И ошибок отца, согласно кивнул Лёшка.
Да. Ты получился сильнее их, всех троих. И не надо искать их грабли тебе своих хватит. Держи лучше завтрак. Спасибо вам! Мишка поблагодарил единственную в этом рейсе стюардессу, по совместительству летевшую в отпуск сотрудницу спасательной службы, взял подносы с разогретыми готовыми завтраками и чаем и поставил один на откидной столик перед Лёшкой. Ешь.
Лёшка благодарно улыбнулся. Мишка опекал его ненавязчиво, ласково и по-мужски. И ещё в первые дни ответил на удивлённый вопрос Лёшки, почему так с ним возится: «Я всегда брата хотел, младшего. Не вышло у родителей. А ты, дурень, как раз таким братом и стал».
>
*
<
Забавная вещь часовые пояса. Летишь на самолёте три часа, а проходит всего один, и на месте ты ранним утром.
Новый город встретил Лёшку солнцем, теплом «бабьего лета» и едва тронутыми желтизной деревьями. Служебная машина уже ждала их, и через полчаса они были на месте во дворе старинной усадьбы с массивным, как крепость, каменным домом справа и одноэтажными флигелями впереди и слева. За левым флигелем голубела часовня древней церкви.
Ну привет, старина! Знакомь с героями! Руководитель местного филиала, мужчина за пятьдесят, не очень высокий, плотный и почти полностью седой, улыбнулся приехавшим. Пошли в централку, в столовой поговорим.
Не в кабинете? Их сопровождающий удивился.
Нет, там слишком официально. Ты знаешь наши традиции: всё серьёзное обсуждают в столовой.
Толстенные, в несколько обхватов, опоры крыльца, низкая лакированная дверь в мощной стене, скрипучий старинный паркет то ли холла, то ли сеней кто знает, как называлось это помещение в первый век существования дома? полукруглая ниша с невысокой и опять же лакированной дверью и просторная столовая со стянутыми стальными балками сводами.
Садитесь. Риша, завтрак ребятам сделай. Начальник улыбнулся круглолицей полной женщине, напомнившей Лёшке поварих из недорогих кафешек и забегаловок торгового центра.
Наша повариха, Иришка, отлично готовит! Теперь к делу. С этим товарищем мы с института знакомы, а вот с вами ещё нет. Меня зовут Иван Родионович, я руководитель этого филиала и по совместительству отдела быстрого реагирования. Вы Алексей? Я вкратце знаю, что к чему, потом расскажете подробности. Вы Михаил? Психолог, верно? Это очень хорошо, у нас в последнее время с ними проблема: хороших специалистов мало, а милые девушки с дипломами нам не нужны они даже простые детские капризы по Фрейду разбирают. Иван Родионович усмехнулся. Работать начнёте с понедельника, как раз за выходные в городе освоитесь. Вы, Михаил, психологом, а вы, Алексей, пока к аналитикам пойдёте.
Я хотел начал было Лёшка.
В мой отдел? Нет, не возьму. Объясню, почему. Чтобы кулаками махать, особого ума не требуется. Мои ребята очень толковые и в сложной ситуации спасут десятки, а то и сотни жизней. Но такие ситуации бывают очень редко, и действия для подобных случаев разрабатываются на основе тех знаний, которые мы получаем от учёных. Да, мы пользуемся своим опытом, но он накапливается благодаря работе тех, кто в бой не идёт. Тех, кто работает каждый день.
Иван Родионович ненадолго замолк, ожидая, пока Риша поставит на стол тарелки с пышным золотистым омлетом и зелёным горошком. Потом продолжил:
Затрону больную для вас тему. Вы по собственному опыту знаете, что кроме силы и реакции нужно понимать, кого бить, на чей удар отвечать. Когда вы слепы и глухи, вы без толку машете руками и ногами в надежде, что попадёте куда надо. Нужно видеть опасность, предугадывать её. Война сейчас идёт не на полях сражений, а в лабораториях, и не за золото, нефть или территории, даже не за воду за мозги людей. И война эта не менее жестока, чем Вторая Мировая. Вы сами с рождения участвуете в ней и выжили именно благодаря своему уму. Поэтому я и хочу, чтобы вы работали у аналитиков у вас к этому есть все данные. А в мой отдел приходите тренироваться я всегда рад, и парни мои тоже. И Их вы сможете победить только знаниями.
Он на мгновенье обернулся к раздаточному столу:
Спасибо, Риша, омлет великолепный. Ешьте, ребята. Потом обсудим всё с остальными, и вы поедете обживать свою новую квартиру. В ней когда-то жили такие же, как вы, Алексей. Необычные люди, которым нужна помощь и которые умеют помогать другим.
>*<
По серому, промозглому кладбищу шли трое пьянчужек. Замызганные куртки, небритые морды, сальные длинные патлы. Не бомжи их теперь сложно найти, общество хотя бы от вынужденной нищеты и бездомности избавилось, просто безработные пьянчуги. Особо не шумели, внимания не привлекали, но уже плохо соображали, что делают. Один из них споткнулся на выложенной плиткой дорожке, взмахнул руками, пытаясь удержаться от падения, смял телом хлипкую оградку и рухнул на аккуратные, обложенные камнем могилки. Попытался встать, опёрся руками о гранитный памятник-столбик.
А ну, пошёл вон, пьянь! погнал его подоспевший смотритель. Щас милицию вызову!
Не надо милицию, хриплым, как у ворона, голосом пробормотал пьяница, которого поднимали оба приятеля, залапавшие грязными руками все три памятника. Ща поправлю.
Оградку поправить не получилось, слишком она была слабая и от удара смялась, словно кусок накрахмаленной марли от стакана кипятка. Пьянчужка горько вздыхал, наблюдая, как смотритель поднимает руку с казённым комом, но самый чистый и трезвый из троицы остановил служителя:
Погдь! У мня дньги есть, зплачу. Ща! Он достал из кармана зануженный телефон, вывел на экран каталог первой попавшейся фирмы ритуальных услуг, ткнул пальцем в одну из оградок дорогую, кованую. Эта! Ща оплачу. Во! О! Чрз час првзут! Вишь? Прследи, шоб пставили, и прбери тут. Эт тбе, за бспкство!
Он сунул смотрителю несколько старомодных пластиковых купюр и потянул своих дружков прочь, а то они, не в состоянии уже держаться на ногах, извозили в грязи все фотографии на памятниках.
Шваль подзаборная! выругался смотритель. Но хоть оградку поставят. Хороший человек был, а о могиле и позаботиться некому.
Он был прав. Единственная дальняя родственница похороненных здесь людей умерла от старости полгода назад, и теперь урна с её прахом стояла в стене колумбария у выхода с кладбища.
>*<
Всё, удалось! Лёшка с омерзением стягивал с себя грязное тряпьё. А вы не верили, что смогу.
Ошиблись, признаём. Открывай рот. Мишка поддел щупом тонкую пластинку, перекрывавшую горло Лёшки и менявшую его голос на воронье карканье. Теперь можешь нормально дышать. Иди мыться.
Всё задумали в первые же выходные, как парни приехали в Центральную Россию. Мишка никому не говорил о том, что компромат на центр может быть спрятан в памятнике жены Льва Борисовича, и Лёшке запретил это говорить:
Сначала всё обдумаем. Тебе самому там побывать надо.
Лёшка очень хотел этого! Хотел увидеть могилу отца, попросить у него прощения за всё, хотел хотя бы так встретиться с ним. И поэтому все дни обследования молчал об архиве, сказав всё уже Ивану Родионовичу. Тот сначала был против этой авантюры: ехать через несколько областей, идти на кладбище, за которым наверняка следят, на виду у всех обшаривать памятники это безумие! Парня поймают сразу же. Архив нужно добыть, но другим способом.
Лёшка вспылил и выскочил из кабинета, хлопнув дверью, а к вечеру был уже ни-ка-кой пьяный вдрыбадан, еле на ногах стоял.
Сорвался, дурень. Мишка встревожился. Как его домой тащить-то?
В медотдел давай, под капельницу. Родионыч ругался про себя, что связался с таким припадочным. Но в медотделе выяснилось, что Лёшка совершенно трезв! Он играл пьяного, да так, что поверили все, даже врачи.
Видите, я смогу пройти! Он твёрдым взглядом смотрел на начальника. Если отец рассчитывал на меня, там может быть сенсорный тайник. На чужого не отреагирует.
Чёрт с вами! махнул рукой Родионыч. Но разработка операции и грим на нас! И чтоб никакой отсебятины!
Как ты так умудрился? Мишка удивлённо и даже с уважением смотрел на друга. Чтобы так играть, талант нужен.
Или желание поскорее удрать от противной любовницы, хмыкнул Лёшка. Ко мне всякие клеились, особенно по первому времени. Кэт, наверное, клиентуру тогда подбирала. Я быстро сообразил, что они пьяных боятся; им чтоб красиво, чтоб галантно всё. Ну и научился.
Мишка сжал кулаки:
Говорят, женщин бить нельзя, но их бы я собственными руками!.. Идём готовиться к гулянке на кладбище.
Парням пришлось подбирать грим, а Лёшку вообще менять до неузнаваемости: линзы, чтобы не опознали по радужке глаза, накладки на уши по ним тоже можно узнать человека, как по отпечаткам пальцев, парик, изменявшие форму носа тампоны, густые накладные брови и пластырь, скрывший шрам. Существовал всего один риск ДНК и отпечатки ладоней. И поэтому памятники лапали все трое, так, чтобы поверх Лёшкиных отпечатались ладони Мишки и их коллеги из дебрянского филиала, как раз и провёдшего всю подготовительную работу в Смоленске сотрудника отдела быстрого реагирования и по совместительству актёра-любителя.
Всё готовили почти месяц, а потом сыграли этот спектакль для анонимного зрителя, одновременно заказав на могилу старого учёного достойную ограду. Заляпанные памятники служитель вымоет сразу, не дожидаясь возможных ищеек, иначе ему любой прохожий втык даст: могилки-то почти на главной аллее. Конечно, не очень хорошо падать на могилы, но Лёшка знал: родители и брат простят его. Когда всё закончится, он придёт туда уже без грима. Придёт как сын.
>*<
Теперь Лёшке предстоял ещё один спектакль, не такой оригинальный, но не менее сложный. Требовалось побывать у бабушки Лены и выяснить, знает ли она что-нибудь о внучке. Сложность заключалась в том, что напрямую спрашивать было нельзя, вообще о девушке не упоминать, лишь умело направить разговор в нужную сторону. К тому же сам Лёшка с женщиной говорить не мог его актёрские таланты ограничивались умением не показывать эмоции и играть пьяного, а Мишка в этом деле только помешал бы, ведь два молодых парня, почему-то пришедшие к незнакомой женщине, обязательно привлекут внимание.
Помогли коллеги из Дебрянска; они собрали предварительную информацию, разработали сценарий и подготовили грим. На время Лёшка стал белокожим, конопатым и рыжим парнем в старомодных очках от астигматизма; искажение от них компенсировали контактные линзы, одновременно менявшие цвет глаз с желтовато-серых на голубые. От линз немного болели голова и глаза, но потерпеть вполне можно. Парень выступал в роли студента журфака, сопровождавшего своего старшего коллегу интеллигентного мужчину в возрасте, собирающего сведения по истории детской библиотеки, в которую ходили сначала его родители, а потом и он сам. Теперь он, вспомнив и рассказы родителей, и своё детство, захотел встретиться с почётным работником культуры, бывшей заведующей детской библиотекой Ниной Ивановной, которая, может быть, ещё помнит мелкого пацанёнка в вечно продранной на плече футболке с переливчатой голограммой кораблика на животе. Обмана в этом не было никакого: сотрудник конторы на самом деле в детстве бегал в ту библиотеку и до сих пор отлично помнил очень добрую и терпеливую женщину с узким бледным лицом и короткими тёмными волосами. Вести разговор должен был именно он, а потом опубликовать в местной газете статью. Лёшке требовалось только сидеть, при необходимости подсказывая взглядом, на что обратить внимание.
Дверь им открыла невысокая сухонькая женщина бабушкой её назвать не получалось со светлой добротой и грустью в глазах.
Здравствуйте, Нина Ивановна, я звонил вам. Мужчина вежливо наклонил голову. Это мой племянник.
Добрый день. Проходите, Васенька. Женщина радостно улыбнулась.
Вы меня помните?
Конечно! Вы с тех пор совсем не изменились, только повыше стали, а глаза те же. Заходите, молодой человек, не стесняйтесь. Вот вешалка. Тапочек нет, простите. Сама в носках хожу, от обуви ноги болят. Проходите в зал, сейчас чай подам.
Лёшка подорвался было помочь, она отмахнулась:
У меня столик сервировочный, ничего носить не нужно. Идите в комнату.
В просторной темноватой комнате, изначально, видимо, предназначавшейся под гостиную, но превращённой в библиотеку, пахло сухими травами, книгами и чуть-чуть валерьянкой. На старом, накрытом искусственным мехом диване сидел обтрёпанный плюшевый серо-белый кот, на пузе которого ещё виднелись выцветшие, сделанные детской рукой печатные буквы: «Мяв». Лёшка заставил себя улыбаться.
Садитесь, садитесь. Хозяйка вкатила хромированный столик. Молодой человек, садитесь на диван. Кота можете пока на кресло положить.
Можно я его подержу? хрипло выдавил Лёшка, ловя на себе возмущённый взгляд напарника: говорить парню нельзя, могут вычислить по голосу.
Берите. Женщина улыбнулась и с лёгкой грустью объяснила: Это внучкин. У вас, наверное, тоже такие игрушки в детстве были? Но мальчики редко их сохраняют, а вот Леночка Простите. Так о чём вы хотели со мной поговорить?
Следующий час гость расспрашивал Нину Ивановну о работе, о библиотеке и детях, которые в неё ходили, и теперешней жизни женщины. Она рассказывала, спокойно и немного грустно. Работу, пусть и тяжёлую и не очень хорошо оплачиваемую, Нина Ивановна любила, ведь в ней были книги, детский смех, игры и главное чудо видеть, как в глазах ребёнка зажигается искра познания, радости, открытости миру. Дети вырастали, приводили уже своих детей, а то и внуков. Бумажная книга, живая, настоящая, притягивала людей намного больше, чем все электронные приспособления для чтения. Нина Ивановна думала, что проработает в библиотеке всю жизнь, но всё сложилось иначе.
Тогда к ней пришли дочь с мужем и внучкой и свёкр со свекровью. Нина Ивановна незадолго до этого овдовела, и у неё оставались две радости работа и внучка Леночка. Девочка в тот вечер раскапризничалась, у неё поднялась температура. Родители оставили дочку у бабушки: им с утра на работу, а у неё в понедельник выходной. Больше Нина Ивановна их не видела, ни живыми, ни мёртвыми. Ночью в их доме начался пожар, несколько квартир выгорели полностью, погибли семь человек, в том числе её дочь, зять и свёкры они жили на одном этаже. Пожар был такой, что опознать тела было невозможно, родных даже в морг не вызывали. Лена осталась сиротой, и Нина Ивановна не задумываясь ушла с работы. Пенсии и пособия внучки хватало, а девочка была для неё дороже всего, даже дороже вот этой библиотеки, которую когда-то начал собирать ещё дед Нины Ивановны, да и она сама заметно её увеличила, в основном списанными из городских библиотек и любовно восстановленными книгами. Библиотека ценна, только когда она нужна людям, иначе это просто гора бумаги. Леночка любила эту библиотеку.
Ваша внучка, наверное, уже институт заканчивает? осторожно поинтересовался гость.
Нет. Поступала в медицинский, но не прошла по конкурсу, а льготой пользоваться не захотела. Выучилась на массажиста, потом уехала в Смоленск там вроде подготовительные курсы хорошие были. Но потом Женщина ненадолго замолчала, задумчиво сгребая сухой ладонью крошки бисквита. Она нашла какую-то странную работу, сказала по телефону, что всё честно, договор официальный, но пока ни приехать, ни позвонить не сможет, только деньги пересылать будет. Четвёртый год уже молчит. Деньги посылает, правда в последний год меньше, чем раньше. Может, у неё семья появилась я не знаю. За всё время всего одна записка и была. Соседи видели, как её в ящик какой-то высокий старик кидал. Лена написала, что у неё всё в порядке, хотя работа непростая. Но ничего плохого она не делает, а больным детям помогает и оставить их не может. И что пока мне приходят деньги с ней всё хорошо. Вот мы с Мявом и ждём от неё хотя бы такой весточки. Да, Мяв? Понравилось ему у вас на руках, молодой человек. Любите игрушки?
Лёшка кивнул.
Ну и хорошо. Молодые люди почему-то стесняются этого. Вам ещё чаю налить?
Нет, благодарю. Её собеседник встал. Спасибо вам, Нина Ивановна, за всё спасибо. И не волнуйтесь, объявится Лена! У такого хорошего человека, как вы, и внучка наверняка замечательная!
Лёшка встал вслед за напарником, осторожно посадил на диван мягкого, пахшего знакомым теплом Мява и вышел в прихожую. Второй раз в жизни он пришёл в настоящий дом, наполненный теплом и любовью людей. И снова должен уйти. Но теперь он знал, зачем: не мстить за себя и отца, а вернуть сюда, в этот тёплый уют, Лену. Если она жива.