Примархи - Роб Сандерс 8 стр.


Из-под арки, ведущей в его секретное царство, поднялся апотекарий Фабий, сопровождаемый Калимом, Даймоном, Руэном и Крисандром.

Фулгрим медленно развернулся, оглядывая собравшихся вокруг него воинов. Люций насчитал их пятьдесят и пожалел, что не позвал еще пятьдесят. Или, еще лучше, сотню.

Капитаны легиона, с оружием в руках и жаждой смерти в сердце, окружили Фулгрима. Люций обнажил мечи и шевельнул плечами, расслабляя мышцы. Они не собирались убивать Фулгримаесли подобное вообще под силу смертнымно эта быстро разворачивающаяся драма, похоже, грозила выйти из-под контроля.

 Увы, я предан теми, кого считал своими самыми близкими друзьями!  воскликнул Фулгрим, прижав руки к груди, словно сдерживая разбитое сердце.  Вы все согласны с этой ложью? Неужели вы действительно верите, что перед вами не ваш генетический отец, который отвел вас от пропасти вымирания, который привел к истинам, отрицаемым нашим бывшим отцом?

Лицо Фулгрима сморщилось, и Люций с горечью увидел, как по мраморной безупречности его кожи скатилась одинокая слеза.

Удрученный взгляд примарха остановился на Юлии Каэсороне.

 И ты, Юлий?  спросил Фениксиец.  Значит, конец Фулгриму!

 Взять его!  крикнул Юлий Каэсорон.

Залп пронзительных раскатов из пушки Вайросеана заставил капитанов расступиться. От акустической атаки по каменным фигурам протянулись трещины, а Люций, отброшенный звуковой волной на плиты галереи, ощутил восхитительную дрожь во всем теле.

Фулгрим покачнулся и упал на одно колено, его одеяние было сорвано ударной волной, а золотой лавровый венок рассыпался по полу мельчайшими осколками. Тело примарха осталось обнаженным, если не считать багряной набедренной повязки, и его почти змеиная гибкость вызвала у Люция невольное восхищение. Даймон, подскочив к поверженному примарху, сверху вниз, словно топором палача, нанес удар своим огромным молотом.

Фулгрим уклонился от удара, так что усеянный шипами молот врезался в каменный пол. Осколки фонтаном взлетели из-под шипов, и прежде чем Даймон сумел поднять оружие, Фулгрим встал и нанес ему по лицу удар открытой ладонью. Воин не успел даже вскрикнуть, как на его голове вместо лица образовалась кровавая вмятина. Пока Даймон падал, Фулгрим успел правой рукой перехватить рукоять молота, а Руэн, ринувшись вперед, всадил в бок примарха отравленное лезвие своего кинжала.

Рукоять молота врезалась в руку Руэна, переломав кости от плеча до самой кисти. Вопль капитана прозвучал в ушах Люция настоящей музыкой, а Фулгрим тем временем успел выдернуть из своего тела смехотворно миниатюрный кинжал. Ударом ноги он отбросил Руэна, и тот, пролетев через всю галерею, с треском ломающейся брони и костей ударился в статую.

Люций кружил возле примарха, еще не решаясь вступать в бой. Рукоять меча вибрировала в рукеклинок жаждал отведать изысканной крови и заплясать в танце мечей.

 Еще рано, мой милый,  шептал Люций.  Пусть сначала другие отведают ярости и силы примарха.

Если яд Руэна и оказывал какое-то действие на примарха, Люций этого не заметил. Похоже, что капитан Двадцать первой роты напрасно похвалялся, будто перед его отравой не устоит ни одно живое существо.

Какофонисты пустили в ход акустические орудия, наполнив Галерею Мечей оглушительным эхом дисгармоничных звуков, от которых у каждого, кто их слышал, из ушей начинала течь кровь. Фулгрим, плоть и кости которого так яростно сотрясались от звуковых волн, что этого хватило бы на тройное убийство, закричал от удовольствия.

В бой вступил Гелитон. Его шипованный кулак врезался в спину Фулгрима с такой силой, что мог бы сломать позвоночник даже закованному в броню Астартес. Примах выдержал удар и мгновенно развернулся. Ткнув поднятым локтем, он опрокинул Гелитона, оставив его челюсть висеть на одних сухожилиях. Абранкс, видя поражение побратима, с криком направил оба своих меча в шею Фулгрима. Один клинок отразил молот Даймона, но Абранкс увернулся от страшного оружия и вторым мечом рассек горло Фулгрима.

Из раны хлынула кровь, а глаза примарха широко раскрылись от искреннего удивления. При виде великолепного удара, нанесенного таким заурядным фехтовальщиком, как Абранкс, Люций на мгновение ощутил горькое разочарование и острую зависть. Но кровь, едва показавшись из раны, тотчас остановилась, а Фулгрим, схватив Абранкса за шею, отшвырнул его в сторону.

 Хороший удар, Абранкс,  почти с удовлетворением произнес примарх.  Я это запомню.

В этот момент бич Калима с громким щелчком обвился вокруг левой руки Фулгрима. Клыки карнодона впились в плоть, из ран мгновенно показались капли крови. Пока Калим подтягивал кнут, Каэсорон, шагнув вперед, пустил в ход потрескивающий энергетическим зарядом кулак. Аугментированное оружие обладало мощью, достаточной для поражения брони среднего танка, и удар Каэсорона швырнул Фулгрима на колени. Каэсорон еще не успел ударить во второй раз, а Калим уже резко дернул кнут, и Крисандр сумел вонзить свой кинжал примарху между лопаток.

Фулгрим сомкнул пальцы на усеянном клыками кнуте и как будто слегка потянул, но этого оказалось достаточно, чтобы сдернуть Калима с места и бросить его на Крисандра, после чего оба воина отлетели в другой конец галереи. Каэсорон размахнулся, но Фулгрим уже был готов к его атаке. Он блокировал удар кулака молотом Даймона, а свободной рукой ударил Каэсорона в лицо. Капитан со стоном упал, но Фулгрим даже не попытался его прикончить.

 Люций, скорее, бей!  закричал Фабий.

Не успел Люций мысленно выругать апотекария, как Фулгрим уже повернулся в его сторону. Примарх бросил молот и поднял мерцающий клинок, подаренный ему Хорусом Луперкалем на борту «Духа мщения».

 Ну, вот мы и добрались до поединка, мечник,  усмехнулся Фулгрим, слегка покачиваясь.

Люций посмотрел на пепельно-бледное тело примарха и сплюнул на палубу.

 Этот поединок ничего не стоит,  сказал он.  Яд Руэна и твои раны делают его бессмысленным.

Фулгрим широко развел руки и посмотрел на капли крови, вытекающей из его тела.

 Это?!  воскликнул он.  Это пустяки. Подходи ближе с мечом, который я дал тебе, и мы решим этот спор раз и навсегда. Идет?

Люций склонил голову набок, взглянул в пылающие бешенством глаза примарха и осознал истинунезыблемую и неизбежную.

Фулгрим, несмотря на свои раны, убьет его.

А Люций еще не был готов умирать.

Он еще обдумывал свои шансы, когда за спиной Фулгрима поднялся Каэсорон, и силовой кулак обрушился на череп примарха. Мощный удар, способный раздробить в кровавую кашу череп любого другого противника, бросил Фулгрима на пол. Фениксиец тряхнул головой, и его окровавленный оскал напомнил Люцию изображение смерти, увиденное им в развалинах Исстваана V.

Фулгрим еще пытался встать на ноги, когда Марий Вайросеан, приставив дуло акустической пушки к его шее, выпустил залп пронзительных звуков, наполнивший галерею шумом и вызвавший новое кровотечение из ушей воинов. Люций вскрикнул он боли, а Фулгрим, закатив глаза, издал стон, в котором явно звучало исступленное наслаждение.

Меч выпал из руки примарха и с глухим стуком опустился на треснувшие плиты. Люций, подняв голову, старался прогнать ослепительные разноцветные пятна, плясавшие перед глазами, и избавиться от звона тысяч колоколов в ушах. Он стоял в нескольких метрах от Вайросеана и даже представить себе не мог, какой эффект выстрел акустической пушки произвел на примарха.

Оставшиеся в живых капитаны поднялись и образовали кольцо оглушенных воинов вокруг поверженного божества. В этой беспримерной схватке воины легиона выступили против своего примарха, и теперь сознавали чудовищность совершенного.

Люций не мог разобраться в собственных чувствах. Он избежал дуэли с Фулгримом, дуэли, которую, как он ощущал всем существом, должен был проиграть. Но какое-то смутное чувство подсказывало ему, что еще представится шанс скрестить клинок с чужеродным оружием примарха и при этом остаться в живых, чтобы рассказывать о поединке.

Люций обвел взглядом товарищей. Но никто не ответил ему тем же, не в силах отвести глаз от упавшего Фулгрима. Калим истекал кровью, сочившейся из многочисленных трещин в броне, а нагрудник Калима был так сильно вдавлен ударом, что его костяной щит наверняка раскололся вдребезги. Абранкс, опустившись на колени рядом с Гелитоном, держал в руках обломки его челюсти. Разверстый рот Вайросеана в торжествующей гримасе раскрылся еще шире, а Юлий Каэсорон посматривал на свой кулак, словно не в силах поверить, что в гневе поднял руку на Фулгрима.

Никто не произнес ни слова. Никто не знал, что сказать.

Они с оружием в руках выступили против своего примарха и наслаждались этим.

Молчание нарушил апотекарий Фабий.

 Глупцы!  послышался безжизненный шипящий голос апотекария.  Вы будете стоять тут, словно вытащенные из воды рыбы, и смотреть, пока он не очнется!

Фабий развернулся и направился к арочному входу в свой некрополь, посвященный тайнам хирургии. Шагнув в сумрак перед самым спуском, он снова обернулся к капитанам легиона.

 Несите его вниз,  скомандовал Фабий.  Нам еще многое предстоит сделать.

 Что именно ты собираешься сделать, апотекарий?  спросил Каэсорон.

 Я намерен изгнать существо, укравшее тело примарха.

 Как?  полюбопытствовал Люций.

 Любыми доступными методами,  с отвратительной ухмылкой ответил Фабий.

12

Это было самое ужасное зрелище, какое он когда-либо видел.

Это было самое грандиозное зрелище, какое он когда-либо видел.

Фулгрим, Фениксиец, повелитель Детей Императора, командир Третьего легиона, связанный, обездвиженный химическими препаратами, обнаженный, лежал на холодной стальной раме хирургического стола, словно подготовленный для анатомирования труп. Его руки и ноги были разведены в стороны, будто у витрувианского человека с рисунка древнего мастера.

Взгляд Люция скользил по бледному телу Фулгрима, по крепкой алебастровой плоти, испещренной паутиной хирургических шрамов и швов; по затвердевшим рубцам, свидетельствующим о непостижимых процедурах и неописуемых экспериментах.

Восхитительное ощущение этой измены, удивительное впечатление ужаснейшего из всех предательств, следовало сохранить, словно бесценное сокровище. Но, несмотря на то, что в душе он считал их поступок предательством, разве изгнание существа, завладевшего личностью их повелителя, не было ярчайшим проявлением их преданности?

Фабий сновал вокруг лежащего примарха и втыкал в его руки и грудь иглы толщиной с мизинец Люция. Гудящие аппараты подавали сильнейшее снотворное и релаксанты, способные обездвижить самого крупного из орков. Блестящие серебристые провода от работающего генератора тянулись к вискам и паху, ко всем точкам, где боль ощущается сильнее всего.

Как и подобало при подобном акте насилия, свет был приглушен, и единственными звуками в зале были бормотанье, доносившееся из-под капюшонов нуль-тварей, жавшихся в сумрачных углах, и свистящее дыхание приборов, установленных Фабием над его

Люций хотел бы сказать пациентом, но в голове вспыхнуло другое слово: жертвой.

У ног Фулгрима неподвижно замер Юлий Каэсорон, а Марий Вайросеан безостановочно ходил по залу, словно загнанный в клетку хищник. Вайросеан всегда был лакеем и безропотно послушным рабом примарха. Его разум, разрывающийся между вероятностью подчинения какому-то иному существу и возможным предательством, вероятно, изнемогал под тяжестью противоречий и сомнений.

Люций почти завидовал ему.

Стонущих Гелитона и Руэна трэллы Фабия отнесли глубже в лабиринт, где для их излечения были подготовлены резервуары с ксеногенным раствором. Даймону помочь было уже нельзя, его череп был размозжен кулаком примарха, но остальные участники заговора остались в живых. Мозг Люция прошила неожиданная мысль, и он повернулся к Каэсорону.

 Ты был уверен, что мы это сделаем?  спросил он.

 Что сделаем?

 Вот это,  указал Люций на распростертого примарха.  Что мы схватим Фулгрима. Я не надеялся на это.

 Ты ничего и не сделал,  заметил Каэсорон.

 Что ты хочешь этим сказать?

 Взгляни на себя!  прошипел Каэсорон.  На тебе нет ни царапины, мечник. Ты втравил Братство в это дело, а затем отошел в сторону, предоставив нам драться.

Гнев Каэсорона вызвал у Люция довольную усмешку.

 То, что произошло наверху, было настоящей свалкой. Я проявляю в сражении безукоризненную ловкость, полную сосредоточенность и превосходное мастерство. Ни одно из этих качеств наверху не потребовалось.

 Нет, скорее, ты понял, что не в силах его одолеть.

 И это тоже,  согласился Люций.  Но я не стыжусь в этом признаться.

 Правильно.

Внезапный гнев Каэсорона рассеялся так же быстро, как и вспыхнул.

Марий Вайросеан обошел стол, направляясь к ним, но выражение его исковерканного лица по-прежнему оставалось тайной.

 Даймон мертв,  сказал Вайросеан.  И Гелитон умер по пути вниз.

 Могу предположить, что легион не слишком пострадает от этой утраты,  заметил Люций.

 Рука Руэна не подлежит восстановлению,  продолжал Вайросеан, словно не слыша его слов.  Крисандр и Калим выживут, но не смогут принять участия в этом.

 Это небольшая цена за пленение примарха,  заявил Каэсорон, глядя на подошедшего Фабия.

Волосы Фабия были зачесаны назад и стянуты в пучок, что только подчеркивало изможденность его костлявого лица. Глядя в его черные глаза, Люций не мог вспомнить, всегда ли они были такими, или изменили цвет в подражание примарху. Длинный, до самого пола, халат апотекария был сшит из высушенной человеческой кожи, снятой с убитых на Исстваане V. Местами на нем можно было рассмотреть лица с широко раскрытыми в бесконечной агонии ртами, и глаза, в ужасе распахнутые при виде скорняцкого ножа. Некоторые лица казались Люцию знакомыми, но он понимал, что без костной структуры они все кажутся почти одинаковыми.

Фабий решил не прибегать к автоматическому хирургеону, а вместо этого выбрал пояс из жил с металлическими кольцами, на которых висели пыточные инструменты. Различные крючья, лезвия, шипы и щипцы заблестели в сумрачном свете, однако Люций сомневался, что столь банальные приспособления смогут вызвать у могущественного примарха хотя бы стоны.

 Мы готовы начать,  объявил Фабий, натягивая потрескивающие серебристые перчатки.

 Тогда давайте поскорее покончим с этим,  предложил Каэсорон.  Если Люций прав, и под личиной лорда Фулгрима скрывается какое-то другое существо, то чем быстрее мы от него избавимся, тем лучше.

Они рассредоточились вокруг Фулгрима, и каждый сравнивал колоссальное значение их поступка с потенциалом новых чудес и свежих ощущений. То, что они смогли укротить примарха, уже само по себе можно считать чудом, но изгнать порожденное варпом существо

Возможно ли это?

Люций переводил взгляд с одного лица на другое и понимал, что ни у кого из собравшихся вокруг тела Фулгрима нет ответа на этот вопрос. Легион Детей Императора воздержался от присутствия в своих рядах библиариев. Генетическая особенность, позволявшая псайкерам использовать силу варпа, появлялась вследствие мутации и считалась изъяном, а в легионе Фулгрима не терпели ничего, что можно было бы назвать изъяном.

 Итак, что мы будем делать?  спросил Каэсорон.

 Для начала, разбудим его,  сказал Фабий, проводя по груди Фулгрима пальцами в перчатках, которые заканчивались иглами.

 Полагаешь, что он не вырвется из пут и не перебьет нас всех?  спросил Люций.

 Мы будем изгонять это существо,  объяснил Фабий,  при помощи логики, угроз и боли.

 Боли?  фыркнул Вайросеан.  Какую боль ты можешь причинить, чтобы примарх ее хотя бы заметил?

По губам Фабия скользнула змеиная улыбка, говорящая о том, что ему известно множество видов боли, и апотекарий с удовольствием продемонстрирует свои методы.

 Я знаю это тело, как никто другой,  заявил Фабий и с фамильярностью любовника провел затянутыми в хирургические перчатки руками по коже Фулгрима.  Я знаю, как оно было создано, какие тайные силы внедрены в его плоть и кости, какие уникальные органы применены для сотворения столь уникального существа. Но я разобрал создание Императора на составные части и сотворил из них еще более совершенный организм.

В словах Фабия сквозило беспредельное высокомерие, но Люций его понимал. Возможность вскрыть тело примарха и обнаружить таящиеся в нем чудеса предоставлялась немногим, возможно, никому, кроме этого апотекария, и его высокомерие было, вероятно, обусловлено его знанием.

 Так сделай это,  потребовал Каэсорон.

Фабий кивнул, хотя в этом знаке было больше личного удовлетворения, чем обычного согласия. Сколько же времени должно было пройти, чтобы высокомерие Фабия настолько возвысило его над требованиями субординации? Дети Императора, всегда суровые и непреклонные, за неимением ничего другого придерживались прежнего порядка, но личные прихоти и желания воинов, поставленные выше интересов легиона, уже было положили начало разложению.

Назад Дальше