Парень тер запястья, опять сухо сглатывал и переводил взгляд то на меня, то обратно на Аверса - не утратив решимости, он все же опешил от поворота, от вопроса, которого не ожидал. Жажда мести и отчаянье проигравшего обернулись надеждой и свободой.
- Разве она не?..
- Я не знаю, и это мой честный ответ. Я и Рыс покинем город, найдем Змеиного Алхимика, вернем Тавиара и Эску, если это возможно.
Он кивнул. Его надежде хотелось бы напитаться уверенным "да", но правдивый ответ оружейника отравил ее горечью вместо вдохновения. Люнтберт скривился и смиренно кивнул второй раз:
- Я согласен даже на "если".
- Расходы пути на мне, денег не ищи. Будь налегке и запасись решимостью - возможно, тебе придется столкнуться с вещами мистическими, в какие твой молодой разум прежде не верил. Иди.
Аверс не лгал. Мы выпустили пленника, снова закрыли лавку, оставшись вдвоем в полумраке. Все, что он только что сказал, каждое слово, - правда. Решение принято сейчас, и оно было именно таким, какое бы пришло или завтра, или чуть позднее. Мы не можем уехать и затаиться где-то. Мы должны поставить в истории точку, прежде чем счастьем и мирной жизнью успокоить сердце.
Я разглядывала оружейника, хмурого и задумчивого, и именно полумрак помог наложить прежний облик на новый. Тон его голоса при разговоре с парнем, поворот головы, взгляд и хладнокровие слов. Он проступил изнутри, узнаваемый каждой черточкой. Их, черт, не хватало совсем немного: седины, сухой худобы и жесткости, но глаза Аверса сощурились, а уголки губ дрогнули в вопросительной полуулыбке:
- Что?
Я шагнула к нему и обняла. Обняла как родного, как своего, как того самого Аверса. Всего лишь дни для меня прошли с того времени, как в замке барона Эльконна мнимый Ньяс касался меня жесткими ладонями, колол щетиной и горчил поцелуем с запахом вина и смолы.
- Рыс, ты обнимаешь меня? Неужели я больше не самозванец?
- Нет. Ты прожил еще одну жизнь до нашей новой встречи, и ты изменился. Я люблю тебя, узнаю тебя, и как бы не качнулось время в разные стороны - в далекое будущее, в молодость, в твой истинный возраст всей жизни, - ты не самозванец.
Он обнял меня взаимно, но не так крепко, как я его. В слабости объятия почувствовала не холодность или робость, а неверие. И потому спросила:
- А я - призрак?
- Немного. Я боюсь, что если что-то сделаю не так, ты растаешь, рассыплешься, как видение или как все то, что создавал своей магией Рихтер.
- Если жив ты, жива и я. Останься этой ночью со мной, обними, поцелуй, и ты убедишься, что я человек, а не черный туман Миракулум.
Глава вторая
Жизнь оказалась столь легкой, как и непривычно-знакомая одежда на плечах. Мягкая и удобная обувь, тонкие и плотные ткани, крой по фигуре. Горячая и холодная вода текла прямо в доме, словно родник был под полом. Еда хранилась готовой, очаг пылал от горючего эфира, а не дров, тепло шло от железных пластин, а не от камина.
Конечно, я знала, в чем предназначение холодильника, и даже немного понимала в его устройстве, но все же так необычно было открыть дверцу и набрать льда или снега из морозилки. Почувствовать прямо в теплой комнате холод зимы. Конечно, я знала, что такое телевизор, кино и передачи, но увидеть вживую - всю пестроту и скорость картинок, какофонию современной музыки, одежды и танцы, - ошеломляло. Один раз я подняла трубку на телефоне после звонка и услышала чужой голос, понимая, что человек находится где-то невообразимо далеко от меня. Даже ответила на вопрос и записала послание.
Жизнь стала легка, как раньше и представить было невозможно. И парадоксальна обыденна вместе с этим.
- Я начинаю отличать речь, - сказала я Аверсу, когда открыла очередную современную книгу, - все думалось, что ничего не изменилось и века не сказались на местном языке. Но на самом деле в голове слились воедино прошлые особенности с современными.
- А язык цаттов исчез. Захватчики объединили земли, но проиграли в культуре и религии. Здесь царит один бог, но государство светское и быть верующим не обязывает.
Пока я перебирала книги, Аверс сидел за столом с блокнотом в руках и что-то рисовал на листе. Сначала тонкими и слабыми линиями, потом с нажимом, и чем ярче становился рисунок, тем вернее я угадывала красивый эфес в наброске. При том оружейник все равно больше смотрел на меня, чем на свою работу.
- Из историй исчезла поэзия слова и символизм повествования. - Я поставила на место роман, на страницы которого заглянула и прочла абзац. - Язык обеднел, но... он все равно привлекателен - прост, порой даже груб и выхолощено точен. Аверс, а о чем стали слагать истории! Сказители теперь бесстыжи и глумливы! Есть ли здесь книги постарше?
- Есть. На соседних полках.
Все равно не то, что мне хотелось бы видеть. Перебрав несколько пухлых томиков я разочарованно ставила их на место, решив уже бросить это занятие, как вдруг заметила и вытянула за краешек старую тетрадку. Открыла и кинула взгляд на рукописные строки:
"Даже перед отъездом ни одной бабы к себе не привел. Не засох еще, силы есть, а все мысли в железках. Бесит его, что хоть одну пригреешь, то в закрытом Неуке спасения не будет - достанет. Трепом, глупостью, требованиями. Самое паршивое, что из-за этого меня прокатил мимо. Там у них ничего служанки, я видел. Зато хапнул по полной отбитого зада на этой долбанной лошади!".
Переведя глаза на верх страницы, прочла "Первая попытка". Это записи Тавира! С удивлением и любопытством я буквально проглотила весь разворот - дальше он писал только жалобы, а завершил отчет о путешествии в несколько дней прошлого мыслью Аверса обо мне. Передав ее, конечно, своими словами:
"Мужик готовился терпеть то, чего избегал, - словесного зуда, нытья, как по природе - капризов всяких. Девка же. Болтали, что умная, в языках шарит, с местным лекарем типа дружит. Потом отпустило, правда умная оказалась - молчит! Терпит без всяких, едет сколько надо, и молчит! Мужик прям небу спасибо сказал за такую удачу".
- О, Рыс, там ты точно не жди поэзии... особенно на первых страницах. Мальчику было шестнадцать, от путешествия во взрослую жизнь чужака он ждал иных впечатлений.
- Ты разрешишь подсмотреть еще? - Я качнула тетрадкой в руках, и так зная, что Аверс не откажет в просьбе. - Это немыслимо!
- Конечно. Дневник короткий... я и забыл о нем за столько лет.
Во втором путешествии Тавиар прожил больше - до самого возвращения в опустевший Неук и ночи там. Приход цаттов, обыск и допрос, пеший путь до следующей ночевки. Эмоций меньше, слов тоже. Парень не ожидал, что закидывает в одного и того же человека, и был снова разочарован.
"Депрессия - мрак. Сдохнуть охота от всей той чернухи в башке, день как проснулся, а стряхнуть не могу. Тоска, прям выть тянет. Мужик сам дурак, в мыслях варится, прошлое свое пережевывает - типа один, теперь ни семьи, ни дела. У него девушка под боком, спят рядом, людей никого - завалил бы на ельник, слился, отдохнул. Монах и придурок. Еще раз отца попрошу, и если та же тягомотина, то ну все это нафиг".
На "Третью попытку" в тексте появились имена. "Мужик" сменился на "Аверса", а "девка" на "Рыс". Строки удлинились и ни разу за эту запись Тавиар больше не наделил оружейника ни одним оскорбительным эпитетом. Восторга не было, черных красок тоже убавилось. Он погрузился в недели пути и пробыл в чужой жизни достаточно долго, чтобы чуть повзрослеть по строкам.
"Есть там что-то, не знаю, что - воздуха больше что ли, чем сейчас в городах. Лицо у девчонки ясное, глаза красивые. Даже мне стала нравиться, а Аверс этот залипать начал, помочь с памятью пытается, сам с ней болтает, дергаться стал по всякому поводу и без повода, - дорога, еда, все хуже и холоднее. Ему-то пофиг, а она выдержит? Странное время там, странные люди - даже не могу толком написать, что думаю и чувствую. Не понимаю, вот вроде там тяжело, туши свет, а я еще хочу. Туда хочу. Здесь скучно!".
Строчки с "Четвертой" заплясали и стали менее разборчивы:
"Я человека убил! Я там своими руками вогнал нож в сердце! Меня сейчас прям трясет, а он там без нервов саданул. Себя спасал, Рыс спасал, там у них ведь война, хоть и тыл. И лошадь зарезал! Я зарезал, да еще ведь знал как - чтобы кровь в землю шла, не залила одежду там и прочее. Охренеть! Я же теперь тоже сумею, если драка или за жизнь".
"Пятое". "Не выношу дом. Все здесь достало. Я вернулся сегодня, а как целую жизнь прожил - глаза открылись. Мне не шестнадцать! Я охотник, я воин, я мастер, я сильный и выносливый, я знаю, как по-настоящему смотрит женщина на мужчину. Мозг прямо клинит от несоответствия - все здесь пялятся на меня как на мелкого, как на дрыща с соплями, отец сюсюкает, хнычет, бесхребетный и жалкий! Все ненавижу! А я уже убивал. Я себе еду добывал и о своей женщине заботился. Я могу оружие делать, могу голыми руками удушить - у меня пальцы железные и плечи литые. Я столько дорог прошел!".
"Шесть". "Она ослушалась, вернулась и не оставила меня. Там - мир, там - жизнь, там - я! Здесь я такого не познаю. Здесь нет никого, кто бы так на меня смотрел. Нет!"
Он все чаще перемежал я-Тавиара с я-Аверсом, изменился и его почерк - став крупнее и аккуратнее. Влияние пережитого там Миракулум оказало на парня самое сильное действие. Жизнь оружейника просветлела, и потому стала еще притягательней для его разума. Он был влюблен, как влюблен Аверс, и писал уже не "эта", а "моя". Тавиар не добрался до близости, как хотел буквально с первых же строк дневника, но исписал лист от эмоций скромного объятия в пустоши у валунов. Когда оружейник меня укутал и согревал спиритом и собственным теплом. Несчастный парень, не познавший глубоких чувств, сходил с ума от зависти к самому себе.
И все, - дальше пустые листы. Путешествия он не бросил, а что-то записывать после уже не увидел смысла.
- Дочитала?
Я кивнула. И впрямь не много, я даже не устала стоять возле книг, так и не сделав шага в сторону кресла.
- Я должен показать тебе кое-что.
Аверс ушел в другую комнату и вернулся с небольшой книгой в руках. Он встал рядом, раскрыл ее, закрыв корешок и название ладонью и прочел вслух:
- "Вот так у огня, у камина в уютном доме, ты будешь сидеть потом, чрез четверть века. Ты будешь вспоминать день, когда жизнь казалась тебе конченой, и удивляться превратностям судьбы. Ты видел годы мира и годы войны, ты пережил такие перемены, которые не каждому выпадают в жизни, и ты счастлив. У тебя есть ученики, у тебя есть наследие, большой дом, семья, признание..."
- Что это? Мне кажется, я раньше слышала...
- Ты должна прочесть и этот дневник, он по праву твой, как летопись от первого лица. Благодаря всему, что здесь написано... ты была почти что рядом.
- "Миракулм"?!
Я поразилась, когда увидела название. А Аверс отдал мне томик в руки и мимолетно ласковым движением коснулся пальцев.
- Уверен, автор не солгала ни словом, и ты поразишься еще больше.
Новый мир удивлял меня. Но то, что написала Рория даже во всем новом окружении волшебства оказалось самым магическим! Аверс рассказал о первой попытке вернуть меня к жизни, о том, как она делала записи сразу после пробуждения. Лихорадочно фиксировала мысли, чувства, диалоги. Даже эмоции от простых лицезрений пейзажа или реакции на погоду. Разница в возрасте между Тавиаром и Аверсом была столь разительна, что девушка не замечала сильного сходства или делала вид, что его нет. Чужая жизнь увлекла, но до настоящего конца решимости дойти Рории не хватило.
Я провела с книгой весь оставшийся вечер и часть ночи, читая и сама поражаясь - как с каждой строчкой во мне воскрешали мгновения пережитого. Не смотря на мою близость с оружейником, я смущалась той откровенности, которую он подсмотрел на страницах. Заглянул в сердце, в страхи и сомнения, в зарождающуюся любовь к нему же. Да, с записями Тавиара это было и не сравнить!
Напольные часы в гостиной мелодично отбили три ночи. Аверс не шел спать, оставаясь со мной в комнате, и сидел в кресле просто так, задумавшись и изредка поглядывая на то, как я читаю. Я всякий раз чувствовала на себе его взгляд и поднимала голову от листов, на миг раздваиваясь между миром прошлого, где он и я шли по лесу и пустошам, и миром, где он и я сидели в уютной и теплой комнате дома.
Как бы ни хотелось осилить все за раз, но глаза устали. Я отложила книгу:
- Аверс, как вы спаслись от разбойника, и кто его убил?
- Что? - В первое мгновение он сдвинул брови в непонимании, и тут же сказал: - А, ты про кровного врага лекаря...
Мы с Аверсом оба замолчали. Любопытство коснулось не только имени стертого с лица земли красного демона, но и вывело из тени два других - Соммнианса и Витты. За прошедшие дни мне не раз хотелось спросить его - как он пережил тоску по дочери? Родной человек растворился в небытии, быть может дотянувшись до этого времени лишь потомками. Я, едва полюбив Витту, тоже ее потеряла, как и друга Сомма. Но сильной печали не было. Хотелось думать, что оба прожили полную и долгую жизнь, в любви, продолжаясь в детях, нетронутые больше вихрем событий и опасностей, а укрывшись в дальнем уголке Берега... Они - навечно остались там. А мы здесь.
- Мы лишь на пол дня пути ушли от постоялого двора, как появился Миракулум. Соммнианс не знал его в лицо и не поразился, как я, когда тот выехал на своем коне прямо на свет разбитого лагеря. Не в своем образе Алхимика, а как подросток. Он так и оставался им, даже в замок Эльконна проник вместе с обозом из Лигго и напросился в прислужники кухни за кров и еду. Его взяли на время, все равно собирались нанимать обслугу из города из-за гостей и свадьбы... - Аверс чуть просветлел лицом и даже усмехнулся: - Попробовала бы та монашка его не оставить! Чарам воли Миракулум противиться практически невозможно. Ты веришь, Рыс, что он много дней подряд терпел тяготы смертной жизни, бегая из кладовых с головками сыра и солониной, таскаясь с ведрами воды и чистя подсвечники вместо сна по ночам?
- Он сам захотел помочь?
- И да, и нет. Он вознамерился объявить войну Первосвященнику и собирался это сделать при самом большом количестве свидетелей. А заодно, да, помочь нам.
- А Красдем?
Аверс прикрыл глаза, вспоминая и раздумывая, а я выбралась из-за стола и бесцеремонно села к оружейнику на колени, полуобняв и положив голову на плечо. Пережитое вновь подступило близко и мне хотелось прижаться к нему, словно опять что-то непреодолимое нас разлучит и разведет за стены и запоры. Я понимала глупость этого страха, но не могла противиться.
- Стоянка была разбита на три костра. Рихтер выехал в самый центр лагеря и даже успел словить смешки и шутки о глупом баронском сынке, попавшем в самую гущу неприятностей вместо ночной охоты или свидания с дамой сердца. Он дунул, тихонько. И три огромных кострища погасли одновременно. И так быстро, словно их накрыло куполом и лишило воздуха за миг. Представь себе ужас и панику, Рыс. Кто так кинулся бежать, кто заскакивал на лошадей, и все как один уносили ноги подальше. Миракулум не страшились, а даже почитали, но сталкиваться вживую и рисковать не проснуться после испытания - этого не хотел никто. Остался один Красдем. Захохотал, как сумасшедший, и стал клясться в том, что и волос не упал с твоей головы. Он был убежден, что ты женщина Алхимика, и потому не тронул и пальцем, ставил себе в заслугу и просил о даре испытания. Рихтер легко согласился. Обменял чуму на нас с лекарем... я знаю одно - Миракулум разбойник пережил, а вот кто и когда убил его после, я не знаю.
- А что Сомм? Он ведь искал Рихтера, чтобы уничтожить его и остановить...
- О чем ты, Рыс? Все прежние цели отлетели, как шелуха, - ты и Витта, только вы были важны.
Весь дом был тих, и даже с улицы не доносилось ни звука. Городской уют, уют комнат - еще два дня и все будет оставлено. Светлая передышка между пленом, смертью и новым миром и новым путешествием
- Рихтер сказал, что пришел на твой призыв.
- Я не помню, что я сказала. Даже не помню, какие звуки издала, чтобы повторить. И сейчас с теми языками, что я знала с детства, мне трудно обращаться. Недавно я нарочно пыталась написать одну и ту же строчку на каждом, но... все перекрывает местный. Он, как масло в воде, все время на поверхности, а прочие осели на дно. Я пытаюсь, а поменять слои местами не могу. Будь в руках хоть одна рукопись или иной носитель из той эпохи, я бы зацепилась и вернула навык и владение.
Аверс спросил очень тихо:
- Знания Эски тебе мешают?
- Их так много. Они легки, но объемны.
Оружейник молчал и думал, а я полулежала на его груди и слушала спокойное сердцебиение под ладонью.
Друг Соммнианс, дочь Витта, мой престарелый наставник Утор, верный конь Варт, отвергнутый Илиан, жадный Эльконн, жестокосердный Лаат, служанки и ратники, разбойники и трактирщики, - они навечно остались там. А мы здесь.
- Я отвезу тебя туда, Рыс, где ты сможешь немного увидеть наш мир, поддельный во многом, но сохранивший частички его в деталях - в усадьбе много старинных книг, оружия, можно кататься на лошадях и охотиться. Есть камины, старинная мебель, даже штат служащих вышколен как истинные слуги прежних времен. Барон Роттери, человек столь же богатый в этой жизни, как и в прошлой.
- Как ты его нашел?
- Хватит на сегодня. Неважное подождет, а тебе еще нужны дни, нужно еще время, пока осядет в разуме новый мир и станет своим.