на край полянки, присел на травку, глядит и думает. Оно, конечно, разрыв-травой можно попробовать. У Всеведы разжиться и попробовать. Это ежели камень вроде как замок. Если же нет не поможет. А можно просто плюнуть, и забыть. Повернуться и уйти, словно ничего и не было. Девке же соврать что-нибудь. Сказать не нашел камня. Или вообще пропал. Пришел, мол, на то самое место, а его нету. В землю ушел. Вместо себя болотину оставил. Хочешь, отведу, покажу? Ее, девку эту, главное в лес заманить, а там уж Алешка не оплошает
Размечтался, про камень совсем позабыл, на нем же вроде как движение обозначилось. Пока молодец о своем думает, две ящерки зеленые откуда-то на солнышко выбрались. Алешка смирно сидит, им и не боязно. Распластались, греются. Тут-то Алешка их и приметил. Обычные ящерки, ничего в них колдовского нету, ему же кажется коли изловить, сразу загадка и разрешится. Уполз в кусты, выглянул смирно сидят, на прежнем месте. А как начал ветками шуметь, кругом обходя, чтоб с той стороны подобраться, где ближе казалось, юркнули, и нет их.