Не успел старичок отведать хлеба-соли пригласить, как Алешка уже за столом оказался. Придвинул, что поближе стояло, и ну метать без разбору, что под руку попадается. Одна миса опустеет, другую тянет. Из кувшина водицы ледяной хлебнет, и снова мечет. Он, правду сказать, и так-то был поесть не из последних, а уж оголодавши-то, за семерых сойдет.
Старичок же только улыбается да подкладывает.
Алешка же, спустя время, так облопался, не то, чтобы встать, рукой-ногой пошевелить не может. Погрузнел, тело ровно каменное стало. А еще глаза закрываться стали, сон наваливается спасу нет.
Ты бы, молодец, хоть на лавку прилег, старичок говорит. Вон там, и головой кивает.
Погоди ужо, Алешка бормочет, а у самого сил ну совсем никаких не осталось. Вот сейчас подымусь, оболокусь, да уж как-нибудь доволокусь
После чего свалился на пол и захрапел на всю пещерку.
Так и проспал, до следующего дня, колода колодой. Проснувшись же, никак не мог понять, ни где он, ни кто он. Начал подниматься, головой об лавку треснулся. В сторону сунулся на стол налетел Выбрался, глянул мисы полные, устроился поудобнее, и давай наворачивать.
Опустошил, сколько мог, потянулся славно, крякнул, и вон из пещеры, глянуть, куда старичок подевался. А тот никуда не подевался. Сидит себе на чурочке, бороду в небо уставил, глаза закрыл, и будто дремлет. Хотел было Алешка его окликнуть, да засомневался, ну как о чем-то важном размышляет.
Чего стал, Алешка свет Григорьевич? Присаживайся, али оробел?
Оробел Скажет тоже
Ты откудова, как зовут меня, знаешь-то? буркнул Алешка, приспосабливаясь рядышком.
Так ведь птицы напели
Сам, небось, карезой летал
А хоть бы и так, что с того? улыбается. Я ведь не только, как зовут тебя, знаю. Знаю и то, по какой надобности в путь-дороженьку собрался. Дело ты доброе замыслил, вот только по силам ли
Ничего, авось сдюжим.
Авось, небось да как-нибудь, проворчал старичок. Не по грибы, чай, собрался. Думаешь, один ты такой выискался? Думаешь, прежде тебя молодцев не случалось, которые зверя одолеть пытались?
И что же?..
А то, что у кого Авось с Небосем в дружках ходят, тому лучше дома сидеть.
Подумаешь Алешка только плечами пожал. Я уж и сам решил, не взять его силой. Хитрость в задумке имею.
Да ну? И какую же?
Какую, какую Выбрать дерево побольше, к нему и подманить. А как подойдет, так чем хочешь его то ли стрелкой, то ли мечом. Дубиной можно Чем хочешь, сверху-то. Он, чай, по деревьям лазать-то не умеет.
А ты умеешь
Умею.
Хорошо задумал. Что только делать-то будешь, как увидишь стрелки твои от шкуры его, ровно от камня, отскакивают? И меч, и дубина все нипочем?
Врешь недоверчиво протянул Алешка.
Коли вру, так и отправляйся себе. Дубину не забудь, авось пригодится.
На месте найдется, чего с собой тащить, хмуро ответил Алешка.
Сидят, молчат. Старичок в небо глядит, молодец веточку взял, землю ковыряет.
Чем так сидеть, сказал бы чего, не выдержал, наконец, Алешка.
Сказочкой потешить? Будь по-твоему
И поведал старичок Алешке, что жил во время оно колдун великий, Кедроном зовомый. Другого такого во всем свете не сыскать было В общем, все рассказал, что Алешке и прежде слышать доводилось, только куда как интереснее и богаче. Солнце уж за полдень перевалило, когда старичок замолчал, а Алешке все мало век бы слушал. Ан зачем? Что ему за дело до колдуна древнего?
А дело тебе до него такое, старичок будто в башку к нему залез, что, сиди он тут перед тобой, так и сказал бы, что нет Скимену-зверю смерти, и никаким-то его оружием не одолеть.
Тут, Алешка, признаться, подрастерялся. Это что же получается? Понапрасну он словам этой самой поверил? Это, выходит, не на подвиг она его подбила, а на смертушку лютую?
И так у него лицо вытянулось, что старичок не выдержал, захихикал.
Да ты не тушуйся, добрый молодец. Коли уж привела тебя ко мне судьба, помогу. Не зря я тебе про Кедрона рассказывал. Он ведь что удумал-то, на тот случай, ежели доведется со Скименом на узкой тропке встренуться? Он прутик добыл, с дерева, что, говорят, на краю мира растет. И такова в этом прутике сила, стегнешь им Скимена вдоль спины, тут-то он тебе и покорится. То есть, любого зверя, али птицу, там, к покорству привесть можно. Но только один раз. Потом стегай кого, не стегай ничего не выйдет. Хранится же прутик колдовской в тереме Кедроновом, в горах дальних. И, сказывают, добыть его, ох, как непросто!
Чем же это непросто? Алешка любопытствует.
Про то не знаю.
Ну, хоть дорогу-то к терему ведаешь?
И дороги не ведаю. Ни к чему мне.
А кто ведает?
У коня своего спроси, недовольно буркнул старичок, и не поймешь то ли взаправду совет, то ли надсмехается.
Помолчал Алешка, подумал, потом спросил:
А правда, что у зверя сего лицо человеческое?
Старичок замер, а потом как прыснет!.. Задорно так, по-детски, хлопает себя ладонями по кленкам, и заливается. Глядя на него, Алешка поневоле сам улыбнулся.
Да кто ж тебе такое сказал? Человеческое Не всему верь, что люди плетут Надо же, чего удумали Зверь он и есть зверь.
Чего ж его к нам-то занесло? Жили себе, не тужили, ан вдруг на тебе.
Старичок сразу перестал смеяться. Нахмурился.
Не знаю, как и ответить От стариков слышал, будто есть такая сила нездешняя, неведомая, и нет у нее обличья знаемого. Она, ну, как вода вроде, куда поместишь, тем и будет. Хоть снаружи человека, хоть внутри. Не мила ей ни правда, ни жизнь мирная, ложь и свара ей по сердцу, коли есть у ней сердце-то. И ни одному богатырю, даже самому сильному, с ней не совладать, кроме как всем миром навалиться
А может, супротив нее тоже прутик колдовской имеется?
Имеется, Алешенька. Только он вовсе не колдовской, и не в тереме колдовском спрятанный, а вот тут Старичок постучал себя пальцем по левой стороне груди.
Алешка невольно опустил глаза. У него на кольчуге, на том самом месте, куда старичок ткнул, бляшка круглая. Потер ее на всякий случай, мало ли
Эх, ты, старичок ему. Не об том думаешь. Коли завелась внутри, ничем ты ее не возьмешь. И доспех твой тебе от нее не защита.
А что же защита?
Живи по совести вот и весь сказ. И тебе защита будет, и людям.
Совсем голову задурил. Тут бы со зверем справиться, а он еще силу какую-то неведомую приплел. Мне-то чего об ней беспокоиться, нешто я не по совести живу? Ничего, видать, больше путного не скажет. Хоть и погостил ты, Алешка, всего ничего, ан пора и честь знать.
Спасибо тебе за то, что накормил, встал и поклонился до земли. За слова твои, за то, что уму-разуму научил. Только негоже мне у тебя засиживаться. Так ли сложится, али эдак, подамся в горы дальние, в терем Кедронов. Все одно пропадать.
Коли пропадать собрался, старичок отвечает, так и нечего за сто верст мыкаться. Возьми, вон, да об камень и убейся.
Нет, Алешка говорит. Мне твой камень не нравится. Неказистый какой-то. Я себе другой приищу.
Ну, ищи, ежели охота, пожал плечами старичок. Давай, сумку-то. Соберу тебе кой-чего с собой. Кто ж его знает, когда ты этот самый свой камень отыщешь. А то, пока ищешь, не ровен час, с голоду помрешь.
Сам же сумку с коня сымал, откуда ж я знаю, где она? Конь вон он, а седло и прочее куда задевал?
Вон лежит, забирай. Седлай пока.
Оседлал Алешка коня, старичок ему припасов собрал немного, дал мех с водою свежей. Забрался молодец в седло, а куда путь держать не знает.
Сам не ведаешь, подсказал бы хоть, у кого спросить про горы Кедроновы, буркнул, забирая в руку поводья.
Улыбнулся старичок, к удивлению Алешкину с конем перемигнулся, хлопнул по крупу, да и отвечает:
Не к чему спрашивать. Коли не свалишься, так вскорости там и окажешься. Удачи тебе, ежели пропадать раздумал.
Только шаг назад сделал, дрожь прошла по конскому телу. Заржал, на дыбы встал, едва-едва Алешка оземь не грянулся, прянул по земле, а там Показалось молодцу, будто уходит из глаз земля, будто он уже над лесом стоячим оказался, парит, аки птица. Глаза закрыл, уже не в узду вцепился шею конскую обеими руками обнял, дыхание сбилось Только вдохнул, так сотрясло, снова едва не вылетел. То есть нижней-то половиной поначалу вылетел, а потом опять ка-ак обратно в седло шмякнется!..
И пошло: то вылетит, то шмякнется, то вылетит, то шмякнется. Уж кого только в голос не вспомнил, не помогает вверх-вниз, вверх-вниз Вот потеха будет, ежели углядит кто, как он скачет. Тогда в город родной лучше не показываться. Да что там в город на краю земли не спрячешься, насмешками изведут.
Долго ли, коротко ли, это так в сказке говорится. А для Алешки даже если и коротко, то все одно долго. Он, когда конь на трусцу перешел, мешком свалился. Ежели есть кто рядом подходи да бери голыми руками. Тело болит все, ровно батогами лупцевали, особенно сзади. Будь в мехе не вода, а молоко, оно бы, наверное, в масло сбилось.
Поначалу на четвереньки поднялся, а там и на ноги. Стоит, в три погибели согнувшись, кряхтит, ровно в бане, руки пониже спины положил. Выпрямился-таки. Осматриваться принялся.
Лес как лес, ничего особенного. Сосен побольше, посветлей да посуше, чем у них возле города. Где мох, где трава, шишки валяются, сучья Птицы трещат. И конь стоит. Евойный. Будто ни при чем, что молодца так скрючило, а так, попастись вышел. Куда завез?.. Ну, сам завез, сам пущай и вывозит.
Только было шаг сделал, чуть не упал, так больно. Оглянулся по сторонам, так, на всякий случай, поднял палку, оперся на нее и заковылял. Ни дать, ни взять, бабушка-вековушка. К коню своему заковылял, за седло зацепиться.
Ан тот выждал, как Алешка поближе подобрался, и тоже несколько отошел. Отошел, снова остановился, голову повернул, будто за собой зовет. Чего и ожидать от коня колдовского? Сколько он там, в порубе, простоял, спамши-то?
Так и идут. Сначала конь, а Алешка позади него ковыляет. Богатырь ростовский. Про то, какие злыдни могут ожидать его в тереме Кедроновом, ежели, конечно, он в нужное место попал, и не думает. Добраться бы, а там поглядим. Добраться же нелегко будет. Передохнуть бы малость, так ведь конь окаянный все идет да идет. Словно не отмахал верст эдак Сколько же он отмахал-то?
Долго ли, коротко, а коли и коротко, так все одно долго, показался промеж деревьев просвет. Поляна какая, должно быть. Оказалось же
Вышел Алешка из лесу, и аж распрямился от удивления. Палку из руки выронил, глазеет, не в силах глазам своим поверить. Он и в самом деле в горах очутился. Ближние, не то, чтоб высокие, потому как лесом поросли, а за ними сплошь громады каменные, одна выше другой. Утес на утесе, а в самой вышине снег лежит. Некоторые же, должно быть, в самое небо упираются, потому как облаками закрыты.
Перед ним площадка ровная, на площадке же не терем, теремище!.. Ежели с их избой сравнивать, так вдоль одной стены с десяток изб уместится, с другой поменее, может, шесть-семь. В высоту же, пожалуй, поболее башен городских будет. Крепко сложен бревнышко к бревнышку, все на солнце золотом горят. Клетей же, переходов, башенок, лестниц, и всё резьбой предивной изукрашенных, не сосчитать. Еще бревна видны, стены снаружи подпирающие.
Стоит Алешка, слева пень огромадный, выше его роста, справа камни из земли торчат, такие же размером. А прямо перед ним вроде как дорожка еле-еле различимая, к крыльцу резному ведет. И иной какой дорожки не видать. Площадка эта ровная, должно быть, колдовством каким сделана, ибо так кажется, будто кто мечом верхнюю часть горы, али там пригорка, ровненько так смахнул, чтобы терем поставить.
Что Кедронов терем, про то спору нету. По чести так и спорить не с кем. Эдакую красоту да в таком месте никакому человеку выстроить не под силу. Даже не верится, что здесь где погибель таится может. Правда, старичок не говорил про погибель, он сказал добыть тяжко будет, что иному богатырю не под силу окажется Ямы тут, что ли, волчьи, понакопаны, али иные какие ловушки? Так-то посмотреть, ничего такого не видно. Вот, к примеру, камни. Обычные себе камни, не люди какие заколдованные. И вот еще мир в воздухе разлит, то есть, никакой опасности не ощущается. Может, в этом-то и дело? Ты ее не ждешь, а она как выскочит откуда-нибудь, чуда-юда огромадная, да вмиг и заглотит. Хотя, ежели она одними странниками захожими питалась, так уж давно бы того Он бы без коня своего сюда ни жизнь не добрался. Кстати, и конь себя смирно ведет, тоже ничего плохого не чует.
Сунулся Алешка затылок почесать для пущей раздумчивости шлем мешает. Эх, была не была. Сколько раз на авось выезжал, глядишь, и на этот раз вывезет.
Ковыляет к крылечку резному, по сторонам поглядывает. Меч попробовал, свободно ли выходит. Ан, сердце подсказывает, коли и таится в тереме что, мечом с ним не совладать.
Со всех сторон обошел, обсмотрел. В одну сторону, в другую. Нет, ничего не видать. Хотел по бревну к окошку подобраться, не удалось, съезжается. Пришлось на крыльцо возвращаться. Нарочно топал, по ступеням подымаясь. Топнет, остановится, прислушается. Может, есть кто внутри. В дверь постучал. Приоткрыл. Подождал. Настежь распахнул. Окликнул, выходи, мол, ежели живой хозяин имеется. Потом подумал, не то сказанул. С духом собрался, через порог переступил и тут же поклонился поясно: «Дядюшка домовой, прими на постой». Сказал, и сразу вроде отлегло немного. Потому как не гукнуло, не полетело в него ничего, и вообще, тихо-мирно. Уже хорошо. Теперь, коли что не так, можно хозяина на помощь звать.
Осмелел Алешка, из двери в дверь ходить начал. Только ничего нигде нету. То есть, не то, чтобы вообще ничего лавки там, столы, лари-сундуки пустые, прялки, печи, кладовые с посудой, это все имеется, а вот прутика колдовского нету. Понятное дело, на самом виду лежать не будет, ан где искать-то? И как от прочих отличить? Вон, в клети, и метлы стоят, и веники висят, банные, уж не среди них ли? Можно, конечно, брать по одному, да стегать кого живого, лягву, к примеру. Как с ней приключится чего, значит, тот самый прутик и есть. Нашел и выбросил, потому как больше он уже ни на что не пригодится. Ибо на один раз заколдован.
Бродил-бродил, заплутал. Вернулся кое-как на крыльцо, достал из сумки репу, в тереме еды шаром покати. Сидит, хрумкает. И мысли все больше шальные какие-то в голову лезут. Вот, скажем, коли запалить этот терем, далеко ли зарево видно будет? Или камни из земли выворотить, да с косогора толкнуть далеко ли укатятся? Коня вот тоже куда на ночь пристроить в терем, что ли? Нет у колдуна хлева. Он, должно быть, на ковре-самолете Ну, или в ступе. Представил себе колдуна в ступе, чуть репой не подавился, до того смешно вышло. Посмеяться, оно, конечно, полезно, ан делать-то что? Вон, и солнышко уже за горы прячется
Ничего не придумал Алешка. Расседлал коня, пустил пастись возле терема. Так рассудил, что следов звериных не видать, к тому же, этот конь, случись чего, себя в обиду не даст. Коли копытом не приголубит, в один скачок до Ростова долетит.
Еще раз все обошел, глянул, не изменилось ли чего, стал к ночи готовиться. На кровати решил не ложиться, все одно сплошь дерево, никаких тебе подушек с перинами. Сказку припомнил, про королевичну одну. Невзлюбила она за что-то добрых молодцев, и изводила почем зря. Сама красивая была, вот за нее все и сватались. Королевична же выберет кого, отведет с пира свадебного в спаленку, разует, на кроватку посадит, а кроватка раз! и перевернется. Под ней же, поруб глубокий, а в нем Змей Горыныч Понятно, сказка, она сказка и есть, ан неровен час, вдруг перевернется? Вот на лавке возле окна и пристроился. Мало ли что ночью приключиться может? Тогда хоть в окно сигануть Меч обнажил, рядом прислонил, щит приспособил, под голову седло.
Лежит, подремывает. И не хотел, а заснул. Слышит во сне, будто движение какое-то в тереме, будто идет кто-то шагами легкими. Пол чуть поскрипывает, двери похлопывают. Неспешно так, и не досматривая, а прямо в ту горницу направляется, где Алешка устроился. Силится молодец сон с себя сбросить, да тот его негой так сморил, не вывернешься. Будто перинами пуховыми кто со всех сторон обложил. А еще колыбельная слышится, что с детства запомнилась:
На кроватке той подушечка бархатная,
Золотом обшита, кисти шелковиты,
А заломочки у ней да все серебряные,
А и шишечки-кукушечки золоченые
Куда там за меч схватиться, рукой-ногой пошевелить не может. Вот уж и та дверь пристукнула, что в горенку его отворяется. Ближе и ближе шаги, ближе и ближе голос убаюкивающий, ласковый, сладкий, словно мед. И свет разлился, будто солнышко за окошком из-за леса показалось.