Почему я?
Таково мое решение.
Но вы не спросили моего согласия.
А зачем? Ты бы ответил, что не хочешь.
Да. Я бы ответил, что не хочу.
Ты единственный, кто сможет руководить делом.
Мне казалось, Пружинов
В задницу Пружинова! раздраженно каркнул шеф-редактор. Пружинов слишком любит власть! Люди, которые слишком любят власть, не должны властвовать! Они превращаются в тиранов и разрушают все, что им подвластно. Только ты, Савелий. Только ты.
Герц покачал головой:
Я не готов.
Тебе пятьдесят лет, тихо, но гневно произнес старик. Тебе пора расти.
Пусть трава растет. А я хочу просто жить, и все.
Нельзя «просто жить», дорогой мой. Человек не должен «просто жить, и все».
Человек вообще никому ничего не должен.
Пушков-Рыльцев опять нажал кнопку и подкатил совсем близко к Савелию.
Мальчик, тебе пора перестать повторять эти лозунги для сытых идиотов.
Эти лозунги повторяет вся страна.
Ты ничего не знаешь про страну, Савелий. Тебе пора понять, что нет более наивных и неосведомленных существ, чем профессиональные журналисты. Каждый из них думает, что все понимает, и поэтому на самом деле не понимает нихера.
Если я не понимаю нихера, возразил Савелий, чувствуя себя сильно задетым за живое, как тогда я смогу возглавить журнал?
Так и сможешь. Начнешьи суть вещей постепенно откроется тебе.
Савелий понял, что больше не может сидеть. Встал и вытянул руки по швам.
Михаил Евграфович, поверьте Мое уважение к вам очень велико, но
В задницу уважение, перебил старик. Я знаю все, что ты скажешь. Ты скажешь, что не хочешь нести нагрузку. Ты скажешь, что тебе и так хорошо. Что ты боишься. Что можешь не справиться. Ты скажешь еще какую-нибудь чепуху
Нет, твердо возразил Савелий. Я просто откажусь. Наотрез.
Пушков-Рыльцев кивнул и развел руками.
Тогда, печально произнес он, наш боевой листок придется продать. Голованову. Эта сволочь тут же отвалит огромные деньги. И вольет журнал в корпорацию «Двоюродный брат». Будете брать интервью у «Соседей», вошедших в топ-сто. Уверяю тебя, Савелий, при новых хозяевах ты не продержишься и года. Потому что писать про настоящих людейэто одно, а писать про олигофренов, которые дерутся сковородками, женятся и разводятся раз в неделю, совсем другое.
Савелию стало страшно. Он представил себя автором статьи о семействе Валяевых и вздохнул:
В общем, это ультиматум.
Вся жизнь состоит из ультиматумов, сухо ответил старик, отъехал на два метра, изучил Савелия с ног до головы и театрально провозгласил: Шеф-редактор Савелий Герц! Звучит. Ты будешь хорошо смотреться в моем кабинете.
Мне не до шуток.
Пушков-Рыльцев сверкнул глазами:
Мне тоже. Слушай сюда, парень. Слушай очень внимательно. Ежемесячник «Самый-Самый» кормит тридцать человек. Я бы хотел, чтобы после моего ухода журнал продолжал существовать. И обеспечивать людей работой, деньгами и статусом. Что и как будет здесь после менямне не важно. Главноечтобы дело двигалось. Именно поэтому я делаю предложение тебе, а не Пружинову. Хотя этот жук, как ты сам заметил, спит и видит себя в моем кресле. Пушков-Рыльцев указал подбородком на дверь, давая понять, что речь идет не об инвалидном кресле, а именно о кресле босса. Но Пружинов будет разочарован. Новым шефом станешь ты, Савелий. Ты спокойный, умный и лояльный малый, ты будешь твердой рукой крутить штурвал и прокладывать курс.
А если не потяну?
Потянешь, небрежно ответил шеф. Повторяю: главноерешиться, а потом само пойдет. Не забудь: вас же будет двое. Ты и Варвара. Муж и жена.
Я не женат.
Так женись, черт возьми!
Я не умею руководить, твердо заявил Савелий. Требовать, подчинять, насаждать дисциплинуэто не мое. Я не лидер от природы.
В задницу природу! прорычал Пушков-Рыльцев. Думаешь, ялидер? Если бы пятьдесят лет назад мне сказали, что я буду управлять собственным журналом, я бы даже не понял такой глупой шутки. Я еще меньший лидер, чем ты. А вот приперлои пришлось лидировать. Я обещал, что мы вернемся к разговору о том, для чего нас создал Бог. Скажи, тебе понравился Муса, мой гость?
Муса как Муса, ответил Савелий.
Старик кивнул и понизил голос:
Бог создал Мусу убийцей. Настоящим. Я видел его в деле. Не один раз. Однажды мы вдвоем отстали от отряда и вышли на китайский пикет. Я не успел затвор передернуть, как он положил троих и за четвертым погнался А сейчас у негобизнес, офис, секретарша и прочее. Деньги делает! Хотя рожден для того, чтобы сражаться. Савелий, не пускай слюни. Бери журнал и занимайся.
Дайте время подумать.
Даю, мгновенно ответил старик. До утра. И не забудь: я предлагаю тебе не только достойное дело, но и достойный доход. Ты сейчас на шестьдесят третьем?
На шестьдесят девятом.
Что же, через год переберешься повыше. Куда-нибудь на восемьдесят второй. Если, конечно, эта зеленая гадость не сгниет и людям не будет наплевать, на каком этаже жить
Думаете, она сгниет?
Шеф-редактор погладил подлокотники и помрачнел.
А ты не веришь?
Не знаю, искренне ответил Савелий. Как-то не думал об этом.
А ты подумай. Пушков-Рыльцев подмигнул. И главное, верь. Чем больше нас будет веритьтем скорее наступит великий день. Правда, если он наступитнам мало не покажется Кстати, с Варварой я сам поговорю. Будете рулить вдвоем. Муж с женой, обажурналисты, управляют собственным ежемесячникомэто прекрасно!
«Варвара, разумеется, запрыгает от счастья», подумал Савелий.
Старик меж тем внимательно следил за его лицом. Помедлил, затем начал говорить, тихо, почти стеснительно:
Журналэто все, что у меня есть. Было многое, но остался только журнал. Я хочу, чтобы он меня пережил. Мне не нужно, чтобы после моего ухода люди сказали: «Вот, был Пушков-Рыльцевбыл журнал, нет Пушкова-Рыльцеваи журнала нет». Мне, дорогой Савелий, хочется, чтобы люди сказали: «Ого! Пушков-Рыльцев давно в могиле, а журнал его процветает!» Вот о чем я мечтаю, Савелий. Разумеется, у нас с тобой будет время для того, чтобы передать дела Месяц или два я буду рядом. Помогать и подсказывать. Потом двинешь самостоятельно. Мы с тобой очень разные. Яинакомыслящий, тылояльный. Но так даже лучше. Кое-кто, старик состроил свою фирменную презрительную гримасу, будет очень рад, что я ушел на покой и во главе журнала стоит мирный законопослушный гражданин Только, парень, не будь слишком мирным и законопослушным.
Это как? спросил Савелий. Как отличить просто законопослушного человека от слишком законопослушного?
Сам поймешь, отмахнулся старик. А теперь иди. Только перед уходом пошарь в том шкафу, рядом с энциклопедиями Там есть бутылки, одна полная, другая наполовину пустаятащи сюда обе. Я сегодня ночью пить буду. Один. Любишь пить один?
Нет.
Ну и дурак.
Солженицын все кутался в свой лагерный бушлат, грозил пальцем из угла.
Погоди, сказал старик, когда Савелий уже стоял в дверях. А ты чего такой напуганный?
А какой я должен быть? После услышанного?
Эх ты, снисходительно прохрипел Пушков-Рыльцев. Веселись, дурак. Риск, ответственность, нагрузкаэто и есть счастье! Если тебе доверяютнаслаждайся. Возглавить большое деловсе равно что невинность потерять. Такое бывает только один раз. И запоминается навсегда Тебе, малый, надо не вздыхать и ужасаться, а праздновать. Понял?
Да.
Иди.
«Хорошо ему, столетнему и безногому, учить меня жизни», раздраженно думал Герц, спускаясь в гараж.
Однако по мере продвижения лифта и изменения порядка цифр на экранешестидесятый уровень, пятидесятый, сороковойСавелий понемногу укрепился в мысли, что старик прав.
«Действительно, чего бояться? Подумаешь, журнал. Это же не оборонный завод. И кстати, перемены в судьбе давно назревали. Если откровенно, я сам их желал. При всей моей нелюбви к переменам, при всем стремлении к упорядоченности и стабильностия давно нуждался в новом и большем. Как пел тот странный музыкант сто лет назад? Сны о чем-то большем? Бывает, противишься чему-то большему, а оно само стучится в дверь.
Женюсь, да. Стану шефом. Настоящим журнальным боссом. Поселюсь на восьмидесятых, где солнце бывает минимум полдня в день. Я не карьеристи не лез к новому и большему. Не карабкался, стиснув зубы, по чужим головам. Все произошло своим чередом. Значит, так тому и быть. Евграфыч, дьявол ветхий, все-таки мудр. Он титан, фигура, он во всем прав. Власть и влияние опасно вручать авантюристам с пылающим взором. Власть и влияние должны находиться в руках у трезвых рассудительных Савелиев».
Он вышел из лифта, лелея в себе новые ощущения. Как будто вдруг стал шире в плечах. И обоняние обострилось, и слух. Старая жизнь осталась в прошлом, впереди сверкала новая.
В огромном зале гаража было шумно, из широкого китайского «майбаха» выгружалась, хохоча, группа раскрашенной молодеживидимо, приехали из дансинга, чтобы продолжить активный отдых у кого-то в квартире. Динамики лимузина исторгали нечто дикое, будто целая армия шаманов молотила в бубны, упившись секретного шаманского зелья. Пританцовывающие девочкиблудливые мордашки, задорно торчащие сиськи из высококачественного вспененного силиконаувидели журналиста, издали мелодичные возгласы, помахали: присоединяйся, мол, дядя, у нас весело, смотри, какие мы открытые для всего нового и большего; гляди, какие у нас попки упругие, какие наши мальчики мускулистые; нам хорошо, пусть и тебе будет хорошо.
Савелий сурово улыбнулся и двинулся к своей машине. Надо сказать, ребята подозрительно благодушны и раскованны. Не иначе, мякоти обожрались. Нынешняя молодежь все-таки очень неосторожна, тут повсюду объективы
«Праздникпраздником, журналжурналом, но осторожность необходима», сказал себе Савелий, вспоминая адрес Гоши Дегтя и настраивая автопилот.
Он давным-давно не был в гостях у старого товарища. Гоша жил далеко, практически на окраине, в районе с дурной репутацией, в старой башне для низкооплачиваемой интеллигенции. Визит к Гоше обещал угрозу личному психологическому комфорту. Лучше не ехать в сомнительное место на дорогой машине, а вызвать таксии не автомат, а с живым водителем; очень дорого, зато безопасно.
«Ладно, подумал Герц, рискнем. Я шеф-редактор популярного журнала, зачем мне кого-то опасаться? Пусть теперь меня опасаются. Я теперь, если захочу, любую сволочь пропечатаю, тиражом в сто пятьдесят тысяч, с цветными фотографиями. В порошок сотру. Мой журнал называется Самый-Самый, ясно? Вон, девки маются от безделья и здоровья юногосейчас поманю пальцем, и любая все сделает, лишь бы ее портрет в моем журнале появился»
Он вздохнул и тронул машину с места. «Зачем мне девки. У меня есть женщина, и я ее люблю».
7
Я думал, ты не приедешь, выдал Гоша Деготь вместо приветствия и неприятным жестом вытер мокрый рот. Проходи пока на кухню. Подожди пять минут. У меня тут небольшая проблема.
Савелий кивнул и отправился, куда ему рекомендовали. Он устал, в голове слегка шумело. Его не удивили странности в поведении товарища. «Небольшая проблема» была на самом деле бывшей супругой Гоши. Усевшись за стол, покрытый нечистой скатертьюв центре на тарелке лежало огромное ярко-красное яблоко, рядом стояла початая бутылка коньяку, Савелий услышал гневные возгласы.
Подойди к зеркалу! надсадно кричала женщина за стеной. Посмотри на себя! Ты отвратителен!
Оппонент что-то неразборчиво бормотал. То ли клялся, то ли успокаивал.
Все люди как люди! Приятные! Разносторонние! Кто марки собирает, кто запахи старинные! Всем весело, всем комфортно! Вон, у меня приятельницана Луну летала! С «другом»! Красота, говорит, невероятная, и легкость во всем теле! На будущий год опять полетит! А ты? Чего тебе не живется? «Соседи» жизнь испортили? Да они сейчас везде! Забудь, выбрось из головы!
Она права, сказал себе Савелий. «Соседей» все больше. Теперь уже и на шестидесятых вовсю увлекаются. Это сразу заметно, когда сосед становится «соседом». Он тогда ежедневно рядится исключительно в лучшие одежды и его жена даже собачку выгуливать идет только в вечернем платье. Или, наоборот, в мини-юбке и безумной раскраске наподобие грубого театрального грима.
Встряхнись! кричала женщина. Ты знаешь кто? Тыбеззубый!
«А вот тут ты ошибаешься, подумал Герц. Он точно такой же зубастый, как и ты, уважаемая. И еще в сто раз зубастее. Ты же не читала его статьи. А я читал. Внимательно. Только ты, мадам, свои зубы норовишь в других вонзить. В первую очередь в мужа своего бывшего. А он, бывший муж, свои зубы не показывает, он ими грызет исключительно самого себя. Такова между вами разница».
Ты скоро окончательно превратишься в бледного! Ты мне противен!
«А сама ты лучше, что ли? Визжишь, как электродрель. Найти бы твою кнопку да выключить». Савелий вздохнул.
Чего притих? Стыдно, да? Молчишь?
«Конечно, ему стыдно. За тебя стыдно. Как же ему не молчать, если ты слова не даешь вставить».
Все! Я ухожу!
«Давно пора. Иди. Подключись к Соседям, там такое любят. Там скандалэто круто, это рейтинг. Это слава и подарки спонсоров».
Герц посмотрел в окно. XXII век мерцал и колыхался. Пространство, перечеркнутое вертикальными линиями стеблей, в вечерней полутьме на их поверхностях играют блики, меж стеблямияркие огни, всех цветов, их тысячи, и парящие голограммы реклам, и бегущие по горбам эстакад машины, вышевертолеты, еще вышечернильные небеса.
Сто лет назад было иначе, подумал Савелий. О, дикое и жестокое прошлое! Кровавый зарешеченный XX век! Беспорядочный и форс-мажорный XXI-й! Суровые прямые люди, никаких семейных конфликтов, воплей, никаких изнеженных истеричек, никакого мещанского безделья и туристических поездок в места, где каждому гарантирована легкость во всем теле.
Мужчин часто тянет в прошлое. В те благословенные незамысловатые времена, когда можно было молча взять дуру за волосы и тряхнуть пару раз. Для упрочения личного психологического комфорта.
Или, продолжал размышлять Герц, перестаешь ее, допустим, кормить. День не кормишь, двана третий она уже совсем тихая и послушная.
Закрыв за своей благоверной дверьвернее, это благоверная сама хлопнула ею, Гоша вошел в кухню, шаркая. Сутулый, со слезящимися глазами. Выхватил с полки два стакана, налил в оба. Молча выпил. Покачал головой.
Двадцать лет вместе. Двое взрослых детей. Девять комнат. Пятьдесят четвертый этаж. Чего ей не хватало?
Савелий молчал. Он не нанимался третейским судьей и не желал «работать» жилеткой для чужих слез. Все это уже происходило много раз.
Гоша опять налил себе и с нажимом произнес:
Выпей.
Савелий перевел взгляд на красное яблоко. Оно было здоровым. Все остальноескатерочка, дыхание сидящего напротив нетрезвого товарища, сам воздух кухонькибольным.
Я уже пил сегодня, ответил он. Больше не хочу. Зачем звал?
Гоша Деготь зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул. Савелию стало его жаль. Все-таки, наверное, Гоша был боец и бился, как умел. Изо всех сил. Но вышло так, что силы кончились.
Прости, пробормотал Гоша. Ничего особенно не случилось. Просто захотел не знаю посидеть, поболтать Черт знает что творится В общем Он встал, опять сел, схватился за бутыль, потом решительно ее отодвинул и посмотрел на Герца. Устало и затравленно.
Тяжко тебе, осторожно заметил Савелий.
Неожиданно Гоша злобно захохотал.
Мне? Я в порядке. У меня есть вот это. Он показал на бутылку. Это тебе, Савелий, тяжко. У тебя этого нет.
Не имею потребности.
Гоша сощурился:
Это меня и пугает.
Ты о чем?
Выпей. С товарищем и коллегой. Выпей.
Не буду.
Выпей! крикнул Гоша и сильно двинул к Савелию стакан. Просто выпей, и все.
Несколько мгновений Герц сидел без движения, потом в два больших глотка исполнил просьбу.
Доволен?
Гоша Деготь не сводил с него глаз. Процедил:
Пока не знаю. Подождем.
Ничего не выйдет, усмехнулся Герц. Я чистый.
Гоша молчал, тяжело сопел. Савелий вдруг расслабилсяили алкоголь его расслабил, хлопнул приятеля по плечу:
Успокойся. Ты позвал меня проверить, не жру ли я мякоть стебля?