Шелк усмехнулся:
У тебя прекрасный язык для лжеца, сын мой, но дела выдают тебя с головой. Ты заплатил самое большее десять битов. Ты это имел в виду?
Продавец почувствовал добычу, и его глаза заблестели.
Ну, я не мог дать ему уйти с полной картой, верно, патера? Я бы потерял на этом, и именно тогда, когда отчаянно нуждаюсь в бабках. Но ты посмотри на птицу. Молодая и подходящая, как раз такая, какую ты просил, и выросшая в дикой природе. И он привез ее прямо из Палустрии. Сегодня на рынке птица обойдется тебе в картуи ни одним битом меньше, а могет быть и больше. Одна клетка будет тебе стоить двадцать или тридцать битов.
Ага!воскликнул Шелк, потирая руки.Значит, клетка входит в цену?
Клюв ночной клушицы громко щелкнул, и она пробормотала:
Нет, нет.
Вот, патера!Продавец был готов запрыгать от радости.Слышал? Понимает все, о чем мы говорили. Знает, почему ты хочешь ее! Карта, патера. Полная карта, и я не уступлю ни одного бита, не могу себе позволить. Но ты отдай мне то, что я заплатил охотнику, и птица твоя, прекрасная жертва, от которой не отказался бы сам Пролокьютор, и всего за одну маленькую карту.
Шелк сделал вид, что думает, опять посмотрел на солнце, потом на пыльный переполненный рынок. Гвардейцы в зеленой форме прокладывали себе дорогу через толпу, расчищая путь рукоятками карабинов; без сомнения, они преследовали того самого юнца, на которого Шелк обратил внимание раньше.
Эта птица тоже краденая, верно?спросил Шелк.Иначе ты бы не держал ее под столом вместе с катахрестом. Наверняка ты угрожал бедняге, который продал ее тебе. «Настучу прыгунам», ты так ему сказал, сын мой?
Продавец отвел глаза.
Я не самый головастый пацан, но с тех пор, как меня перевели в этот мантейон, я немного выучил язык воров. Это означает, что ты угрожал сообщить о нем гражданской гвардии, верно? Предположим, что сейчас я угрожаю тебе тем же самым. Это будет более чем справедливо, наверняка.
Продавец наклонился к Шелку, как раньше, его голова склонилась набок, как будто он был птицей, хотя, возможно, чтобы не дышать прямо в лицо чесноком, которым от него несло.
Это только для того, чтобы они подумали, будто мы заключили сделку, патера. А ты заключишь, зуб даю.
* * *
Уже настал час для собрания в палестре, когда Шелк вернулся с ночной клушицей. Поспешное жертвоприношение, решил он, может быть хуже, чем никакое, и живая птица станет разорительным развлечением. В доме авгура были двери, выходившие на Солнечную и Серебряную улицы, но он держал их закрытыми на засов, как и патера Щука. Шелк вошел в ворота сада, прошел по посыпанной гравием дорожке между западной стеной мантейона и больной смоковницей, повернул налево между виноградной беседкой и огородом майтеры Мрамор и взобрался по маленькой лестнице в дом, перепрыгивая через разрушенные ступеньки. Открыв дверь кухни, он поставил клетку с птицей на шаткий деревянный стол и стал энергично работать помпой, пока не пошла холодная и чистая вода; налив полную чашку, он оставил ее в пределах досягаемости большого багрового клюва. И тут же услышал, как воспитанники идут в мантейон. Пригладив волосы мокрой рукой, он помчался побеседовать с ними на исходе дня.
Низкая дверь в задней стене мантейона была открыта, для вентиляции. Шелк прошел через нее, поднялся по короткой лестнице, чьи ступеньки были скошены и выщерблены торопливыми ногами многих поколений авгуров, и вошел в темное святилище за Священным Окном. Все еще думая о рынке и угрюмой черной птице, которую он оставил на кухне, и, одновременно, роясь в памяти, пытаясь найти что-нибудь по-настоящему важное, достойное быть сказанным семидесяти трем ученикам в возрасте от восьми до шестнадцати, Шелк проверил память и регистры Священного Окна. Все было пусто. Неужели Великий Пас действительно появлялся в этом самом Окне? Как и любой другой бог? Неужели Великий Пас, как часто утверждал патера Щука, как-то раз поздравил и приободрил его, потребовав, чтобы он был готов к часу (который скоро придет, или, во всяком случае, Пас намекнул на это), когда нынешний виток закончится, останется позади?
Такое казалось невозможным. Проверив соединения угловатой рукояткой полого креста, который он носил на шее, Шелк истово помолился; потомосторожно переступив через извивающийся главный кабель, на чью изоляцию больше нельзя было полагатьсяглубоко вздохнул и занял место за треснувшим амбионом, рядом с Окном, там, где так много раз стоял патера Щука.
Где Щука спит сейчас, добрый старик, верный старый служитель, который так плохо спал, который клевал носом мгновение-другоетолько мгновение-другое!над каждым блюдом, которое они делили? Который обижал и любил, одновременно, высокого юного аколита, навязанного ему после многих лет, многих медленных десятилетий, прожитых в одиночестве, и которого, в конце концов, он полюбил так, как того любила только мать.
Где же он теперь, старый патера Щука? Где он спит, и выспался ли он наконец? Или он просыпается, как делал всегда, шевелится в длинной спальне рядом со спальней Шелка, и его старая кровать скрипит и скрипит? Быть может, он молится в полночь или всю ночь до тенеподъема, когда небоземли тают, молится, когда Вайрон гасит костры, фонари и многосвечные канделябры, молится, когда они уступают место показывающемуся солнцу. Молится, когда опять появляются неопределенные тени дня и занимают свои привычные места, когда сверкает утреннее великолепие и длинные белые раструбы ночи молчаливо складываются сами в себя.
Почивая среди богов, пробуждается ли старый патера Щука, чтобы напомнить богам их обязанности?
Стоя за амбионом, рядом со светящейся серой пустотой Священного Окна, Шелк, прежде чем начать, какое-то мгновение смотрел на учеников. Он знал, что все они из бедных семей и что для многих из них полуденная трапеза, которую полдюжины матерей готовили в кухне палестры,первая за день. Тем не менее большинство было почти чисто одето, и все онипод острыми взглядами майтеры Роза, майтеры Мрамор и майтеры Мятахорошо себя вели.
Когда начался новый год, он забрал более старших мальчиков от майтеры Мята и отдал их майтере Роза: поменял порядок, установленный патерой Щука. Глядя на это сейчас, Шелк решил, что это было неумно. Более старшие мальчики, по большей части, подчинялись робкой майтере Мята из-за странного, только наполовину сформировавшегося благородства, навязываемого, в случае необходимости, лидерами вроде Рога; но у них не было такого уважения к майтере Роза, и она сама наводила жесткий безжалостный порядок, самый худший из возможных примеров для старших мальчиков, которые так скоро (не сегодня-завтра) будут поддерживать порядок в собственных семьях.
Шелк отвернулся от учеников и посмотрел на изображения Паса и его супруги, Ехидны: Двухголовый Пас был изображен с молниями, Ехиднасо змеями. Это сработало: шепот юных голосов растаял, сменившись ожидающим молчанием. У задней стены мантейона стояла майтера Мрамор; из-под ее чепца сверкали глаза, фиолетовые искры, и Шелк знал, что они глядят на него. Майтера Мрамор могла бы многое одобрить в нем, но тем не менее она не питала доверия к его способности говорить с амбионапо ее мнению, он выставлял себя дураком.
Сегодня, на этом собрании, не будет жертвоприношения,начал он,хотя все мы знаем, что оно должно быть.Он улыбнулся, заметив, что вызвал у них интерес.В этом месяце начался первый год для одиннадцати из вас. Но даже и так, вы, вероятно, знаете, что на наших собраниях мы редко приносим жертвы.
Возможно, некоторые из вас спрашивают себя, почему я упомянул об этом сегодня. Дело в том, что сегодня ситуация отчасти другаяжертва будет принесена здесь, в мантейоне, после того, как вы все пойдете домой. Я совершенно уверен, что все вы подумали о ягнятах.
Около половины кивнули.
Мне кажется, что вы знаете, на какие деньги я их покупал: часть из них я накопил, пока учился в схолеих посылала мне мама,и часть сохранил из зарплаты, которую мне платит Капитул. Все ли из вас понимают, что наш мантейон работает в убыток?
Судя по их лицам, более старшие дети это понимали.
Подношений, которые мы получаем на сцилладень и, иногда, в другие дни, не хватает даже для того, чтобы платить очень маленькие зарплаты нашим сивиллам и мне,продолжал Шелк.Мы не в состоянии заплатить налогиэто означает, что мы должны деньги Хузгадо, и еще у нас много разных долгов. Иногда нам предлагают животных благодетелилюди, которые надеются на благосклонность милосердных богов. Возможно, среди них есть и ваши родители, и, если так, мы им очень благодарны. Когда жертв никто не дарит, наши сивиллы и я отдаем часть наших зарплат, чтобы купить жертву на сцилладень, обычно голубя.
Но, как я сказал, тех ягнят я купил сам. Как ты думаешь, почему я это сделал, Аддакс?
Аддакс, сверстник Рога, волосы которого были почти такого же цвета, как у Шелка, встал:
Чтобы предсказать будущее, патера.
Шелк кивнул, когда Аддакс опять сел.
Да, чтобы узнать будущее мантейона. И вы все знаете, что внутренности ягнят сказали мне: оно будет блестящим. Но главным образом я купил их потому, что я ищу милость различных богов и надеюсь снискать ее подарками.Шелк поглядел на Священное Окно рядом с собой.Я предложил первого ягненка Пасу, а второгоСцилле, покровительнице нашего города. Все, что у меня было тогда,деньги на одного белого ягненка, дар Всемогущему Пасу, и еще на одного, для Сциллы. И должен вам сказать, я попросил особую милостья попросил, чтобы они опять явились нам, как делали в старину. Я страстно желал заверений их любви, не думая о том, насколько они бесполезны, потому что многочисленные заверения можно найти в Хресмологических Писаниях.Он коснулся потрепанной книги, лежавшей перед ним на амбионе.
Я понял это только поздно вечером, когда читал Писания. Я читал их с отрочестваи за все это время так и не понял, как сильно боги любят нас, хотя они говорили мне об этом снова и снова. И если это так, какой смысл мне иметь собственную копию? Я продал ее, но на полученные двадцать битов я не стал покупать еще одного белого ягненка, для Паса, равно как и черного, для Фэа, хотя был ее день. Вместо этого я купил серого ягненка и предложил его всем богам, и внутренности серого ягненка содержали то же послание надежды, которое я уже читал в белых ягнятах. Вот тогда я должен был бы понять, хотя и не понял, что никто из Девяти не говорит с нами через ягнят. Как раз сегодня я узнал нужного нам бога, но я не скажу вам его имя; слишком многого я еще не понимаю.Шелк взял в руки Писания, какое-то время глядел на переплет и только потом опять заговорил:
Это копия, принадлежащая мантейону. Сейчас я читаю только ее, и она лучшелучше напечатана, с более обширными комментариями,чем моя старая, которую я продал, чтобы сделать дар всем богам. В ней много уроков, и я надеюсь, что каждый из вас усвоит их. Сражайтесь с ними, если поначалу они покажутся вам слишком трудными, и никогда не забывайте, что наша палестра была основана много лет назад именно для того, чтобы научить вас этим сражениям.
Да, Лисенок? Что ты хочешь сказать?
Патера, а этот бог действительно собирается прийти?
Некоторые из учеников постарше засмеялись. Патера подождал, пока они успокоятся, и только потом ответил:
Да, Лисенок. Какой-нибудь бог обязательно появится в нашем Священном Окне, хотя мы можем прождать его очень долго. Но нам не нужно ждатьу нас есть любовь и мудрость всех богов, прямо здесь. Открой Писания в любом месте, Лисенок, и ты найдешь абзац, подходящий к твоему нынешнему состояниюк тем трудностям, которые у тебя есть сегодня или с которыми тебе придется столкнуться завтра. Как такое возможно? Кто скажет мне?Шелк изучил пустые лица перед собой и только потом обратился к девочке, которая смеялась громче всех:Ответь, Имбирь.
Она недовольно встала и пригладила юбку.
Потому что все связано со всем, патера?Это было одно из его любимых изречений.
Ты не знаешь, Имбирь?
Потому что все связано.
Шелк покачал головой:
То, что в витке все зависит от всегобезусловно правда. Но если бы это был ответ на мой вопрос, мы бы нашли абзац, подходящий к нашему состоянию, в любой книге, а не только в Хресмологических Писаниях. Достаточно посмотреть в любую книгу в произвольном месте и убедиться, что это не так. Но,и он опять коснулся пальцем потрепанной обложки,что мы найдем, когда откроем эту книгу?
Он так и сделал, драматически, и прочел вслух строчку в начале страницы:
Действительно ли ради песни нужно продать десять птиц?
Совершенно ясный намек на недавние события на рынке потряс Шелка, и его мысли заметались, как испуганные птицы. Он сглотнул и продолжил:Вы можете вымазать Орева-ворона, но можете ли вы заставить его петь?
Одно мгновение, и я истолкую вам, что это означает,пообещал он.Но сначала я хочу объяснить вам, что авторы этих Писаний знали не только состояние витка в их времяи раньше,но знали и то, что произойдет.
Я имею в виду,он выдержал паузу, его глаза остановились на каждом лице,План Паса. Любой, кто понимает План Паса, понимает будущее. Ясно ли я выразился? План Пасаэто и есть будущее; понимать его, следовать емуглавный долг любого мужчины, любой женщины и любого ребенка.
Зная План Паса, как я сказал, хресматики понимали, что лучше послужит нам каждый раз, когда эта книга будет открыта,что твердо поставит ваши и мои ноги на Ослепительный Путь.
Шелк опять остановился, чтобы изучить юные лица перед ним; он заметил проблеск интереса там и здесь, но не больше, чем проблеск. Он вздохнул.
Сейчас мы возвращаемся к самим строчкам. ПерваяДействительно ли ради песни нужно продать десять птиц?имеет по меньшей мере три значения. Когда вы станете старше и научитесь думать более глубоко, вы узнаете, что каждая строчка Писаний имеет по меньшей мере два смысла. Одно из значений применимо ко мне лично. Чуть позже я объясню это значение. Остальные два применимы ко всем нам, и вначале я расскажу о них.
Итак, мы должны предположить, что птицы, о которых говорит эта строчкапевчие. Отметим, что в следующей строчке, которая не имеет в виду умеющих петь птиц, это становится совершенно ясно. И тогда, что символизируют эти десять поющих птиц? Безусловно, самая очевидная интерпретациядети в классе, то есть вы сами. Вас можно назвать так, потому что вы читаете вслух нашим добрым сивиллам, вашим учителям, звонкими голосами, похожими на щебет певчих птиц. Выражение «купить что-либо ради песни» означает «купить это дешево». Тогда значение, как мы видим, такое: надо ли продать, очень дешево, много юных учеников? Ответ: конечно нет. Вспомните, дети, как много вещей ценит Великий Пас, и как он опять и опять рассказывает нам, что ценит любое живое существо в витке, каждую ягоду каждого цвета и вида, каждую бабочку и больше всехчеловеческие существа. Нет, птиц не продают ради песни; птицы драгоценны для Паса. Мы бы не жертвовали птиц и других животных бессмертным богам, если бы они не имели ценности, верно? Это было бы оскорблением для всех богов.
Действительно ли ради песни нужно продать десять птиц? Нет. Нет, дети существуют не для того, чтобы их дешево продавали.
Сейчас они заинтересовались. Все проснулись, и многие даже наклонились вперед со своих сидений.
Теперь давайте на секунду рассмотрим вторую интерпретацию. Заметим, что десять поющих птиц легко могут спеть не десять, а десять тысяч песен.На мгновение перед его внутренним взглядом возникла картина, которую, возможно, видел давно умерший автор Хресмологических Писаний: маленький садик в патио, фонтан и много цветов, над ним раскинута сеть, которая удерживает соловьев, дроздов, жаворонков и щеглов; их голоса сплетают богатое полотно мелодии, которая, не прерываясь, тянется через десятилетия и, возможно, столетия, пока, наконец, сеть не сгниет и птицы, освободившись, не улетят.
Но даже и тогда, почему бы им иногда не возвращаться? Что не дает им вернуться, отважно влететь через прорехи в сети, напиться из звенящего фонтана и свить гнездо в безопасности садика патио? Их длинный концерт закончился, но продолжится после своего окончания, подобно оркестру, играющему, когда все зрители уже ушли из театра. Почему бы им не играть все дальше и дальше, ради наслаждения музыкой, когда последний театрал ушел домой, когда зевающие капельдинеры задувают свечи и гасят огни рампы, когда актеры и актрисы смывают грим, снимают то, что они носили на работе и надевают обычные одеждыкоричневые рубашки и брюки, скучные блузки, туники и пальто,в которых они пришли в театр, пришли на работу, как и многие другие, которые ходят на работу в таких же скучных коричневых одеяниях, простых, как коричневые перья соловья?
Но если птиц продать,продолжил Шелк (актеры и актрисы, театр и зрители, садик, фонтан, сеть и певчие птицы уже исчезли из его сознания),как могут зазвучать песни? Мы, прежде столь богатые песнями, стали бедняками. Даже если мы вымажем ворона, вымажем черную птицу тонкой красотой жаворонка или скромной коричневой краской соловья, это нам не поможет, как авторы-прорицатели и указывают нам в следующей строке. Он не запоет, даже если позолотить его, как золотого щегла. Он все равно останется вороном.