Ощущение это прошло так же неожиданно, как возникло, он и песню допел, и покричал вместе со зрителями, и спел следующую песнюуже с обычным драйвом. Но понимал: все кончено. Пора уходить
Он подумал об отце. О бумагах, которые тот оставил. Формулы. Вся его жизнь заключалась в формулах. Закорючки, знаки, числа, буквы. Нечто, понятное посвященным. Нечто, понятное тем, кто специально учился понимать. А на самом деле понимать не нужно учиться. Пониманиеили есть, от природы, Бога, Высшей силы, или его нет. Впрочем, это разные понимания. Понимать математику и понимать людейне одно и то же. Да, потому что второе важнее. Когда на ВВС снимали ставший в какой-то степени культовым, а на самом деле довольно примитивный фильм «Параллельные миры, параллельные жизни», кто-то из сценаристов, кажется, Джексон, а может, Стоуберг, сказал, а Марк услышал и запомнил, потому что это было верно сказано: «Понимать людей человек учился миллионы лет, а понимать природутолько несколько тысячелетий». Фразу он то ли не закончил, то ли Марк не расслышал до конца, но начало его поразило. Действительнокакая пропасть времени! Он написал тогда песню, специально для фильма написал, но в фильм она не вошла, не слепилась со сценарием, он особенно и не настаивал, спел пару раз в концертах, понял, что зал не зажег, и даже записывать не стал. Много песен так и ушли в песок, это нормально, из сотни запоминают две-три, остальные становятся фоном жизниего жизни, не чьей-нибудь.
Фоном жизни отца были формулы. Буквы, числа, значки. Наверняка тоже две-три формулы из сотен, что он постоянно записывал, дымя сигаретой. Жизнь вообщештука практически пустая. Живешь, мучаешься, что-то делаешь, что-то теряешь, а запоминаешь почти ничего не запоминаешь, годы и дни жизни вытекают, впитываются в песок времени, и только несколько часов а может, минут, у кого как, остаются в ладонях памяти, надо их удержать, а то и они протекут между пальцев.
Что-то я расчувствовался сегодня, подумал Марк. Оттого, что запорол концерт? Никто этого не заметил и не понял. Или от того, что рассказал адвокат? Формулы, написанные рукой отца. Марк не предполагал, что это его так растрогает. Не удивило, конечно. Но растрогало, да. Почему-то.
А ведь действительнополвека. Он в то утро встал раньше обычногопо улице проехал тяжелый грузовик, разбудил, он еще повалялся, думал поспать, но сон больше не шел. Он поднялся, поплелся в туалет и обратил вниманиекраем глаза, боковым зрением, не придавая значения, что дверь в кабинет отца распахнута. Он привел себя в порядок, постоял под душем, мозги «посвежели», как говорила мать, мир приобрел ясность, и он удивился. В утренние часы, перед тем, как поехать на фирму, отец всегда проводил час-другой в кабинетезапирался, конечно, точнее, плотно закрывал дверь, никто и не думал мешать. Почему же сейчас дверь распахнута? Уже уехал? Нет, дипломат стоял на столе, это Марк видел через открытую дверь.
Ни о чем плохом он не подумал. Да, странно, но и только. Он прошел мимо спальни отца и прислушался. Тихо. Еще одна странность. Вставал отец рано, никогда не валялся в кровати.
Что-то кольнуло Нет, он все еще ни о чем не думал, просто отмечал странности. Это, это и еще это. Почему дверь в кабинете распахнута, а в спальне закрыта? Почему так тихо, если отец уже встал, но на работу еще не уехал?
И тогда он потянул на себя дверь. Только сейчас, полвека спустя, он задал себе этот вопрос. Почему он в то утро потянул на себя дверь спальни, чего никогда прежде не делал?
Все, что было потом, запомнилось плохообрывки, как кадры изодранной в клочья киноленты.
Марк еще из коридора увиделотец спит, лежа почему-то поперек постели. Одетый. И ноги свисают. Отец мертв, понял Марк. Вот такпосмотрел и понял. Может, потому что отец не дышал? Но как Марк мог видеть это из коридора? Не мог. Он это понял потом, подойдя и увидев точнее, не увидев того, что ожидал. Пиджак на груди отца был неподвижен. Так не бывает. Одежда должна подниматься и опускаться, подниматься и опускаться. Человек дышит
Но он уже знал, что отец ушел и не вернется. Протянул руку и дотронулся пальцами до холодной щеки. И тогда возникла первая мысль, он ее запомнил, потому что она была такой же бессмысленной, как смерть. «Он даже сейчас не обращает на меня внимания», обиженно подумал Марк.
Постоял и пошел будить мать.
А бумаги надо, пожалуй, показать какому-нибудь физику. Или математику. Но среди знакомых Марка не было никого, кто разбирался бы даже не в формулах, а в простом ну, например биноме Ньютона.
«Может, там все-таки есть пара человеческих слов. Может, Дик невнимательно смотрел. Для него формулыкак заклинания черных магов. Он их боится. Перелистал страницы и не обратил внимания на несколько фраз, затерявшихся среди математических знаков. А я их увижу. Непременно».
Почему-то он был в этом уверен.
* * *
В конце июля было жарче, чем в июне, когда Марк улетал на гастроли. Естественно, сказал он себе, раскладывая по ящикам, развешивая на вешалках и выбрасывая в корзину с грязным бельем многочисленные рубашки, майки, джинсывсю одежду, которую возил с собой и надел, скорее всего, только раз, а что-то ни разу. Естественно, подумал он, лето жаркое всегдаво всяком случае, там, где он жил в юности и в зрелые годы. А сейчас он почувствовал себя старым, хотя какая это старостьсемьдесят будет только в будущем году. Семьдесят! Рэй Коннифф ушел в восемьдесят шесть, Азнавурв девяносто четыре, Грэм Джексон и сейчас поетв свои восемьдесят два. Марк чувствовал себя лучше, чем в пятьдесят, просто потому, что за прошедшие двадцать лет появились атродин, мескотам и множество других препаратов.
Марк бросил в корзину последнюю рубашку и заставил себя думать о другом. Было о чемвсегда было о чем подумать, чтобы не вспоминать, как он отвозил Луизу в больницу.
Стоп. Так что там в этих формулах? Заехать к Кодинари завтра с утра или попросить адвоката приехать сюда, на Джеральд-стрит?
Пожалуй
Офис доктора Кодинари, сказал он в телефон и услышал в ответ пьеску собственного сочинения, написанную в двадцать три года, легкую и приятную на слух. «Сегодня день особый, сегодня мы вдвоем» Вдвоем, да. С Кэтти. Луизу он тогда еще не знал, а с Кэтти было хм тогда он считал, что было хорошо, как потом с Маргарет, но все происходило до Луизы и того случая на репетиции, когда он забыл слова во втором куплете, и девушка, стоявшая у сцены (как она попала в зал?), подсказала ему
Добрый вечер, Марк, произнес обволакивающий голос адвоката. Я ждал вашего звонка.
Добрый день, Дик. Марк не хотел, чтобы в голосе чувствовалась усталость. Голос звучал бодрово всяком случае, Марку так казалосьточнее хотелось, чтобы было именно так.
Вы в порядке? спросил Кодинари, и Марк понял, что скрывай-не скрывай, а все равно И нечего играть.
Да протянул он. Если не считать, что я одновременно хочу спать и проснуться. И еще
Он не хотел говорить, само сказалось:
Наверно, это была моя последняя гастроль, Дик. То есть не наверно, а точнопоследняя.
Марк, вы это говорите в четвертый развам назвать даты? Голос у адвоката стал сухим, как марсианский реголит. Отдохните, смена часовых поясов, конечно, штука тяжелая в вашем возрасте, но Господи! неожиданно воскликнул он. Какие ваши годы? О чем вы?
Поговорим об этом потом, с готовностью согласился Марк. Я бы хотел взглянуть на бумаги. Там действительно нет ни одного слова, только формулы?
Есть, хмыкнул Кодинари. Но они так скрыты в лесу математических значков, что углядеть их с первого раза невозможно. Правда, это не те слова, каких вы ждали.
Ждал? Он не ждал никаких слов. От отца? Нет, конечно. Он вообще ничего не ждал. Полвека спустя?
Что за слова?
Ах «Из формулы четыре следует, что», «если здесь использовать приближение Лагранжа, то».
Приближение Лагранжа. Знакомые слова. Отец, говорят, изобрел этот метод расчета, когда жил с мамой и маленькой Лиз в копенгагенском отеле «Бетчелор». Встреча с Бором закончилась полным фиаско, Старик слушал молодого выскочку, но не слышал. Или слышал, но не воспринимал. Говорят, отец впал в депрессию, мама его утешаласвоеобразно, да! мол, неважно все это, в жизни главное любовь, а мы любим друг друга, и что для нас значит мнение этого динозавра великого, пусть великого, но Марк хорошо представлял, что ответил отец. Ничего. Он всегда отвечал молчанием на попытки мамы поговорить о делах домашних, понятных и необходимых. Говорят, тогда, в гостинице, отец придумал новый способ вычисленийиспользование множителей Лагранжа («знал бы я, что это такое!»).
Дик, вы могли бы приехать ко мне часов в десять? Завтра? Раньше я не проснусь, а в полдень у меня не помню что, надо посмотреть. Намечено было еще до отъезда Да! Интервью у Энди Коплера.
У самого Коплера! воскликнул Кодинари. И вы мне это говорите только сейчас! Ну, знаете, Марк!
Да ладно, Дик. Лет двадцать назад я бы не забыл. А теперь как-то все равно.
Буду у вас в десять, нарочито обиженным тоном заявил адвокат. Обо всех своих интервью и выступлениях, не внесенных в контракты, Марк должен был ему докладывать, таков договор. Докладывать, оповещать, информировать.
Я просто забыл, хотел сказать Марк. Пять часов до отлета. Голова была кругом. Багаж сложен, но не проверен. Диксон куда-то пропал, он не первый раз устраивал такое накануне гастролей, выгоню к чертовой матери, нет, не выгоню, конечно, такого ударника днем с огнем не сыскать, но и совесть иметь надо В общем, забыл он об интервью, и не стоит из-за этого дуться. Одним интервью больше, одним меньше
Извини, Дик Жду тебя.
Будь здоров, фрателло, совсем другим тоном сказал Кодинари и отключился.
* * *
Почерк отца, констатировал Марк, перевернув последнюю страницу и посмотрев, не написано ли что-нибудь на обороте. Прямое «эл», больше похожее на единицу, и единица, которую легко принять за «эл». И этознак минуса, черточка с едва заметным загибом вверх на обоих концах. Обратите внимание, Дик, такая же черточка в знаке плюспрямая, без загибов.
Что, по-вашему, Марк, это все значит? Кодинари подписал документ о передаче полученного пакета Марку Оливеру Эверетту, прямому наследнику доктора Хью Эверетта Третьего, и подвинул бумагу через стол. Наследник, не глядя, подмахнул оба экземпляра.
Понятия не имею. Марк пересчитал листы, не представляя, зачем это делает. Одиннадцать. А если бы их было четырнадцать? Или семь? Математические закорючки. Для отца они что-то значили, если он в последний день жизни запечатал бумаги в пакет, аккуратно надписал и отвез адвокату-нотариусу. Почему, кстати, именно в бюро Шеффилда? В Джорджтауне было несколько адвокатских фирм, офис Шеффилда находился в Кречер Уорк, в миле от сто девятой дороги, по которой отец ездил из дома на работу. В тот день, возвращаясь домой, он сделал крюк, чтобы оставить пакет у адвоката, с которым никогда прежде не имел дел. Почему? Нет сомнений, что к адвокату он заехал именно по дороге домой. На пакете стояла не только дата, но и времяпятнадцать сорок три. Домой отец вернулся в тот день как обычнооколо пяти. Значит, с работы уехал раньше, чем всегда.
Марк затолкал бумаги в пакет и бросил на стол.
И в ту же ночь отец умер от сердечного приступа.
Он что, предвидел свою смерть и потому
Вряд ли. Но и на совпадение не похоже. Почему именно в тот день? Об этом уже никто никогда не узнает.
Понятия не имею, повторил Марк. Я вот что решил, Дик. Когда буду давать очередное интервью, упомяну вскользь об этих бумагах. Посмотрим, привлечет ли это чье-либо внимание. Если это интересно ученым, кто-нибудь из них, даже несколько, выразит желание посмотреть. Пусть посмотритможет, разберется, что там. А если никто не откликнется, попробуйте продать, Дик. Мне это не нужно, вы понимаете. Даже как семейная реликвия. А на аукционе какой-нибудь любитель автографов даст пару сотен долларов.
Хорошо. Кодинари постучал пальцами по столу, в ритме можно было, при некотором воображении, узнать несколько тактов из «Ловушки для простофили», песни, которую Марк написал пять лет назад и дважды записал в разных аранжировках.
Хорошо, повторил Кодинари и неожиданно добавил: Загадочно все это, вы не находите?
Вы имеете в видуднем пакет, а ночью
Да.
Я думал об этом. Совпадение, что еще? В жизни столько совпадений, Дик Вы знаете, что мать умерла ровно в тот день, когда родился отец? Одиннадцатого ноября. С разницей в пятьдесят шесть лет. И Лиз ушла одиннадцатого числа. Июля, кстати. День смерти матери и месяц смерти отца. И ровно через сорок лет после свадьбы родителей. И это только в нашей семье. А однажды в Аннаполисе, на гастролях в семнадцатом году, после концерта подошла ко мне девушка как сейчас помню точная копия Лиз. Как на ее последней фотографии. Я подумал, что это призрак. Поразительно похожа. Попросила автограф, я спросил, как зовут. «Элизабет», ответила девушка. Представляете? Распространенное имя, что такого? Совпадение. А я в ту ночь так и не заснул. Лиз
Вы были близки? осторожно спросил Кодинари. Он никогда не пыталсяда и зачем? лезть Марку в душу, официальные отношения его вполне устраивали. О самоубийстве Лиз Эверетт он читал в книге Питера Бирна, не специально, книга ему попалась тоже по воле случаялежала на столе у клиента, он начал листать, зачитался, нашел потом в интернете и купил.
Близки? повторил Марк. Смотрел он поверх головы адвоката, в прошлое, наверно. Хотел вспомнить, а может, наоборот, вспоминать не хотел, но память обычно не спрашивает, хочешь ли ты вспомнить. Нет. В какой-то степени да. Старшая сестра, все такое
Лиз была старше на восемь лет?
На семь. Почти на семь, без одного месяца. Она пыталась мной командоватьобычное дело, наверно? а я сопротивлялся, и мы довольно часто цапались. То есть, я хочу сказать, по-семейному, из-за ерунды, если посмотреть Но чего у Лиз было не отнять: она никогда на меня не жаловалась. Ни матери, ни, тем более, отцу.
А вы? не удержался от вопроса адвокат.
Отцуникогда. Даже в голову не приходило. А мамебывало. Я все-таки младше, и мне казалось, что Лиз надо мной издевается. На самом деле, это я потом понял, когда ее не стало, Лиз любила во всем порядок. В этом она была похожа на отца. А я Помню, мама подарила мне на день рождения барабаны. Настоящие. Сама потом была не рада: я бил в барабаны всякую свободную минуту. Сочинял ритмы, и, наверно, у всех из-за меня гудело в голове.
Отец это терпел? удивился Кодинари. Про барабаны он, кстати, читал все в той же книге Бирна, довольно подробной, хотя все равно поверхностной. О том, как Эверетт-старший относился к барабанным упражнениям сына, в книге ничего не говорилось.
Ему не мешало, усмехнулся Марк. Это меня, кстати, злило больше всего. Когда отец работал, он никогда не закрывал на ключ дверь кабинета. Никто и так не входил. Дверь часто бывала приоткрыта, и барабаны, конечно, отец слышал. То есть должен был Но когда он работал, у него, похоже, отключались внешние рецепторы. Звуки ему не мешали.
Я так не могу, покачал головой Кодинари. Меня отвлекает и раздражает любой посторонний звук. А уж барабаны Представляю, будь я вашим отцом
Отодрали бы, как тетя Салли Тома Сойера? рассмеялся Марк.
Адвокат на шутку не откликнулся.
Значит, вы даете интервью и ждете, что будет дальше.
Да.
* * *
Вита опять плохо спала ночью, Лаура несколько раз вставала, подходила к кровати, поправляла сползавшее одеяло, Вита смотрела на мать пустым взглядом, бормотала «мамочка, посиди со мной» и отворачивалась к стене, утыкалась лбом. Лаура не могла понять, закрывала ли дочь глаза, пытаясь заснуть, или бездумно смотрела в стену, и сон приходил сам. Дочь держала Лауру за руку, и пожатие становилось все слабее, дыханиеровнее. Минут через пять Вита отпускала мамину ладонь и подкладывала обе руки под щеку. Лаура сидела еще минуту-другую, слушала дыхание, тихо вставала и уходила к себе, в соседнюю спальню, оставляя дверь открытой. Звук дыхания дочери она уносила с собойсама не знала, как это получалось, но таким было ощущение: она слышала, как дышала Вита, даже когда варила в кухне кофе и сидела, обняв руками горячую чашку. Не пила, она никогда не пила кофе ночью, знала, что потом не заснет. Запах кофе успокаивал, как лекарство, которое врач ей прописал от бессонницы и которое она ни разу не приняла, прочитав в интернете о побочных эффектах.
Шла к себе, ложилась и, если продолжала слышать, как дышит Вита, засыпала сразудаже видела сны, которые не запоминала, и вскакивала, как только Вита в соседней комнате вскрикивала и начинала шептать «мама, мамочка». Она никогда не кричала, но ее тихий шепот звучал в ночной тишине громче крика.
Материал о новых наблюдениях на «Большом Телескопе» Лаура отправила на сервер вечеромнаверняка он уже появился в утренних новостях, а интервью с профессором Черкином, физиком-теоретиком из МИТа, должно было пойти в первый субботний выпуск, и оставалось еще время перечитать, согласовать с Черкином текст, исправить неточности.