Видите? спросил Иль Веккьо. Можете ли вы подсчитать ценность этого вещества? Можете оценить, какие сокровища потоком захлестнут меня, если я поведаю о нем миру и соглашусь его продавать? Он поднес пробирку к свету и стал поворачивать туда и сюда. Миллионеры, короли, императоры, вы представляете себе, как они совершают ко мне паломничество, выказывают почтительность и делают мою жизнь невыносимой? Разве вас удивляет, что кроме Уитэма и вас, который пришел ко мне от него, я не открыл этого ни одной живой душе?
Американец, которому стало нехорошо от переполнивших его чувств, оперся о край длинного стола и непроизвольно протянул руку, как будто намереваясь схватить пробирку. Но старик предостерегающе покачал головой.
Нет, нет! вскричал он. Вы не понимаете! Вы не осознаете до конца, какие опасности заключены в этом веществе. Даже я пока не знаю, как много или как мало его требуется, чтобы сделать процесс жизни статичным или повернуть угасание вспять. Я должен принести в жертву великое множество морских свинок, делая им подкожные инъекции этого раствора, прежде чем полностью все установлю. Наберитесь терпения. И он начал переливать жидкость обратно во фляжку. Видите ли, добавил он, я не могу долго оставлять его в контакте с воздухом, ибо вещество очень летучее.
Вы вы не можете дать пробормотал гость.
Да как я могу? удивился Иль Веккьо, вновь заворачивая крышку. Будьте благоразумны, мой друг, и будьте удовлетворены. Ведь вы увидели то, чего еще не видели глаза ни одного человека, кроме меня. Разве этого мало?
Но послушайте!..
Нет, нет, что угодно, только не это! Во имя науки! Невозможно!
Это ваше последнее слово?
Ну, ну, где же ваша профессиональная этика? Ведь не можете же вы действительно просить у меня Алкагест? Мой дом ваш, мой сад, мой стол, моя библиотека, все, что я имею, но даже я отказался бы купить себе новую молодость такой ценой, выпив это.
Значит, вы станете возиться с морскими свинками и кроликами и отказываетесь сделать меня вашим подопытным? Отказываетесь спасти мою жизнь?
Дело не в этом, ответил старик, теперь показывая некоторое раздражение. Как может быть, чтобы человек, умственно развитый, как вы, настолько меня не понимал? Кох или Пастер с новой сывороткой, Эрих со своим 808-м, неужели вы считаете, что они могли бы применить свои открытия, как следует их не разработав, пытаясь помочь одному человеку? Разве весь мир не осудил бы и не проклял их за такой поступок? Ждите. Наберитесь терпения. Посмотрим. Если вы, как я надеюсь, ошибаетесь касательно вашего состояния и согласитесь погостить у меня несколько месяцев, кто знает, что может случиться? Успокойтесь, мой друг, и мы посмотрим.
Проклятие сорвалось с бледных искривленных губ американца. Во внезапном приступе гнева, явив силу, о которой он у себя и не подозревал, обезумев от призрачной надежды, он набросился на Иль Веккьо. Тот, прежде чем смог уклониться или ударить в ответ, или даже позвать на помощь, оказался схвачен за ворот, перекрученный так, что пресеклось дыхание. Деннисон научился этому приему много лет назад в полузабытые дни в колледже. И теперь, четыре десятка лет спустя, воспользовался им. Иль Веккьо задыхался, бился, хватал ртом воздух и взмахивал обеими руками. Золотой сосуд, пролетев по дуге, глухо ударился о цемент и укатился. Деннисон последним усилием, оставшимся у него, швырнул задыхающегося патриарха о верстак, и тот упал без чувств среди обломков аппарата. Затем с кошачьим проворством американец метнулся туда, где лежала остановившаяся в углублении близ раковины золотая фляжка. Миг, и Деннисон подхватил ее.
Жизнь! Жизнь! завопил он с кудахтаньем безумца. И, отвернув крышку одним скорым движением, осушим содержимое до последней золотой капли.
Глава 6. Рождение тайны
ЛЕТУЧИЙ И ЧИСТЫЙ, словно самые высокие трели органа в соборе, теплый, щекочущий и неуловимый, насыщенный грозными неземными силами, которых не описать словами людских языков, Алкагест, обжигая горло американца, прошел по нему вниз.
Нетвердо отступив на шаг-другой, он стоял, одной рукой опираясь о стену, а другой схватившись за грудь. Краска то проходила по его лицу, то пропадала. Он тяжело дышал. Глаза его закрылись, а затем раскрылись, безумные, ошалелые. И вдруг возникла дрожь, бурная, неуправляемая, распространившаяся по всему телу. Голова шла кругом. Он вцепился в угол стола. И стоял долгий миг, ослепленный, неспособный что-либо понимать. А лаборатория вертелась вокруг него, точно нелепая, невообразимая карусель. Но мало-помалу слабое осознание того, где он и что происходит, начало пробиваться в его разум. Он увидел где-то далеко искаженную и нереальную, точно во сне, фигуру Иль Веккьо, пытающегося подняться оттуда, куда он упал. На миг эту картину сменила полная пустота. Затем опять замельтешили образы, словно кадры на испорченной и рваной пленке. В ушах раздался гул, то нарастающий, то слабеющий, так море гремит в непогоду во впадинах скал. Затем словно огромная неподвижность одолела все мысли, чувства и ощущения. И вдруг слепящий свет разлился во все поле зрения. Что-то не то творилось с его сетчаткой. Свет образовал мощное бриллиантовое кольцо, затем рванул вовне, разорвавшись на блистательные потоки. А голову точно охватил крепкий проволочный обруч. Деннисон потерял равновесие и стал падать.
Он с криком открыл глаза. Зрение пришло в норму. Шумы превратились в эхо, но затем последние отголоски пропали, и Деннисон остался один в гигантской пустынной сфере безмолвия. Ощущение нового, странного качества бытия привело в трепет его плоть. Видения пропали. Он хватал ртом воздух и расширенными глазами осматривался в подземелье.
Доктор! Доктор Пагани! Где удалось издать его онемевшему горлу и губам. Никакого ответа. Схватившись обеими руками за голову, он стал глядеть туда и сюда.
О, доктор! вскричал он вновь. Ибо теперь он увидел Иль Веккьо. Что что вы делаете?
Итальянец по-прежнему не отвечал. Теперь он сполз с верстака и, постанывая, спотыкаясь, согнувшись пополам, тащился к стальной двери, выходу из лаборатории. Деннисон понял, что старик плачет. Сквозь узловатые пальцы, нетвердо охватившие лицо Иль Веккьо, в странном пурпурном свете с потолка был заметен блеск слез.
Доктор!
Иль Веккьо лишь ускорил шаг. Хватаясь за верстаки и столы, он, похоже, невзирая на терзания души и телесные повреждения, нанесенные Деннисоном, решил во что бы то ни стало добраться до дверей. Зачем? Что он задумал?
Мощное изумление, сменившееся леденящим страхом, отрезвило американца.
Стойте! Стойте! крикнул он и поспешил следом. Инстинкт подсказывал ему, что как только стальная дверь закроется, лаборатория станет тюремной камерой, склепом, где Деннисон, возможно, многие годы станет тщетно колотить руками по каменной кладке и взывать, но никогда больше его не услышат во внешнем мире. Кто знает, какие чудовищные муки может измыслить для него этот старый ученый. Оскорблено доверие, уничтожен труд всей жизни, все в одно мгновение перечеркнуто коварно и вероломно, так какое возмездие окажется слишком ужасным? И, одурев от тошнотворного страха, Деннисон как мог, бежал за итальянцем.
Стойте! Выслушайте меня! Стойте! кричал он. Иль Веккьо развернулся к нему.
Хозяин был не похож на себя. Его глаза полыхали по-кошачьи на неестественно бледном лице. Щеку пересекал темно-красный рубец, видимо, он ударился обо что-то, когда упал на верстак. Меж дрожащими усами и бородой открывались старческие зубы. Кулак со вздутыми жилами поднялся и дрожал в исступленном гневе. Еще более устрашившись, Деннисон, несмотря даже на все необычайные ощущения, которые его одолевали, отпрянул при виде Иль Веккьо. Опустив голову и выбросив корпус вперед с одним плечом в направлении хозяина, а другим отведенным, чтобы дать сжатому кулаку набрать скорость как только понадобится, Деннисон стоял лицом к лицу с человеком, с которым так недостойно поступил. Утратили значение все условности, все, что привила цивилизация, слетело с обнаженных душ, они мерили друг друга яростными взглядами, мужчина против мужчины, которых одна лишь грубая сила может рассудить. Так они оставались на миг, гость и хозяин, предатель и преданный. Ни слова. Ни звука, если не считать клокотанья реакций в лаборатории, ударов капель из фильтра и тяжелого дыхания двух представителей рода людского, которые на миг вернулись в звериное состояние, соскользнув на десять миллионов лет назад. Ни слова, ни звука. Но Деннисону казалось, будто ускоренное биение его сердца заполнило все подземелье ударами молота. Он пытался отдышаться и заговорить, но ничего не получалось.
Иль Веккьо вновь повернул к двери.
Вы вы если только вы коснетесь ручки, выдал американец, собрав все силы, клянусь Небесами, я вам череп проломлю!
Он схватил со скамьи тяжелый глиняный кувшин. Рука, поднявшая кувшин, дрожала, но в ней теперь чувствовалась сила, какой не бывало в ней много лет.
Ну? спросил он. Вы слышите? Одно движение, и вы отправитесь к праотцам! И он внезапно с угрозой сделал шаг к Иль Веккьо. Патриарх выпрямился. Их взгляды вновь встретились. Схлестнулись. Пальцы Деннисона так вцепились в ручку глиняного кувшина, что костяшки побелели.
Так вот, с презрением проронил Иль Веккьо, лицо его казалось странно усталым в переменчивом пурпурном свете. Вот какова американская честь? Он поднял голову и скрестил руки на вздымающейся груди.
Я вы начал Деннисон, но старик воздел руку, призывая к молчанию.
Так вот, чем вы отплатили мне за доверие? Я открылся вам, а вы вы лишили меня всего. Ограбили. И, отняв жизнь, еще угрожаете смертью? Меж тем, как
Ни слова об этом! оборвал его Деннисон. Ио сильная интоксикация вызвала у него головокружение. Ни слова. И, оглушенный биением собственного сердца, он поднял свое оружие над головой. Вы не запрете меня здесь, точно крысу в ящике. Поняли? Даже не пытайтесь. Или я им запущу!
Дурак! прошипел Иль Веккьо. Одно слово моему ломбардцу, и он разорвет вас на части и сбросит со скалы, как я рву и выбрасываю ненужные бумаги. Ваша безопасность как моего гостя
Моя безопасность? Ха-ха. Она вас не касается. Дайте пройти.
Вы ели под моим кровом, укорил его старик. И теперь, увы, я своими руками не могу лишить вас жизни!
Вы собираетесь выпустить меня отсюда или нет? взвыл Деннисон, опять охваченный спазмом, который вызвало снадобье.
Иль Веккьо с минуту молчал, обдумывая положение. Затем, внезапно обретя уверенность, разразился смехом, недобрым и неестественным.
Как вам угодно! воскликнул он. Да будет так. В конце концов, может, так будет лучше всего. Не человеку, всего лишь игрушке, марионетке природы, судить подобное преступление против ее законов и вершить возмездие. Это надлежит предоставить самой природе. «Мне отмщение, и аз воздам, говорит Господь». Так пусть мой Бог, наука, рассудит вас со мной.
Дайте выйти!
Выйти? Да. Выйти из этой потайной мастерской свободному, не ведающему препятствий человеку! отозвался Иль Веккьо. Вам теперь надлежит хранить ужасную тайну. Что до меня, и он собрался, как требовало достоинство его лет, ни словом, ни знаком, я не выдам ничего ни одной живой душе. Теперь вам предстоит решать проблему, а мне наблюдать. Я не могу попрать давний обычай моего рода, да и не стал бы, если бы и мог. Оставайтесь у меня по-прежнему, как мой гость. Идите! И с лицом, свидетельствующим, что у него есть некие свои скрытые соображения, он распахнул дверь в кабинет. И добавил. Прошу.
Деннисон с подозрением изучал его с минуту, словно, опасаясь некоего подвоха. Затем, пожав плечами и криво улыбнувшись, он опустил глиняный кувшин. Не говоря ни слова, испытывая попеременно то холод, то жар до изнеможения, он нетвердо шагнул мимо итальянца. Когда он очутился в кабинете, Иль Веккьо тоже туда выбрался. Тщательно заперев за собой дверь, он повернулся лицом к терзаемому лихорадкой американцу. Деннисон увидел новые борозды на его старом лице, предвестники чего-то неведомого. И недоброго. Но улыбка выступила на бледных и дрожащих губах хозяина, когда тот сказал:
Говорить о добре и зле или о прощении нелепо и бессмысленно в подобной ситуации. Кризис слишком велик, здесь нет места мелким условностям. Там, и он указал на крепко запертую стальную дверь. Там и в вашей крови таится загадка, вопрос и ответ. Только будущее может явить, какова справедливость.
Я я о чем вы? хрипло произнес Деннисон, делая к нему шаг. На ходу заспотыкался и встал столбом. И лишь заметное усилие помогло ему удержаться на ногах.
Пожалуйста, оставьте меня теперь, приказал Иль Веккьо. Ступайте к себе в комнату и отдохните, а заодно подумайте. Затем
Но
Нет, я не могу сейчас с вами говорить. Пусть какое-то время все идет так, словно ничего не случилось. Возможно, добавил он, напоминая гостю взмахом руки, чтобы тот удалился, возможно, оба мы еще придем к чему-то весьма странному.
Глава 7. Заря Жизни
Деннисон с напряженным, но сдержанным лицом повернулся и неловко вышел из кабинета. Ноги плохо слушались, голова кружилась, он кое-как одолел лестницу и добрался до своей комнаты. Дрожащей рукой он отодвинул задвижку, проковылял по полу и, до предела изнуренный, рухнул на большую кровать с балдахином на столбиках. Несколько мгновений он лежал, скорчившись, зарыв лицо в ладони. Тьма разрозненных образов, мыслей, надежд, сомнений, вопросов, пролетала в его сознании, сплетаясь в странные узоры, меняясь, пропадая, точно цветные стеклышки в калейдоскопе. И все это время, повергая его в содрогания, щекоча и покалывая, пылая в каждом волокне, клетке и самом крохотном капилляре, вел свою загадочную работу Алкагест. Затем настал миг прояснения. Деннисон сел.
Где я? внезапно воскликнул он. Что случилось? А! Он вскочил и принялся шагать по плиточному полу. Тут его осенило. Отдыхать. Уснуть во что бы то ни стало. Это необходимо, или я сойду с ума! Он побежал к своему чемоданчику. Раскрыл его в спешке, прежде чем новый приступ охватит его, пошарил внутри, достал несколько пузырьков, кое-какие лекарства, которые приобрел в пути, чтобы справиться с нарастающим нервным возбуждением. Выбрав одну, отмерил крупную дозу и проглотил.
Теперь, вскричал он, хотя бы несколько часов забвения! Если буду жить, буду жить. Если умру, то нынче в последний раз мне нужно принимать снотворное. Будь что будет!
Он опустил шторы, ибо еще отнюдь не смеркалось, и, поспешно раздевшись, скользнул в пижаму. Миг спустя он был в постели. Но, как он ни старался задремать, ничего не выходило. Хорошо известное действие мощного опиата не сказывалось, да и только. Вместо этого он оказался в холодном поту. Затем его охватил жар. И в полубреду он метался час, а то и больше. И опять в его сознании пронеслось торжественное предупреждение Иль Веккьо.
Ну, ну, мой безрассудный друг, во имя тени Гермеса Трисмегиста, вы не знаете, чего просите!
Он с проклятием вскочил. Принял удвоенную дозу наркотика. Без толку. Все тело словно пронизала, клокоча, колышась, работая, некая великая и неведомая сила.
Милосердные Небеса, разве я не могу проанализировать, что происходит? вскричал Деннисон, прижав ладонь к голове, уподобившейся барабану. Я ведь врач. И столкнулся с неким неизвестным фактором анаболизма. Разве я не могу постичь его? Что я сделал? Что? Что? И опять, расхаживая по комнате, пытался собрать разрозненные мысли.
Впустую. Все попытки были тщетны. Как у пьяного. То и дело в мозгу вспыхивало дерзкое предположение, но, прежде чем он успевал его осмыслить, оно тонуло в чудовищном хаосе все новых и новых идей. Внезапно явилось видение девушки на террасе, серьезной и нежной, возникло страстное желание бежать, покинуть старого доктора, вершину горы, Францию, вернуться домой как можно скорее, и там вести свой бой, где и стены помогают, а затем опять накатывал великий немой страх неких непредвиденных последствий, которые он испытает, если только покинет этот дом, пусть и незамеченным. А затем, наконец, пришли тьма и боль, и безумные, беспорядочные сны.
Прошло много времени, сколько именно, Деннисон не смог бы определить, но вдруг он мгновенно пришел в полное сознание. И оказалось, что он стоит перед зеркалом, вделанным в дверь шкафа для одежды, с зажженной свечой в руке. Он пристально глядел напряженные глаза своего отражения с неестественно увеличившимися зрачками, словно у гипнотизера, который, проводя загадочный опыт, самого себя вверг в транс. Так с мгновение он стоял и глядел в зеркало. Затем с его губ сорвался пронзительный крик.
Великие Небеса, да что это?
И, внезапно, поняв всю правду, впал в дрожь от безумной радости, точно алчный скряга, случайно отыскавший способ превращать свинец в золото. Ибо он уже видел перемены. Пока еще совсем незначительные, но явственные, безошибочные.