>*<
Она точно жива! Мишка дожидался его в гостевой комнате местного филиала конторы.
Почему? Лёшка сидел, уставившись в одну точку на стене. На душе было паршиво, накатывала серость одиночества, и даже поддержка друга не помогала.
Опять плохо, да? Мишка сел рядом. Может, поспишь? Дам снотворное.
Нет! Почему ты думаешь, что она жива?
Суди сам. Договор заключён официально, как с массажистом, мы проверяли. В нём есть пункт, что половина зарплаты перечисляется её бабушке. Если бы Лена умерла, деньги бы не платили.
Но
Погоди, дослушай. Да, вроде бы есть и другие варианты. Но если Лена умерла, то зачем её бабушке платят? Чтобы она не стала искать внучку? Слишком сложно. Проще обставить всё как несчастный случай. Тот же пожар, к примеру, когда тело опознать можно, а причину смерти не установить. Обрати внимание: твоего отца они похоронили официально, всё чин по чину. Им не нужны скандалы. А неожиданная смерть Лены или её исчезновение скандал. Но и просто так они платить не будут. Её бабушке около восьмидесяти, значит, платить как минимум ещё десять лет, а то и двадцать дорого выходит. Получается, что Лена жива и работает. Скорее всего её заставляют. Ты ведь говорил, что она за тех детей переживала? Вот они и могут её ими шантажировать. Самой Лене вряд ли платят, она сейчас наверняка как рабыня, но её бабушке платить обязаны! И ещё одно ты упустил: бабушка теперь получает меньше, чем год назад. Значит, Лене уменьшили оклад. Именно потому, что она пыталась бежать! Так что ей очень несладко, но она жива! И работает, то есть со здоровьем у неё всё в порядке! Нужно думать, как её вытаскивать.
>
*
<
Митька улыбался. Он всегда улыбался. Он был создан улыбаться и дарить улыбки людям. Лена улыбнулась ему в ответ. Он её единственный помощник, её друг.
Она ещё раз взглянула на замурзанного зайца, затянула на ногах крепления экзоскелета, взяла бутылочку с массажным маслом. Пора к мальчишкам. Митька будет с ней. Он теперь всегда с ней.
Запустив моторчик инвалидного кресла, девушка толкнула дверь бокса и выехала в лабораторию, близоруко щурясь и направляя кресло скорее по памяти: тусклый свет подвала забрал у неё бо́льшую часть зрения. Ничего, массажисту важны руки, а глаза и даже ноги это мелочи. Ногам поможет экзоскелет. От него к вечеру на теле синяки модель слишком старая и неудобная, но стоять девушка может, даже сделать несколько шагов.
Тогда, у тела отца, она думала лишь о том, чтобы Лёшка успел уйти. Потом была боль и темнота. А потом девушка очнулась. В госпитале. Ей сказали, что она, падая, повредила позвоночник. Она сделала вид, что верит. Какая разница? Убежать ей всё равно не дадут, да и не оставит она мальчишек. Без неё им не выжить.
В те дни её ни о чём не спрашивали, только говорили. Что мобиль, подготовленный для них отцом, нашли почти сразу. Что знали планы отца, что нашли его документы. Она снова делала вид, что верит. Они не солгали только про мобиль. С остальным врали. Если бы они нашли тайник, то сказали бы, где, и что в нём было, ведь о мобиле рассказали всё. Не по глупости или бахвальству чтобы сломить её, лишить надежды. Ещё они говорили, что отец хотел продать Лёшку конкурентам. Они не могли поверить, что он просто любил сына. И главное они не знали, что на самом деле произошло в лесу. Отец защитил её, понимая, что произойти может всякое. Тогда, срывая с неё ком, он что-то сделал, а может, сделал ещё раньше, вечером, возясь с каким-то прибором в своём рюкзаке. Комы вели запись голоса она это знала. Но на всех трёх браслетах оказалось записано совсем не то, что происходило в действительности. Лёшка тогда вообще не говорил, Лена сказала всего три слова, и всё это отметилось без изменений. А вот слова отца были другими: неимоверно грязная ругань, приказы, угрозы оружием. По записям выходило, что Лена и Лёшка только подчинялись его силе, и всё. Она не виновата в побеге, её заставили. И она ведь осталась в лесу, она сидела, когда в неё попала ампула транквилизатора. Значит, она может продолжать работу.
Но теперь она полупарализованный инвалид, так зачем ей добираться до лаборатории через всё здание, что по вертикали с пятого этажа в подвал, что по горизонтали из одного крыла здания в другое. Проще переселиться в лабораторию. Бокс, в котором когда-то лежал Лёшка, пустует, и она может жить в нём. Меньше нагрузка на повреждённую спину. Ей дадут кресло, подберут экзоскелет, чтобы она могла работать. Вещей у девушки немного, и их перевезут из квартиры в бокс. Всё для удобства сотрудников. Ей даже будут приглашать педикюршу, чтобы приводить в порядок ноги Лена сама не смогла бы наклониться. Девушка соглашалась со всем.
Через неделю после неудачного побега она вернулась в лабораторию, чтобы больше никогда её не покидать. Мальчишки, боявшиеся за неё им сказали, что Лена заболела, сначала обрадовались её возвращению, потом поняли всё. Именно всё. Тогда они все повзрослели, за один день. Да, их жизнь с самого начала была невыносимой, но казалось, что в ней есть что-то неприкосновенное. Мама Лена. А теперь она стала такой же вещью, как и они слабая, ограниченная стенами палаты девушка. И мальчишки стали не только её детьми, но и её защитниками.
Лена была благодарна им за это. И благодарна тому неизвестному, кто, собирая её вещи, положил к ним Митьку. Заяц оставался в комнате Льва Борисовича и Лёшки, но тот человек принёс его в бокс. Это не было подстроено хозяевами центра, зайца никто не распарывал, не вшивал в него «жучки»: на затёртой, покрытой пятнами сока и еды ткани новый шов был бы очень заметен, даже прокол «жучок» не может быть совсем уж крохотным, иначе не сможет вести запись.
Лена обрадовалась зайцу. Остальные вещи были ей не нужны она теперь носила только казённую форму медсестры, но Митька был памятью о тех, кого она любила. Ложась спать, она обнимала его, утыкаясь лицом в грязный бок: он пах миром, сдобными булочками, которые она когда-то пекла, и Лёшкой.
Вскоре Митька стал её помощником. Мальчишки полюбили его и терпеливо ждали очереди, чтобы несколько минут поиграть с косоглазым весёлым зайцем. Он стал и их другом. Но никто из них никогда не просил оставить его на ночь. Ночью Митька жил у Лены это её право, её память.
Режим в лаборатории ужесточили. Теперь на игры отводился всего час, сократилось время на еду «образцы» уже окрепли и могут быстро управиться с кормёжкой, многократно усложнились задания. Они работали над проектом межзвёздного корабля. Не только над двигателем и методами расчёта трассы и «прокола» пространства, но и над системой жизнеобеспечения для нескольких тысяч людей. Работали хорошо, гениально, даже Лена понимала это. И каждый день приносили хозяевам миллионы. Чему удивляться? Соберите в одной команде Ньютона, Шрёдингера, Менделеева, Пуанкаре и Дирака, да не по одному, а по два-три сразу, дайте вычислительные мощности и поставьте задачу. Но прежде запишите им в мозги совсем другие профессии, связанные с химией, физикой и математикой, но необходимые в конце двадцать первого века. Разработанный в этом же центре кубитовый суперкомпьютер в сочетании с их супермозгами не трата, а удачное вложение средств. Если бы скрестить их, убрав телесную оболочку, создать идеальный киберорганический мозг Но до этого ещё далеко, пока же пусть работают уродцы.
Но теперь это были уже не уроды. Да, слишком большие головы сидели на тонких детских шеях, но тела окрепли, скрюченные конечности выпрямились, и те, кто прежде напоминал непомерно увеличенные эмбрионы, стали просто слабыми детьми. Старше своих лет, но всего лишь детьми. Психологически им сейчас было лет по восемь-десять, хотя выглядели они на свои пять. И работали как взрослые каторжники, только не руками, а мозгами.
Лена старалась развлекать их. Возможностей было мало, только подручные средства кусочки бинтов, вата, одноразовые салфетки, даже туалетная бумага шла в ход. Делать всё приходилось руками у Лены не имелось даже ножниц. Для маникюра ей выдали крохотные кусачки: у массажиста ногти должны быть обрезаны почти под корень, каждый раз маникюршу звать дорого, а эта вещица не может послужить оружием. Лена мастерила кукол, пыталась устроить театр теней, но не получилось освещение в палате было тускло-рассеянным, мёртвым. И всё же кукольный театр удался. Мальчишки с удовольствием играли в него, силой воображения оживляя тряпьё и мусор, и осваивали мир, отыгрывая услышанные от Лены сказки и детские книги. Девушка выросла на старинной литературе, на Томе Сойере, Чиполлино, Рони и Тимуре, и теперь пересказывала детям то, что помнила. Кусок бинта с воткнутой в узелок ватной палочкой становился Буратино, комочек голубоватой туалетной бумаги Мальвиной, а огрызок простого карандаша и жёлтая салфетка Рони и Бирком, и тогда подлокотники Лениного кресла превращались в две половинки расколотой крепости.
Лена много вспоминала, ведь читать ей было нечего. Зачем обычной массажистке, калеке и едва не предавшей центр преступнице, книги? Они не нужны исполнителям, они учат думать, а это опасно для богов. Рабы должны быть глупыми и покорными.
Лена ничего ни у кого не просила. Её не оскорбляли, о её здоровье заботились: если заболеет, то, не дай бог, заразит ценное оборудование. Она оказалась непроизводящей, но важной деталью механизма. В старинных компьютерах были вентиляторы, без которых машина не могла работать; сколько бы мощности ни закладывали в процессор, без вентилятора он перегревался. И Лена оказалась «вентилятором», без которого «ценное оборудование» не могло работать. Руководству хватило недели, чтобы понять это, и они ценили Лену, как ценят хорошую дорогую деталь. Ей давали удобное постельное и носильное бельё, косметику для ухода за собой, хорошо кормили. Не сказать, чтобы очень вкусно, но качественной едой. И девушка улыбалась. Она улыбалась всегда, когда находилась в палате мальчишек. И снимала улыбку, въезжая вечером в свой закуток.
Здесь не было камер: зачем следить, если ей и так не выбраться даже за порог лаборатории? И Лена здесь могла быть сама собой. Сидеть, обнимая Митьку, и молчать. Ей казалось, что рядом отец и Лёшка заяц хранил их запах.
Лёшка Лена верила, что он смог убежать, хотя ей говорили, что его больше нет. Она верила в это и ничего другого не хотела. Она любила его и никогда не обманывала себя. Любовь бывает разная к родителям, ребёнку, другу, брату, любовь к животному или своему творению. В первое время Лена боялась, что любит Лёшку как куклу, мечту об идеале. Но потом поняла, что это не так. Что такое любовь? За что любят? Никто не знает. Она знала одно: если человек говорит: «я люблю за глаза/фигуру/хороший характер» это не любовь. Влюблённость, восхищение, жажда поклоняться или получать поклонение да. Но не любовь. Лена любила Лёшку за то, что он просто есть, со всеми его детскими, так противоречившими взрослому облику, капризами, с его неприязнью к ней, с его быстрым взрослением, с обещанием стать очень красивым и умным парнем. Любила не как мальчишек, а как того единственного, кого ждёт каждая девушка. И боялась повлиять на него. Очень большое искушение вылепить внешность. Но лепить характер, душу стократ большее искушение, более того это заносчивость бога, стремление создать удобного покорного слугу. Лена отстранялась от Лёшки, старалась никак не влиять на него, не быть в его жизни. Отец знал об этом и понимал её. Не жалел, не осуждал понимал. И уважал её решение. Не вмешиваться, отойти, дать свободу.
От прошлого остался один Митька замызганный заяц с глазами-пуговками и весёлой улыбкой. Он единственный давал ей силы улыбаться, выходя к мальчишкам. А она давала силы им.
Полгода назад стало ещё тяжелее. До того лабораторию охраняли пусть и грубые, развязные, но обычные люди, теперь же их заменили на «серийный образец». Пять одинаковых фигур знакомых до боли, с родными и в то же время совершенно чужими лицами. Копии Лепонта. Послушные и тупые создания с искорёженными мозгами. Лена вспомнила старую книгу. Там кочевники делали себе таких рабов, пыткой разрушая их мозг и подчиняя получившихся идиотов себе. Манку́рты тех рабов называли так. И эти были манкурты. Бездумные рабы, первые жители нового мира, который начали строить хозяева этого центра. Мира, где можно по выбору купить себе «живой компьютер» или покорного слугу, и кто там ещё на очереди в списке предложений? Секс-куклы? Киборги?
Лена старалась не смотреть на живых кукол, не замечать их. Они правильные, красивые выглядели злой пародией на Лёшку. Живыми в этой тюрьме оставались только она и одиннадцать мальчишек искалеченные тела, противостоящие искалеченным разумам.
А вот та медсестра, что когда-то клеилась к Лёшке, не видела разницы. Одно лицо, одна фигура, да ещё и послушные что ещё нужно для счастья? И как-то Лена застала её в душевой, где медсестра наконец получила от этой пародии на Лёшку то, чего не смогла получить от оригинала.
Чо вылупилась? Катись отсюда, безногая!
Лена закрыла дверь. Рабов не обязательно делать в лаборатории, многие сами готовы стать рабами.
Контора
Лёша, Леночка, родные мои!
Если дошло до вас это письмо, то не получилось у меня быть с вами, как хотелось, защитить, как нужно. Простите меня, старика. Одно тогда хорошо значит выбрались вы из тюрьмы этой. Жаль, не смогу я вам помочь, самим справляться придётся.
Лёшенька, родной мой! Наконец могу сказать тебе это. Ты мой сын, мой наследник, тот, без кого жизнь моя бессмысленна. Не в генетике дело, не в науке и благе человечества, как я тогда тебе говорил в тебе самом, таком, какой ты есть, в человеке, в жизни твоей. Не мог я тебе сказать этого прослушивалось всё, на камеры писалось. Молчал я, чтобы тебя защитить, а выходило, что предавал. Подлецом бездумным был, что хотел раба покорного создать. Не знал, не хотел знать, что наука ничего не даёт, если нет этого в самих людях. Думал, что всё формулами да расчётами решается, и чувства, человечность просчитать да оцифровать можно. Поздно спохватился. Но всё же рад я тому, что сделал, тебе рад, родной. Тому, что ты живой, свободный, что ты человек, а не кукла послушная. Помнишь, как мы твой день рождения отмечали? Ты услышал меня тогда, спасибо тебе, родной. Услышал, отстоял себя, не склонил головы. А что ты хитрить научился не твоя вина, а моя.
Ты к людям выбрался, я верю в это. В то, что рядом с тобой те, кто помогут, поддержат, защитят от беды. И ты им поможешь, я знаю. Если получится, помоги остановить руководство центра. На мелочь не трать силы: охранники да остальная шушера лишь рабы безмозглые да бездушные, сами продались, чего с кукол живых взять. Остерегайся их, таких много в мире, но не они главные. Главные те, кто себя хозяевами жизни считает, кто людскими судьбами распоряжаться хочет. Их не бойся, как не боялся в детстве. Вообще ничего не бойся. Но будь готов ко всему. Даже если не вспомнишь больше о центре, помни одно: такие хозяева жизни встретятся тебе не раз. Не склоняй перед ними головы. Они слепы и глухи, черви, живущие, чтобы жрать, и не имеющие разума. А ты умеешь видеть звёзды. И в небе, и в глазах людей.
Позаботься о Лене, прошу. Ты ведь сильный, а ей нужна защита и помощь. И не обижайся на меня, как обижался в детстве. Ты мой родной сын, а она названая дочь. Вы оба мои дети.
Я люблю тебя, сын!
Лена, девочка моя! Доченька! Ты стала моей семьёй, как только я увидел тебя. Не в работе тогда дело было, врал я себе самому. В тебе, в том, чтобы ты рядом была. Хотел видеть тебя, голос твой слышать. И не понимал, дурак, что пытался и тебя собственностью своей сделать, куклой послушной. Прости меня, родная моя. И что втянул тебя во всё это, прости. Знаю, не отступишься ты, вытащишь оттуда детей. Поэтому всё, что смог, подготовил, всё в этом архиве; в конторе разберутся, что к чему. А сама, одна, не рискуй, прошу. Но и не отступайся. Ты сильнее и мудрее меня.
Прости, родная, что не могла ты из центра выйти. Это моя вина, моё решение. Боялись они тебя, могли подстроить что-нибудь, а так ты всегда рядом со мной была, хотя бы в такой безопасности. Надеюсь, простишь.
Не умею я ласковых слов говорить, не научили, но ты дочь мне, половинка меня, та, без кого бы я так и не стал человеком.
Присмотри за Лёшкой, прошу. Ты мир лучше него знаешь. Он быстро научится, но сейчас ему нужна твоя помощь. Прости меня и за эту тройную тяжесть, что взвалил я на тебя. Не думал, не видел, да и не уберёг бы. Прости.
Живите свободными, родные мои! Я люблю вас!
>*<
Лёшка с коллегами-аналитиками работал над архивом отца. Да, у него ещё не имелось опыта, он многого не знал, но был единственным, кто полностью понимал логику умершего учёного. И теперь осознал правоту Родионыча. Бойцы отдела быстрого реагирования были умными, хорошими парнями, но они лишь реагировали на видимую опасность. А вот предугадать и, если удастся, предотвратить её могли только учёные физики, психологи, врачи. История и самой конторы, и тем более этого вот филиала говорила: работают все, но лучше, когда работают учёные, а бойцы ходят на тренировки или играют в домино. Иначе придётся работать и конторе, и всему миру, и платить за свою неподготовленность жизнями людей бойцов и простых жителей. Каждый день Лёшка пробегал мимо фотографий предшественников обычных людей и параллельщиков, сумевших восемьдесят лет назад понять, кто стоит за исконниками. И продолжал их работу.