Черт! И мне все лицо дождем залило, словно слезами. Хорошо быть бритым наголо, в вопросе гигиены, насекомых знаете ли, не подцепить. А вот, что дождь скользит по голове не задерживаясь и глаза заливает, не есть хорошо. Я достал из седельной сумки платок и, скрутив его веревкой, перевязал голову на манер камикадзе. И сразу стало полегче. Да, о моей специальности в нашем сообществе вы можете догадаться без подсказки. Скажем, я умею устранять людей многими способами, и на этом поприще преуспеваю. Что поделать? Если человека невозможно убедить, перевоспитать, и вообще сотворить из него некое безгрешное существо. Человек это такая скотина, которая во имя удовлетворения своих пороков и похоти изгадит любую утопию, окажется слабым звеном в любой мало-мальски справедливо построенном обществе. А все потому, что жаден - ему никогда не будет всего достаточно. Он завистлив, себялюбив, алчет власти, денег, женщин, роскоши. И почему-то думает, что на все это он имеет право. И ради всего этого, он пойдет на любую подлость и низость. И вы таки утверждаете, что человек звучит гордо?
Вот поэтому мы и не строим никакой социальной системы. Просто прослеживаем тенденции в развитии и подталкиваем их в нужное русло. А что из этого выйдет в будущем, время покажет... А сейчас у нас просто аврал.
- Но Матильда! Но! - я подтолкнул лошадь. Впереди на горизонте замаячили серые бугорки юрт, не иначе как аул Байрама. И Матильда догадавшись, что пункт назначения близок, и скоро ей дадут отдохнуть, прибавила ход.
***
Дождь прошел так же внезапно, как и начался. Ветер с заботливостью пастуха, погнал облака дальше. Выглянуло солнце. И начало немедленно прожаривать степь до золотистой корочки. Испаряющаяся с земли влага стремилась вернуться назад на небо. Газарчи утер ладонью вспотевший лоб. Парило. И намокший тяжелый ватный халат на следопыте оттягивал плечи. И хотя он его пытался выжать, легче от этого он не становился. К полудню, когда солнце уже торчало в зените, халат начал подсыхать. Газарчи расстелил его на траве, и решил, что наступило время перекусить. Кислый айран хорошо утолял жажду, и помогал перевариваться сухой лепешке.
Пока Газарчи жевал, он бездумно оглядывался по сторонам, и взгляд привычно фиксировал все окружающее, отмечая и замечая все детали. Судя по всему, дня три назад тут прошли две косули, одна из них хромала на заднюю правую ногу. За ними по следам прошел волк старый, матерый, шерсть с проседью. Примерно через два километра на Запад он настиг хромую. Значит, еще проживет. Волк был когда-то вожаком, но молодой сцепился с ним и здорово его погрыз. После такой драки обычно старики не выживают, но этот выжил и стал волком одиночкой. Ведь в стае теперь новый, молодой и сильный вожак. Странно, подумал следопыт, что в том направлении, куда он шел, не было ни единого следа лошади. Как это может быть? Если от всех недугов врачеватель один - шаман? Не ездит к нему никто? Или шал (старик) неправильно дорогу указал? Да и растительность стала жидкой, после дождя не видно, но тут видимо из земли соль выступает. Солончак. Плохая земля. Плохо родит. Сайгаки да куланы приходят на такие земли только соль полизать, и долго не задерживаются. Кормится тут нечем. И зачем тут шаман живет? Когда вокруг хорошей земли вон сколько?
Дожевав кусок, Газарчи поднялся с земли, накинул на плечи подсохший халат, и продолжил путь. А в километре за его спиной из-за пригорка поднялся волк. Старый, как и предсказал следопыт, со свалявшейся шерстью с проседью, но с ясными и голодными глазами. Он постоял, посмотрел пристальным взглядом в спину удаляющегося человека. Понюхал, подняв морду, воздух и с безразличным видом потрусил следом за одинокой фигурой.
А человек шел ровной уверенной походкой, отмеряя свой путь толстым узловатым посохом. Растительность в степи действительно стала совсем скудной, а земля какой-то рыхлой и вязкой, зачастую избитой множеством копыт. И явно превращалась в низину, которая заканчивалась то ли рекой, то ли озером. Потому, что на горизонте обозначилась тонкой зеленой полоской граница камыша. Среди камышей там и сям изредка возвышались кроны низкорослых деревьев. Волк, между тем, так и трусил, не меняя темп, но одинокую фигуру человека нагонял. Расстояние между ними сокращалось. Человек вроде бы даже что-то почувствовал и пару раз оборачивался. Но волк успевал прижаться к земле, и, кажется, остался незамеченным. Когда расстояние сократилось до двадцати метров, и волк стал готовиться к стремительному нападению, человек внезапно обернулся, и, улыбаясь, шутливо погрозил волку палкой в руке. Волк, наученный горьким опытом избегать предметов, выпускающих злые длинные шипы, шарахнулся в сторону, уходя в бок вправо.
- Не шути со мной! Серый! - крикнул следопыт скрывшемуся в камышах волку. Газарчи был доволен, он нашел шамана. Потому, что кому еще кроме шамана, мог принадлежать этот неказистый шалаш, одним боком подпирающий иву на берегу мутной реки.
***
Подъехать незамеченным к аулу не удалось. Еще издали меня заметили пастухи и с радостными криками устремились на встречу. Первый же встречный, хотел по- приятельски огреть меня камчой, но размах не рассчитал и свалился с лошади. Теперь вот сердито сверлит взглядом мой затылок. Ну-ну, сверли себе на здоровье, пока вторую руку не вывихнул. Большого кровопролития во время знакомства избежать удалось. Ну, если не считать вывихнут рук и выбитых зубов. Я вообще-то сюда просто поговорить заехал. И видимо эта простая мысль до встречающих таки дошла, поскольку, несмотря на "гостеприимный" прием саблю я не обнажил. Они пыхтели и сопели говорили негромко мне в спину всякие обидные на их взгляд слова, но мне было совершенно перпендикулярно на их обиды. А вот безымянного газарчи, обитающего при Байраме повидать хотелось. Насколько я понял с их слов, следопыт был на месте. Видели его вчера вечером, как у печки хозяйской кормили его. А спать он пошел в юрту к Ертаю, там наверное у него и сейчас. Хм, еще один Ертай. Популярное имя что ли?
- А Ертай дома?
- Дома, - с усмешкой ответил толстый пастух. Этому от меня ничего не досталось, в драку он влезть не успел, поэтому обиды на меня не держал и был разговорчив, - Куда ему деваться. Давно дома сидит.
- А чего так? Болеет что ли?
- Болеет, - ответил толстый, и все четверо приятелей дружно засмеялись.
- Чем?
- Три дня назад Ертай привел в юрту ученого хириджита, - начал рассказывать толстый, - Слушай, а ты не хириджит случайно? Нет? Ну, так вот... и стал тот хириджит говорить, что Тенгри зовут Аллах, и других богов нет. ...Ну, ты знаешь, что они всегда говорят? Аха... А тут значит, жена Ертая как раз тесто катала на бешпармак для дорогого гостя...
- Дальше то что? - нетерпеливо спросил я, уж больно медлителен был рассказчик.
- Дальше хириджит опрометчиво сказал, что если Ертай примет его веру, ему можно будет иметь четырех жен. Аха... Тут Алма и сказала, что Ертай давно забыл когда её имел, а четверых и подавно не потянет. Ертай давай возмущаться, что, мол, перед гостем позоришь. Место женщины между конем и коровой! У Алмы как скалка была в руке, так она с ней....(пастухи дружно заржали) Хириджит то убежал, а Ертай совсем больной лежит, уже третий день.
Хм... действительно смешно, когда женщина бьет мужчину. И контакт, какой никакой налаживается. Такие вещи чужому не рассказывают, значит, чем-то я этому джигиту приглянулся. Да и тяжелый взгляд затылок сверлить перестал. Того и гляди подружимся. А если и не подружимся, то врагом для них я становится, не тороплюсь. А ислам медленно, но продвигается. Арабы (хириджиты) уже гонцов сюда засылают, почву готовят. Через какие-то лет 400 все потомки нынешних племен будут считать себя мусульманами. Хотя, полностью их ислам не сломает. Все так же, будут поклоняться своим святым, поминать Тенгри-хана, и как дань Солнцу жарить баурсаки по пятницам.
В аул мы въехали спокойно, хотя косые взгляды на меня бросали. Откинув полог, закрывающий вход в юрту Ертая толстяк крикнул, ему ответили:
- Нет его, заболел следопыт, к баксы ушел.
- Ой, бай! Все-таки не жилец он, - покачал головой толстый, - Проклятые земли никого просто так не отпускают... Жаль. Хороший был следопыт.
- Как ушел? Куда? А где искать этого шамана? - спросил я, ерзая в седле и с Матильды не слезая. Было у меня опасение, какое-то ощущение занозой засевшее в сердце, что спешиваться не стоит. Приближающуюся с каждой секундой опасность я буквально чувствовал кожей.
- Это он! Он пришел в наш аул и всех убил! - раздался истошный женский крик, - Убейте его!
Я мгновенно обернулся, чтобы встретится взглядом с карими глазами полными ненависти. Хозяйке глаз было лет 14-15, лицо, перепачканное в саже, платье подрано, рукав на плече лопнул по шву, из прорехи выглядывало обнаженное плечо все в засохшей крови. Мои провожающие напряглись, я не смотрел на них, но четко знал, чего ожидать в следующее мгновение.
- Он пришел, разведал, что мужчин нет, и потом напали! Они всех убили...
Слова говорившей были еле понятны, и слились практически в сплошное завывание. Она кинулась на меня с яростью раненой волчицы.
***
Глаза старого шамана и без того узкие, глубоко спрятались в глазных впадинах, их практически было не видно, поскольку больше внимание к себе привлекали морщины избороздивших все лицо шамана. Лицо обветренное, смуглое как кусок копченой конины. Сквозь дыры в халате проглядывало тело, такое же сморщенное и иссушенное временем. Баксы пристально и долго смотрел на следопыта, что тому стало неуютно под его взглядом.
- Пошли сынок, отдохнешь после дороги.
И это вместо, здравствуйте? Следопыт смутился.
- Ата, я пришел, - начал он было, но шаман оборвал его.
- Вижу, ночью лечить буду, а сейчас пошли чай пить.
Шаман только пару минут назад вынырнувший из камышей, обернулся спиной к следопыту и двинулся к своему жилищу.
- Как поживает Аман?
- Старый Амангельды? Нормально поживает, жалуется только, что на погоду колени ноют и болят.
- Хе! Какой старый? Мальчишка совсем, я его отца еще лечил, - усмехнулся шаман, шагая по узкой тропинке среди густого камыша, ведущей к шалашу. Газарчи недоверчиво посмотрел на худую сгорбленную спину шамана, никак он не выглядел старше старого Амангельды. Шалаш шамана удивил следопыта еще больше, чем внешность. Снаружи неказистое сооружение, внутри оказалось довольно просторным помещением, небольшая юрта, устеленная разнообразными звериными шкурами. Среди шкур легко угадывались волчьи, лисьи, косули, заячьи. На стене юрты помимо лука с колчаном, висели какие-то предметы темного дерева и неизвестного назначения, то ли палицы, то ли короткие кривые посохи. Висел кобыз (выдолбленная из дерева скрипка) со смычком. Но главным настенным украшением был без сомнения большой бубен, желтая кожа которого была испещрена символами и узорами, стилизованными изображениями головы кошкара с загнутыми вниз рогами. Посреди юрты стоял небольшой котел, в котором что-то варилось. И судя по запаху это была не еда. Пахло полынью, какими-то травами. А рядом с котлом приютился на углях чайник, из горлышка которого с шумом выходил пар.
- Что смотришь? Садись, - ворчливо сказал шаман, - Давно тебя жду. Видишь? Кипит уже.
- А? - открыл было рот следопыт, решивший спросить откуда шаман знает о визите гостя, но баксы грубо оборвал его.
- Знаю, - отрезал Жанборши. Настроение шамана непредсказуемо менялось.
Газарчи молча, принял в руки пиалу с чаем и стал давиться обжигающим кишки кипятком, запивая кусок сушеного мяса, что угостил его шаман. Думая про себя, а не уйти ли ему, куда глаза глядят? У него складывалось ощущение, что шаман и сам погонит его прочь с минуты на минуту.
- Еще? - спросил шаман, когда пиала с чаем опустела?
Но следопыт отрицательно закачал головой, и прикрыл пиалку ладонью.
- Рахмет! - сидя на полу юрты и подобрав под себя ноги калачиком, Газарчи чуть согнулся в поклоне всем телом.
- Тогда иди, и поиграй мне - сказал Жанборши протягивая гостю кобыз, снятый со стены, - Что смотришь?
- Куда идти? Зачем играть?
- Э-э-э... какой бестолковый, иди вон на тот холмик и поиграй мне, я хочу послушать.
- Да я не мастер играть на кобызе, - следопыт чуть не подавился от удивления.
- Играй, как можешь.
- И долго?
- Пока не надоест.
- А потом?
- Как солнце сядет, придешь ко мне.
Выйдя из юрты шамана, Газарчи обнаружил, что до заката солнца осталось не так уж и долго.
***
Бегство это не всегда позор. На мой взгляд, позорнее было бы, поддастся на провокацию ополоумевшей девчонки, и дать бой в этом ауле, и тем самым подтвердить правоту её обвинений? Мне может и безразлично мнение незнакомых людей, но вот беда, им мнение обо мне не безразлично. И это мнение разойдется по степи, и вместо того, чтобы разузнать про проклятые земли, найти Дервиша, я вынужден буду либо скрываться от всех встречных поперечных, либо драться снова и снова. Пока меня шапками не закидают, или подушечку для иголок (стрел) из меня не сделают. И что мне оставалось делать как не бежать? Принять бой и вырезать весь аул Байрама включая женщин, стариков и детей, чтобы ни один свидетель не мог рассказать, что здесь произошло, и указать на меня? Я конечно не ангел в тюбетейке, но такой подвиг для меня слишком. Оправдываться перед народом глупо, слова чужака ничего не стоят против слов своей девушки. Тут у неё без сомнения родня, раз она сюда прибежала. А её слова сейчас решали все. И её мнение сейчас все решает. И меня, согласно этому мнению, будут стараться убить всеми доступными способами, и средствами. Что жители аула и попытались сделать. И бедная Матильда вместо заслуженного отдыха рванула, копыт не чуя. Петляя как заяц, и уворачиваясь от столкновения с разными тупыми и острыми предметами, я выскочил из аула как ошпаренный. Проскакал пару километров и, почувствовав, что Матильда на грани, развернул лошадь, чтобы достойно встретить преследователей. Так и есть с гиканьем и угрозами нукеры устремились за мной. Многовато, подумал я, лихорадочно прикидывая хватит ли стрел в колчане. Большой палец на тетиву, указательный и средний придерживают стрелу. Так называемый монгольский способ. Понеслась душа в рай!
- Бдынь! Бдынь! Бдынь! - глухо запела тетива. Выбиваю ближайших преследователей. Какая жалость, хоть плач... Лошадей жалко, а не всадников. Выбиваю я их. Ведь мне сейчас нужно репутацию свою реабилитировать, что не убийца я. Вижу, как стрелы входят почти по оперенье в конские груди, ноги лошадей подкашиваются и всадники летят кубарем, через конские головы. Жалко... Жалко, что следом подоспевшие всадники не успевают понять, что происходит. А мне их подпускать близко для интимного общения никак нельзя. Вторая часть марлезонского балета...
- Бдынь! Бдынь! Бдынь! Бдынь! - защелкала тетива. Еще четверо летят кубарем. Ага! Дошло?!! Всадники придерживают коней и хватаются за луки. Собрались делать из меня ёжика. Пора! Я поднимаюсь на стременах и ору что было силы:
- Я не желаю вам зла, и в гибели аула я не виноват! Но убью каждого, кто попытается меня убить! Если вы не трусливые шакалы и среди вас есть батыр, который не побоится сразиться со мной один на один! То я жду!
Так и есть... может они шакалов и не видели, те обитают несколько южнее, то слова про трусливых их зацепило. Что-то кричат. Ага! Едет один. Вон как коня пришпорил! Копье наизготовку. И этого батыра совсем не смущает, что копья у меня нет и рыцарский турнир не совсем по правилам. Ну, откуда же ему знать про турниры? Простим на первый раз. Подхватив щит левой рукой, правой тяну саблю из ножен и пинаю Матильду. Давай родная, не подведи! Тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык... Бум!
Копье батыра бьет и уходит вскользь по выпуклому щиту, я приподнимаюсь на стременах и отмахиваюсь саблей, одновременно с движением руки бухаюсь задницей обратно в седло, что лошадь аж приседает. Меня обдает брызгами теплой, соленой крови. Чувствую её на лице и на губах. Конь батыра по инерции пробегает вперед, и оказывается уже у меня за спиной. Раздается глухой стук упавшего тела. Звук не громкий, но в оглушительной тишине, нарушаемой только стрекотом кузнечиков, он кажется вызывающим. И секунду длившаяся тишина прерывается криками преследователей.
- Наркескен!
В первое мгновение я не понял о чем это они? И лишь когда крики повторились, догадался. Говорили не обо мне, а моей сабли.
- У него наркескен!
Обзывали её "разрубающей верблюда". Но это они зря, сабля как сабля. Подумаешь булатная, у меня получше были. Неужели лошадь противника зацепил? Быстро оглянувшись, увидел, что лошадь цела, а на земле в метрах пяти друг от друга лежат две половинки тела всадника.
***
На лысом бугорке, который возвышался в степи в ста шагах от зарослей камыша, было сухо. Утренний дождь промочить его не успел, потому, как вода с него стекала. А если какие капли и успели впитаться, то ветерок и солнце их сразу и высушили. Следопыт пристроился на вершине небольшого холма и, зажав между коленей кобыз, неуверенно провел смычком. Смычок более походил на маленький лук для гномов, чем на скрипичный смычок. Хм... Сейчас Газарчи поймал себя на мысли, что он точно знает как выглядит смычок скрипки. И даже сама скрипка. Память услужливо предоставила ему картинку, как он заглядывает через эфу внутрь скрипки и читает выжженное на нижней деке клеймо "Antonius Stradivarius Cremonensis Faciebat Anno 1784". Скрипка была неплохая, но явная подделка. Стридивари умер в 1737 году. А кто-то тихо шептал следопыту на ухо, что это дерево так под клеймом прогорело, а на самом деле, на клейме была цифра 3 а не 8....И все же, все же... Картинка в голове стерлась, словно кто провел ладонью по запотевшему стеклу. Следопыт совершенно не помнил, играл ли он на кобызе до того, как потерял память, или держит его впервые? Все-таки домбра более привычна, а кобыз инструмент шаманский, первая скрипка, созданная человеком в незапамятные времена.