Савелий подвинул спутнице кресло, сел сам, попросил свежевыжатого сокадыня с апельсином (плюс особый тоник по специальному рецепту бармена, ингредиенты держатся в секрете), вытянул ноги, чтобы всема главное, ему самомубыли видны его новые, удобно облегающие ступни туфли, зажмурился от удовольствия (небо, ветер, полдень, XXII век) и позвал:
Варвара.
Что?
Я тебя люблю.
Я тебя тоже. Только подвинься немного. Ты загораживаешь мне солнце.
Слушай, Савелий выполнил просьбу, ты ведь писала диплом по русской литературе ХХ столетия.
Это было давно.
Помнишь выражение «лакировка действительности»?
Смутно.
Савелий помолчал и выдал:
А я его вижу.
Что именно?
Лак.
Я тебя понимаю, кивнула умная Варвара.
Мне кажется, Савелий сменил удобную позу на еще более удобную, что все вокруг переливается.
Ты просто выспался и отдохнул.
Да. Смотри, какой смешной мальчишка.
Не смешной, а модный. В этом сезоне все опять носят оранжевое и фиолетовое.
А что носили в прошлом?
Желтое и белое.
А в позапрошлом?
Лиловое. И трехмерные татуировки.
Герц тут же вспомнил чумазого дилера, давеча предлагавшего на перекрестке запрещенную дрянь, и ощутил угрозу личному психологическому комфорту.
«Надо реже бывать внизу, решил он. И ездить на работу, как все нормальные трудящиеся, по платным эстакадам на высоте двадцать пятого уровня. Дороговато, зато ты избавлен от необходимости наблюдать своих бледных соотечественников, обожравшихся мякоти, хихикающих, грязных, а главное, весьма многочисленных. Да, удручает не их вид, а именно количество. Причем бледных все больше. Это заметно всякому внимательному человеку»
Отличный день. Он опять улыбнулся Варваре, снова перенастраивая себя на получение удовольствия. У меня появилось вдохновение. Предлагаю выпить по бокалу шампанского. И пойдем. Сегодня нельзя опаздывать.
Шампанское? задумчиво протянула невеста. В полдень? В понедельник? Нет. Мне воспитание не позволяет.
Как хочешь. Савелий встал, оттолкнувшись ладонями от подлокотников и успев отметить силу своих мышц-разгибателей. Прекрасные мышцы-разгибатели, прекрасное кресло, прекрасное утро.
Его подруга строила свою жизнь в рамках статуса «серьезной девушки из хорошей семьи», и ее любимая форма отказа предусматривала ссылку на «воспитание». Тем самым, считала Варвара, элегантно подчеркивалась ее независимость от мужчин. За спиной невесты Савелия Герца всегда словно маячили любящие, финансово благополучные папа и мама, а также апартаменты в двенадцать комнат, с бассейном, зимним садом и живыми слугами. На самом деле, Савелий знал доподлинно, Варвара секретно презирала родителей за склонность к мещанству и с семнадцати лет жила отдельно. Дважды сходила замуж (обошлось без детей), собиралась посвятить жизнь сначала юриспруденции, затем борьбе за экологию, а потом дизайну и ваянию, пока не приземлилась в редакции ежемесячника «Самый-Самый», где выросла в первоклассную журналистку. Она надевала смелое платье, «включала леди» (ее собственное выражение) и добивалась откровенных интервью от таких людей, которые регулярно публично мамой клялись, что интервью никогда никому не дадут.
Сейчас Савелий и его женщина шли работать. Пробирались, подмигивая незнакомым и обмениваясь шуточками со знакомыми, сквозь благодушную нарядную толпу, где о работе думал примерно один из десяти. Даже на семьдесят седьмом этаже трудились только идеалисты-фанатики и те, кто очень любил деньги. Остальные твердо знали, что работатьудел китайцев. А жители Москвы родились, чтобы наслаждаться жизнью. В XXII веке гражданин России никому ничего не должен.
Савелий Герц тоже знал, что никому ничего не должен, и тоже очень любил наслаждаться жизнью (этому учили в школе мудрые и терпеливые педагоги), но он происходил из незначительной прослойки общества, когда-то называемой «интеллигенцией», а среди ее уроженцев считалось хорошим тоном что-то делать, утруждать себя ради общественной пользы, подталкивать прогресс. Савелию сызмальства внушили презрение к праздности.
Варвара же много раз признавалась, что ей плевать на общественную пользу, она работает только потому, что некуда девать энергию.
Несмотря на разницу в происхождении и во взглядах, они отлично ладили.
Выше поднимались не на лифтена особом самодвижущемся эскалаторе. Медленнее, зато интереснее. Веселая беззаботность семидесятых этажей сменилась чопорностью и спокойными цветами восьмидесятых. Сюда бездельникам вход был заказаннеработающему гражданину восьмидесятые уровни были просто не по карману. Здесь почти все занимались делом либо проживали родительские капиталыно тоже осторожно и с умом. Никто не пританцовывал и не торчал по полдня в массажных салонах, торговых галереях и экспресс-отелях. Здесь кое-кто выглядел мрачным. Можно было услышать брань и возгласы досады. Здесь квартировали крупные торговые компании, продающие нищим европейцам лес и байкальскую воду, а в шикарных кабинетах стряпали свои делишки посредники, распределяющие денежные «ручейки», поступающие через правительство из китайской Сибири. Распределители не «ручейков», но «рек» и «морей» сидели, разумеется, на девяностых уровнях: там, выше верхушек самых высоких стеблей, наслаждалась солнечным светом элита Москвысамые богатые, самые влиятельные, самые ловкие и самые страшные люди.
На восемьдесят третьем они прошли через зал, устроенный так, чтобы всякий попавший сюда человек проникался специальной благородной меланхолией: негромко журчала вода в фонтанах, и подле высокотехнологичных каминов с живым огнем в глубоких креслах сидели дочерна загорелые мужчины и женщины, озабоченные не расходованием дармовых китайских денег, а их приумножением. Улыбаясь друг другу, они демонстрировали зубы, покрытые, по последней моде, ярко-красным лаком.
Савелий толкнул дверь из карельской березы, пропустил вперед Варвару и вошел в помещение редакции одиознейшего, скандальнейшего и популярнейшего московского журнала «Самый-Самый».
2
Всякий переступивший порог редакции первым делом видел местную достопримечательностьизвестное всей Москве кресло чиппендейл, крытое лоснящейся кожей. Сделанное на заказ, оно было ровно в два с половиной раза больше, чем любое другое обычное кресло. Три метра высотой. Героев очередного номера журнала фотографировали в лоне гиганта либо на его фоне: это считалось честью, при том что персонажи интервью, по контрасту с циклопическими подушками и подлокотниками, выглядели, как правило, малолетними хулиганами либо девочками-хорошистками с плотно сдвинутыми коленями. Посредством уникального кресла здесь культивировалось парадоксальное остроумие: мы напишем, что ты самый-самый, но увековечим в виде дурака. Согласишьсястало быть, ты и есть настоящий, стопроцентный самый-самый.
Савелий и Варвара прошли дальше, в залитый светом общий зал. В редакции презирали кабинетную систему, люди работали на глазах друг у друга. В сотрудника, ведущего сверхважную телефонную беседу, могли бросить комком бумаги или апельсиновой кожурой. Во-первых, чтобы расслабился, а во-вторых, чтобы не забывал: нет и не бывает ничего сверхважного. Есть только самое-самое и все остальное.
Здесь, в ожидании начала еженедельного совещания, собрался мозговой центр скандального еженедельника. Те, кто, собственно, и создавал каждый номер. Маленькая Валентина Мертваго, редактор отдела новостей, и два журналиста-универсала: Пружинов, узкий брюнет с холодным взглядом, безжалостный сноб, знаменитый сумасшедшей работоспособностью, и его антипод Гоша Деготьнеряшливо одетый, с потухшим взглядом. Оба маэстровместе с Савелием и Варваройтянули на себе всю творческую часть: интервью, репортажи, аналитику, но если блестящий Пружинов только набирал вес и считался в профессиональном сообществе первостатейной восходящей звездой, то Гоша Деготь, хоть и выдавал шедевры, быстро скользил в обратном направлении. Много пил и недавно пережил развод. Сейчас он единственный из всех не улыбнулся вновь прибывшим.
У стены на стуле пристроился смутно знакомый Савелию мальчишка с оранжевыми волосами. Герц сообразил, что именно эти волосы обсуждал с Варварой полчаса назад в баре на семьдесят пятом уровне.
Наконец-то, звучно провозгласил Пружинов. Старик без вас не хочет начинать.
Тут же из-за полуоткрытых дверей конференц-зала послышался скрипучий фальцет:
Что там? Соизволили прибыть наши голубки?
Так точно! крикнул Герц.
В задницу твое «точно»! Заходите, начнем.
Все, включая загадочного юношу, торопливо вскочили и прошли, едва не толкаясь локтями, в соседнее помещение, где во главе стола в новейшей китайской инвалидной коляске поджидал свою паству, своих детей, своих рабов маленький старик со скрюченным телом мумии. Два десятка длинных волос, уцелевших на сером, в пятнах пигментации, черепе, были забраны сзади в косицу, непомерно длинные пальцы, лежащие на ручках управления, хищно шевелились. Сколько ему летзнал только он один; официальный возраст был сто три года.
Шеф-редактор и владелец журнала «Самый-Самый» Михаил Евграфович Пушков-Рыльцев выглядел как человек, в юности сочинявший стихи о любви, но однажды резко завязавший со стихами, любовью и юностью. В гостиной его квартирыСавелий сам виделза антикварным ломберным столиком сидели голые по пояс голографические модели Зигмунда Фрейда и Карла Марксаиграли в «Монополию» на щелбаны.
Глядя в огромное окно, шеф ждал, пока все рассядутся.
Гоша Деготь дернул Савелия за рукав и прошептал:
Ты мне сегодня нужен. Вечером. Приезжай. Только обязательно.
Что случилось? осторожно поинтересовался Герц.
Ничего. Но это очень важно.
Савелий уловил запах перегара. Удержалсяи от того, чтобы поморщиться, и от того, чтобы удивленно поднять брови. «Очень важное ничего». Как раз в стиле нынешнего Гоши.
Герц! каркнул Пушков-Рыльцев. Прими вправо! Ты загораживаешь нашему трезвеннику солнце.
Гоша Деготь побагровел. Сидящая напротив Варвара поджала губы, чтобы не улыбнуться. Незнакомый мальчишка, наоборот, улыбался во весь рот.
Все понял, сказал Савелий Гоше. Я приеду. Извините, шеф.
Сам ты шеф, отбил Пушков-Рыльцев.
Я не шеф, мирно возразил Герц.
Тогда сиди и не хрюкай.
Пружинов фыркнул.
Начнем, провозгласил старик.
* * *
Гошу Дегтя в редакции жалели и презирали. Именно в такой последовательности. По крайней мере сам Савелий, завидев угрюмого сутулого Гошу, испытывал сначала сильную жалостькак если бы Гоша имел какой-либо физический недостаток типа косоглазия, а потом, сразу, столь же сильное презрение, поскольку Гоша в своем косоглазии был сам виноват.
Семь лет назад Гоша вступил в экспериментальный проект «Соседи». По заданию редакции. В квартире Гоши установили пятьдесят миниатюрных видеокамер. Наблюдать за подробностями Гошиной жизни, включая самые интимные детали, мог любой участник проекта «Соседи». И наоборот, сам Гоша, включив телевизор, получал доступ к первоклассным цветным трансляциям из квартир нескольких тысяч прочих участников затеи. Проект был коммерческим: семьи, чье существование вызывало интерес у наибольшего количества наблюдателей, попадали в особый рейтинг и получали от спонсоров одежду и бытовую технику.
Гоша Деготь считался зубром журналистики. Его первые статьи о проекте «Соседи» взахлеб читала вся Москва. Гоша стал подтянут, красиво одевался, бросил пить и сквернословить. Еще бы, ведь за ним круглосуточно наблюдали (надо сказать, что отказ от ругани дался ему с трудомжурналисты все страшные матерщинники). Гоше завидовали. Спустя год проект разросся и стал бешено популярным. В «Соседи» записывались десятками тысячв основном нижние этажи, бледные слои населения. Число преступлений на бытовой почве резко сократилось. Органы правопорядка торжествовали. За первые три года в проект вошли две трети населения гиперполиса. Гоша Деготь издал книгу «Я ваш сосед», затем еще одну, обе стали бестселлерами. Однако на исходе третьего года со звездой журналистики что-то произошло. Поведение звезды изменилось. Когда-то ухоженный импозантный мужчина, само обаяние и остроумие, он перестал следить за собой, не причесывался и избегал появляться в собственном домепроводил время или на работе, или в баре за стаканом алкоголя.
В то время в рейтинге «Соседей» первое место стабильно занимала семья Петуховых: агрессивный папа Петухов, истеричная мама Петухова, бабушка-алкоголичка и три взрослые дочери, все нимфоманки. Женихи дочерей непрерывно менялись, букмекерские конторы принимали ставки на срок сожительства с тем или иным молодым человеком. Никто из семьи давно нигде не работал и вообще не покидал обширной квартирывходную дверь открывали, только чтобы принять от спонсоров очередную кофеварку. Однажды, спустя неделю после грандиозного банкета, посвященного пятой годовщине проекта, папа Петуховк тому моменту миллионер в рублях, долларах и юанях, дождавшись прайм-тайма, забаррикадировал окна и двери, взял топор и с криками: «Я не Петухов, яРаскольников!» зарубил насмерть и жену, и бабушку, и трех дочерей. Казнь смотрела рекордная аудитория в восемнадцать миллионов. Пульт оперативного дежурного по городу сгорел от пяти миллионов одновременных входящих звонков.
По личному приказу тогдашнего премьер-министра проект «Соседи» был закрыт.
Следующий месяц вошел в новейшую историю страны как «кровавый июль». Около тысячи человек, бывшие участники проекта, главным образом люди преклонного возраста, покончили с собой, более пяти тысяч объявили голодовку, десятки тысяч вышли на улицы. Премьер лишился кресла. Проект возобновили. Интеллектуалы с семидесятых и толстосумы с восьмидесятых этажей презирали «Соседей». Само слово стало бранным, за невинное когда-то обращение «сосед» можно было получить по физиономии. Но семью Петуховых сменила в топ-сто другая, столь же достойная, семья.
Гоша Деготь, давно вышедший из проекта, весь последний год писал книгу «Нет, я не ваш сосед!!!», но вдохновение покинуло мэтра, а издатели не проявляли интереса, поскольку всерьез связываться с «Соседями» никто не хотел. Система, где граждане сами с наслаждением подглядывают друг за другом, была выгодна всем. Одно время поговаривали, будто создатель «Соседей» глава акционерной компании «Двоюродный брат» миллиардер Головановвот-вот получит государственную премию.
Савелий не любил тех, кто жалеет себя. А Гоша Деготькогда-то отличный малыйтеперь только и делал, что вздыхал и заглядывал всем в глаза, ища сочувствия. Его карьера была погублена. Едва он отваживался опубликовать очередной материалхотя бы невинный репортаж с выставки декоративных собачек, как интеллектуалы заваливали редакцию письмами с требованиями вышвырнуть «этого соседа» вон. Телевизионщику Маркину, ведущему программы «Кумиры прошлого», Гоша едва не сломал шею в ответ на предложение поучаствовать.
Дело осложнялось тем, что Савелий был товарищем Гоши Дегтя.
Господа! провозгласил старик, грубо откашлявшись. Прежде чем начнем, я сделаю сообщение. Нашего полку прибыло. В журнале новый сотрудник. Знакомьтесь. Филипп.
Мальчишка откинул со лба оранжевую прядь, встал и кивнул. Юный, гладкий, загорелый, пахнущий ультрамодной туалетной водой «Солнце страсти». Волосы до плеч, удлиненное лицо со слабыми, но все же заметными признаками вырождения, фиолетовая рубаха с интерактивными аппликациямиэдакий индустриальный херувим.
Четвертый курс университета, продолжил шеф, отличник и прочее. Взят на испытательный срок. Кликуха его будет Филиппок. Ты не против, о прекраснейший?
Новичок покраснел и опустил глаза.
Чудненько, провозгласил Пушков-Рыльцев и поморщился (видимо, тоже унюхал тяжелый аромат, специально рассчитанный на семнадцатилетних девочек, обожающих шоколадки и песенки в исполнении томных блондинов). Итак, сначала о главном. Старик вздохнул и задрал подбородок. Камрады! Завтра у нас большой день. Юбилей! Нам тридцать лет! А через две недели мы должны сдать праздничный номер. И это, шеф обвел паству тяжелым взглядом, будет сумасшедший номер. Бешеный. Не имеющий, черт побери, аналогов. Насчет полиграфии я уже договорился, у нас будет обложка с трехмерной графикой и каждая страницас отдельным запахом Но про всю эту ерундупотом. В данный момент меня волнует содержание. Сейчас каждый из вас встанет и выскажет гениальную идею. Другие не принимаются. Только гениальные. Начнем с дам-с. Валентина, прошу.