Ну а что же я? Я не в силах был ни ему помочь, ни как-либо проявиться. Я ведь кто? «Человек из февраля», внутренний терапевт расщепленной личности. За пределами психического мира Влада меня вообще нет. Я не могу зайти с другой стороны, подойти снаружи. Я одна из тех функций психики, которая замирает, едва личность спускается на дочеловеческий уровень реагирования.
И все же в какой-то момент разум Влада сложится вновь, чтобы юркой ладьей выплыть из небытия. И ладьей будет Командор Влад, а за юркостью станет следить его верный штурмантерапевт Юрка.
Это что? Сознания свет? Но тогда почему так темно? А, подвал и мешок на голове, вот от них и темень. Надо выйти, но не идут ноги. Надо снятьно руки не слушаются. Тоже мне органы сознательного действия.
А! Вот оно! Не слушаются, поскольку прикованыэто все объясняет! Надо бы скорей расковаться. Но чем это сделаешь, если нет инструментов и руки заняты? Все надежды на силу мысли
Может, в новой конфигурации Малого Кристалла она стала сильней, чем была?
12
Сила мысли Я вторично вспомнил о ней, когда стоял последним в очереди на собеседование в палатке кудрявого мордоворота. Эта сила тогда, в подвале, помогла снять наручники. Что же я не пользуюсь ею теперь? Ведь наручники сковывали свободу движений намного сильней по сравнению с автоматчиками; да и прикасались они непосредственно к телу, а не только к страху его потерять
Но тут я подметил знакомые ходы мысли.
Юрка, ты?
А то кто же? отозвалась статуя юного барабанщика передо мной.
Как-то молодо выглядишь
Да не суть. Называй меня Юрка-младший.
Очень рад тебя видеть! Не подкинешь ли мне идею
Как использовать силу мысли? Заклинаю тебя хорошенько сперва подумать, а тогда уж использовать. А не то пожелаешь, чтобы, к примеру, солнце вышло из-за туч, а оно из-за этого приблизится к земной атмосфере. Космос порою хрупок.
Я настолько силен? вот удивление-то. Что ж тогда заперт в эту постылую статую?.. Ах да, кажется, по собственной воле
Однако стоит повнимательней разобраться в ситуации. Собеседование черного начальника со статуями идет полным ходом, по итогам их сортируют на две группы, а я так и не знаю, какая из них согласилась сотрудничать с властями, а какая проявила непреклонность. Хорошо бы, чтобы твердость духа проявило большинство, но вправе ли я рассчитывать на такой сказочный результат? Даже человеческие выборки дадут другую статистику, а тут, как-никак, статуи
Хочешь узнать их выбор? Юрка-младший растянул гипсовое лицо в подобии улыбки. Он тебя не утешит. Сотрудничать с кудрявым садистом согласились все. Просто часть этих статуй отправят на Полуостров шпионить, а другую, меньшую частьсовершать теракты.
Да? Откуда ты знаешь?! воскликнул я.
Угадай. Психотерапевтам негоже подсказывать выводы, к которым может прийти и сам анализант.
Я подумал и вдруг догадался. Ну да! Если Юрка, который, чего скрывать, это мой же внутренний голос Если он говорит устами гипсового барабанщика, то значит Значит, мой внутренний мир занимает больше одной статуи.
Браво! порадовался за меня Юрка. Даже стукнул в свой гипсовый барабан. И застыл выжидательно.
Если больше одной, почему не все? Если вдуматься, то откуда могло бы взяться столько однородных фигур? Это грани одной фигуры, все явились из одного Кристалла. Из моего собственного.
Юрка-младший поддержал мою мысль длительной барабанной дробью.
Но ведь я здесь, по-видимому, главный? Я ведь не зря Командор!
Юрка согласился и с этим.
Командора должны слушаться! Ну, хотя бы в теории
А ты не пробовал им на практике чего-нибудь приказать?
Интересно, что эта простая мысль до сих пор меня не посещала. Я прокашлялся и пророкотал громовым командорским голосом:
Статуи, слушай мою команду! Разоружить автоматчиков!
А чего мелочиться, в самом-то деле?
Миги многое сделано. Это без точной команды статуи слоняются без толку и не знают, чем бы себя занять. А стоит сигналу прийти, действуют быстро. Только один из подвергшихся нападению конвоиров успел снять с предохранителя свою скорострельную пушку. Но и его чуть позже монументальная девушка-спортсменка так приголубила веслом по макушке, что автоматная очередь целиком ушла в небесное молоко.
Грузчики отступили к забору. Насчет них распоряжения не было. Ладно, нам не до них. Остался еще начальник в палатке. Наглый, жирный, кудрявый. Стоило нашим к нему зайти и ткнуть в лицо автоматом, он завизжал, как свинья недорезанная, и стал умолять:
Не стреляйте!
Подмывало сделать наоборот. Но я посмотрел в его кудрявую харю и убедился: он, Алексей Булыгин. Только чуток состарился и разжирел. Ну не странное ли совпадениеэтот новый привет из детства?
Надо быть осторожнее, понял я. Как и с солнышком из-за туч. Кажется, в этом мире моего много. Не один лишь взвод гипсовых статуй.
Космос парусов и крыльев
Ольга РэйнОхота на Бармаглота
Мериться Тристан предложил, у меня бы на такое дурости не хватило, а он шебутной. Всех подбил, даже Микаэля, уж тот на что спокойный да скромныйно встал вместе с нами на силовой стене, где камеры не смотрят.
Солнце, наша Медуза, тускло-розовая перед закатом, уже пряталась между двух конусообразных гор на горизонтеТристан называл их Сиськи, правая больше левой. Он говорил, что у женщин так часто бывает, я надеялся когда-нибудь удостовериться и очень любопытствовал, какие же женщины (во множественном числе) просвещали Тристана.
При любой свободе нравов главноеприйтись по нраву,так говорил Сергей Васильевич Фокин, второй помощник экспедиции, а теперьсоветник временной колонии и наш наставник. Сам он, хоть еще и нестарый, крепкий и похожий на писателя Хемингуэя с портрета в библиотеке, не особенно пользовался «свободой нравов» я видел, как он подолгу сидит у обелиска Непроснувшимся, прижимая руку к холодному пористому камню, а лицо у него при этом такое, что мне смотреть неудобно делалось. Будто душа нагая показывалась, беззащитная, мягкая, не умеющая сама согреться.
Не зевайте, расстегивайте и доставайте,поторопил Тристан, смеясь.
Мы все пятеро достали, показали друг другу, немного смущаясь, но глядя цепконе каждый день доводится посмотреть, сравнить, подумать. Микаэль последним достал, у него самый длинный оказался, Тристан даже присвистнул, разглядывая.
У меня зато толще,засмеялся.
Ну тут и начались всякие шутки про это самое, с неандертальских времен всем человеческим самцам приятно думать, что у них там внизу большое, как у мамонта, крепче скалы и всегда готово к бою. Хотя про это-то чего шутить, оно, как и все остальное, у нас абсолютно одинаковое, разве что по малолетству у кого поменьше. У Эрика и Эйдена, например, но я, конечно, не заглядывал.
Но к восемнадцати годам, к модобраху, мы все уже одинаковые, волосок к волоску. С родинкой на большом пальце левой рукиудобно право-лево различать. С щелью между передними зубами, отчего улыбка выглядит особенно искренней и чуть детской. Кареглазые, темноволосые, чуть полноватые, пожалуй, такая уж генетическая конституция, когда к концу отрочества щенячий жирок набирается, а после двадцати сходит, оставляя крепкие жилы, хорошие мышцы. Только мало кому из нас доводится дожить до двадцати, так что
А Дилиона не позвали? спросил Микаэль, как будто только что заметил, что кого-то не хватает. Мог бы уже и привыкнуть. Все помолчали, глаза отводя. Я первым свой гемосталь обратно в чехол вправил, ремешком перехватил у локтя, рукав застегнул.
Он бы сюда на стену не поднялся,сказал. Да и не захотел бы. Тащить его, что ли?
У него больше нету гемки, ему сняли,тихо сказал Эрик. Или Эйден? Илонка их одинаково одевает, нашивки бы что ли сделала с именами, чтобы различать можно было. Или с эмблемкаминех там, или снарк, или из земной фауны чего.
Я ей такое посоветовал как-то раз, она прищурилась, потом потянулась, потрепала меня по голове. Я все не мог решитьснисходительно потрепала, как ребенка? Как близнеца своих близнецов? Или как симпатичного юношу на голову себя выше, который уже бреется? Часто, каждую неделю!
И тут я вдруг понял, что мальчишка сказал. Что у Дилиона теперь нет гемосталя.
Как нету? С каких пор? Сняли? Что значит, для него не будет модобраха? Мы одновременно заговорили одинаковыми голосами. Мой дал предательского петуха на «как же так», я смутился, но никто вроде не заметил.
Ну понятно, зачем ему теперь? вздохнул Микаэль. Если любой чих и пукпрямая дорога к микромутациям Со сломанным-то позвоночником Ядро его изжарит на раз-два-три, это и без гемки ясно. Чего зря кровь отворять
И мы все чуть вздрогнули от совпавшего с этими словами привычного укола в плечогемосталь взял каплю крови, как делал это каждые четыре часа всю нашу жизнь, машинка выпарила, нарастила микронный слой на генетический ключ, растущий вместе с нами. В конце Лета, прежде чем запереться в корабле и начать Зиму, мы проведем модобрахактивируем Ядро, управление которым замкнуто на мертвого капитана Томилина, и попытаемся к нему подключиться.
Наверное, мне стоит говорить «они», а не «мы», потому что в каждую такую попытку Ядро сжигает не только весь оставшийся заряд батарей, но и одного из нас, клонов Томилина. Иногда двоих, если кто вторым сам вызовется и по возрасту подходит. Мой старший брат Броган четыре года назад пытался стать третьим, что было с его стороны безумной смелостьюлезть в Ядро после того, как оно только что изжарило мозги двум подряд таким, как ты. Но ему тогда мапа не далдо сих пор помню, как он рычал, в него вцепившись, будто сквозь отстраненную маску прорвалось древнее, бешеное отчаяние волчицы, у которой щенка убивать собрались.
Ну Женя, ну успокойся,говорил мапе Фокин, держа за плечи. Ну уколи себе что-нибудь, ты же сама врач-биолог. Солнышко мое хорошее, ну ты же знаешь, зачем мы это делаем А ну успокойся, сказал! Есть же гемостальхоть какая-то отбраковка, чтоб совсем зря пацанов не губить Броган, хочешь прямо сейчас, пока Ядро горячее, генетический ключ проверим, ну? «Как закалялась гемосталь»?
Броган тогда посмотрел на мапу, бледного, дрожащего, и головой покачал.
Нет,сказал,спасибо, Сергей Васильевич. Я уж дождусь, когда моя очередь придет. Если гемка сейчас покраснеет, это ему нам отравит оставшееся время вместе. Пусть уж будет ну, надежда.
На хрен такую надежду,сказал мапа, резко дернув головой. Надежду, в которой мы жжем своих детей, как спички. И они гаснут, гаснут
Женяначал опять Фокин твердо и с нажимом, но тут же лицо его дрогнуло, исказилось, горло перехватило. Мы жжем спички потому что нам нужно выжить. Если не добудем огня, то мы все, все замерзнем Иди, Броган, домой. Модобрах закончен. Впереди Зима.
В тот последний год с Броганом мапа был очень молчаливым и мало улыбался. Зимой, в корабле, работы немногопроверки систем, уборки, то, что раньше называлось «драить палубу». Мапа дежурил по медблоку три дня в неделю, а вечерами дома мы играли в настольные игры, болтали. Мапа нам много рассказывал о Земле, о том, как в поясе Койпера были открыты пространственные тоннели«уши Господа», через них можно было проходить в другие части Вселенной, не используя околосветовых скоростей, которых живая материя не выдерживает.
Экспансия за пределы Солнечной системы вдруг стала возможной. Я записался сразу, как только возрастом вышел, с шестнадцати лет можно было. Тогда я еще не очень себя понимал, но годы шли, смеркалось, как говорится К двадцати трем годам понял окончательно, что яне женщина, а мужчина в женском теле, так бывает. Но тут выбор всталсадиться на гормоны и делать операцию, или лететь в экспедицию. Выбирать, какая мечта для меня важнее. Думалну полечу, рожать же меня никто не заставит На тот момент, так как активной колонизации не было, а в анабиоз просто так ложиться желающих как-то не находилось, исследований не было о его влиянии на фертильность. Не знали, что шестьдесят процентов женщин, засыпающих больше чем на год, становятся стерильны
То есть ты жалеешь, что тебе пришлось ну, нас родить? спросил тогда Броган, и его голос дал скрипучего петуха, а я рассмеялся, чтобы скрыть страх ожидания ответа. Мапино лицо дрогнуло, он схватил нас за плечи и больно сжал.
Нет,сказал он, приблизив лицо к моему, потом к лицу Брогана, смотрел нам в глаза, будто завязывая узлы между душами. Нет,говорил он снова и снова,нет, нет, нет,пока мы все трое не разревелись, как дураки. Мапа прижал нас к своим плечам, гладил по волосам и рассказывал про полет, как Земля становилась вдали синим шариком, как менялись вокруг звезды и Солнце становилось все меньше, как он сам спал и просыпался. Цикличность холодного анабиоза подводит сознание к поверхности, повышает температуру, напоминает жизни, что та продолжается, потом опять уводит вглубь, в ледяную темноту, где медленно проплывают образы глубоководных снов, тени памяти, отброшенные на генетическую решетку сотнями тысяч поколений тех, кто смотрел на небо, добывал и ел земные плоды и давал предметам имена
В конце следующего цикла гемосталь Брогана остался красным, не пожелтел в первичном анализаторе. Это означало, что количество микромутаций не превышало порог Терехова и Ядро могло принять Брогана, вернуть контроль над кораблем, позволить нам наконец улететь с Лепуса. Я очень любил брата. Он умер не сразу после модобраха, а прожил еще шестнадцать часов одиннадцать минут, хотя был ли мой брат все еще внутри этого страдающего, искореженного напряжением тела, я не знал.
Мапа принес домой пепел Брогана, спрессованный в серебристый кирпич размером с ладонь, сверху в него был вплавлен кристалл гемосталя, а по периметру было написано «et iterum fugere», «снова полечу» на латыни.
Мапа положил металлический блок на стол между нами, мы смотрели на него и молчали. Во мне будто проломили черную дыру размером с этот кирпич, края ее ломило, а изнутри сочился ледяной холод. Я смотрел на навсегда покрасневший, оплавленный по краям гемосталь и думал, что через два года придет и мой черед ложиться в гнездо управления Ядром, чувствовать, как на голове и вдоль спины закрепляют контакты, ждать пока на них подадут напряжение и думать о том, как здесь умирал в момент крушения корабля первый Томилинкапитан, с костей которого потом соскоблили достаточно генетического материала, чтобы родились мы, и горели тут снова и снова
Мы молчали, все пятеро на силовой стене, держащей купол поля. И уходили оттуда вместе, хотелось даже взяться за рукиплоть к плоти.
Надо бы Дилиона навеститьсказал Микаэль, мы все сейчас об этом думали. Каково ему сейчас-то? Лежит, под себя срет, да? Дей, чего твоя мапа говорит-тоон вообще никогда ходить не сможет? Совсем? Чего он, болван, полез на ту скалу-то?
Несчастный случай же. Конец сезона, скоро большая охота, он в разведку вызвался.
А под скалой было гнездо снарка Дилион арбалет взвел, за стрелой потянулся и не удержался. А вниз там почти четыре метра
Упал прямо на снарка, в которого стрелять собирался. Спину переломал и ему и себе. Килограммов сто туша, потому и едим мясное так рано в этом году.
Ну хоть так,через силу засмеялся Микаэль. Хоть такая польза
Мы домой,сказали Эрик и Эйден. Мама борща наварила. Дей, она тебя велела на обед зазвать. Пойдешь?
Я должен был пойти к Дилиону, я знал, что долженкак друг, как брат, как товарищ. Чувствовал, что ему, моему другу, другому варианту моего «я» нужно, чтобы я пришел, пошутил с ним, рассказал о похождениях Тристана, о том, как охота еще не прошла, а везде уже готовят еду из добытого им снарка
Но я хотел увидеть Илонку и пошел есть борщ, хотя и голоден-то не был.
Илонкаособенная. Она родилась, когда корабль проходил в Ухо Господа, ее первый вдох совпал с входом в серое ничто. Три месяца межпространственного туннеля, потом десять лет космического полетаединственный ребенок, маленькая неспящая фея среди полутора тысяч меняющих фазы сна и бодрствования колонистов и экипажа. Говорят, ее очень любил капитан Томилинкатал на плечах по гулким металлическим коридорам, учил читать, сочинял ей смешные детские стишки.
«Как у солнышка Медузы наедимся кукурузы, распакуем наши грузы и айда стирать рейтузы» Илонка мне показывала листочки, исписанные моим же почерком, с картинками редкого безобразия, я тоже так рисую. Горы, домики, солнышко в небе, по цветочкам скачет лысая девочка с бантиком, предположительно сама Илонка.