Самоподдерживающийся цикл, сказал парень.
Ну или так. И рвать его нужно в любом удобном месте. Если ты не можешь если я не могу пойти на работу, я считаю себя ничтожеством. Если я себя считаю ничтожеством, я чувствую себя ещё хуже, и у меня ещё меньше сил. Так по спирали и скатываюсь к тому, что не могу зубную щётку поднять. Но стоит только сказать себе, что я не ничтожествоспираль идёт в другую сторону. Лучше написать, конечно.
Не представляю, как я выйду на работу. Да и зачем? Я проработала несколько лет на этой должности, ничего больше не видела, кроме этих табличек, а потом просто уволилась, потому что не могла продолжать.
Я тоже думаю, вклинился я, зачем? Я работал программистом. А потом я сидел, водил мышью по коврику и чувствовал, что рука становится тяжелее и тяжелее.
Кто-то кивал, кто-то смотрел с сочувствием, кто-то не смотрел на меня вовсе. Я осмелел и добавил к рассказу кое-то из прочитанного:
Я стал просыпаться по ночам от чувства как бы его описать. Как будто опаздываю на поезд. На самый главный поезд в жизни. Весь в поту. И я не понимаю. Вроде бы беспокойство за будущееэто важное чувство. Оно заставляет меня что-то делать. Но оно такое сильное, что парализует.
Ведущая кивнула.
Самое плохое, что никто не понимает меня, когда я рассказываюдобавил я.
Но все считают себя знатоками, грустно добавил парень из группы и все закивали.
Спасибо, П***. Кто-то хочет что-нибудь сказать?
Любительница таблиц сказала:
Когда паника очень сильная, можешь взять блокнотик и отмечать силу эмоции по шкале от одного до десяти. Каждые три минуты: сначала было восемь, потом семь, шесть, четыре Эмоция пропадает просто потому что за ней наблюдают.
Парень добавил:
Я читал, у буддистов тоже практики построены на внимательном наблюдении за внутренним миром. Попробуйте сесть неподвижно и просидеть час. Рано или поздно у вас невыносимо засвербит где-нибудь за ухом. Можно почесаться. Но можно и понаблюдать за тем, как свербит, где свербит, что именно свербит. И как оно постепенно проходит. То же самое с печалью. С неотвязным желанием. И с гневом и жадностью.
Можно нарисовать свою тревогу, подсказала другая девушка.
Спасибо, сказал я.
«Нарисовать тревогу, подумал я. Что за бред!»
А что твой терапевт говорит по этому поводу? спросила ведущая.
У меня нет терапевта, я немного похолодел.
Ведущая, к счастью, не удивилась.
Я бы всё же рекомендовала такие вещи проработать на личной терапии. Что-то случилось? Почему ты перестал работать со своим врачом?
У меня никогда его не было.
Хорошо. Я не настаиваю, но могла бы порекомендовать хорошего специалиста.
Встреча закончилась, все попрощались и вышли из комнаты, я остался в коридоре, сел на скамейку и стал перешнуровывать ботинки. Левый, потом правый, потом снова левыйлюди всё не расходились. Потом решил, что если я просто буду сидеть, то это будет менее подозрительно. Здесь не задавали вопросов. И я просто оставался на скамейке, пока коридор не опустел. Тогда я встал и не спеша прошёл в одну сторону, потом в другую.
Одна из дверей была открытакто-то, видимо, проветривал свой маленький кабинет, потому что была открыта нараспашку и форточка. Я заглянул внутрьк одной стене жался старый дешёвый диван из Икеи, у другой был заваленный бумагами и книгами стол. Дальнюю стену занимали полки, забитые книгами и разными мелкими игрушками.
Вы что-то хотели?
Я подпрыгнул. Это был голос старика. Он направлялся в этот самый кабинет, но я перегородил ему дорогу.
Вы записаны? На какое время?
Нет, сказал я, не записан. Но хочу То есть мне нужна личная терапия.
Вы были на группе?
Я кивнул.
Хорошо, только вам нужно всё же к администратору сперва. Но раз уж вы здесь, то давайте быстренько согласуем время приёма. Администратор всё равно полезет в мой календарь.
Старик жестом пригласил меня в кабинет, и я прошёл. Врач прошёл следом, опустился в кресло и ткнулся в компьютер.
Следующий четверг? Первая половина? спросил он.
Хорошо, сказал я.
Старик поднял голову и посмотрел на меня. Это был очень странный взгляд. Он не рассматривал меня с головы до ног, но глядел пристально. Я чувствовал, что его мысли не заняты ничем, кроме меня. И потому он свободно читает обо мне совершенно всё.
Я почувствовал себя неуютно и опустил глаза.
У вас ничего срочного, я надеюсь? услышал я голос старика. Хорошо себя чувствуете?
Нет, ответил я. Меня пугает это. Очень пугает.
На столе среди прочего лежал серый предмет, напоминающий формой то ли луковицу, то ли яйцо.
Что это? спросил я.
Вы видели это раньше? спросил старик, продолжая меня изучать.
Нет.
Хорошо. Я было подумал когда вы стояли в парке у клиники, не решаясь зайти, то как раз могли встретиться с ну ладно. Присядьте, пожалуйста. Это сделал один из пациентов. Как по-вашему, на что похоже?
На работы художника М***.
Старик поднял брови.
Вы его знаете?
Я не знал, что ответить, и сделал неопределённый жест ладонью.
А вы? спросил я.
Да, кстати, что он сейчас делает?
Он умер.
Ах вот как. Когда?
Два месяца назад.
Старик потёр лоб. Он о чём-то крепко задумался, мне даже показалось, что на полминуты забыл о моём существовании.
Как странно! Так вы его знали? Почему вас-то пугает эта штука?
Хотел бы я знать.
М*** вам не рассказывал о своих идеях?
Нет. Ну то есть, да. Что добро и зло существуют сами по себе как поля. Всё такое.
А с грустью ласково обращаться не учил?
Э-э-э. Что?
Вижу, что нет. Так вы его ученик?
Как сказать Помощник.
Простите, я быть может, глупость скажу вы точно здесь за консультацией?
А вы точно психотерапевт?
Старик расхохотался, а потом вместо ответа указал на диплом, висящий на стене в рамке.
Извините, я не над вами смеюсь. Раз уж вы упомянули имя М*** Давайте так: я расскажу вам о некоторых наших с ним делах. Быть может, вы что-то для себя проясните и расскажете мне о своём с ним знакомстве. Если пожелаете. Идёт?
Я кивнул.
М***.. Он приходил ко мне не так давно. Возмущался Тут вот какое дело. Лет сорок назад, когда я был ещё аспирантом, М*** был очень популярен у молодёжи. Вот кто сейчас ходит на художественные выставки? Так и тогда никто не ходил. А М*** вдруг сделал изобразительное искусство актуальным. Но только своё искусство. И ненадолго. Но был, конечно, большим молодцом, пока не тронулся окончательно.
Разве он был сумасшедшим? спросил я.
Я его не освидетельствовал, ответил старик с нажимом, но общался несколько раз вплотную. Мы с коллегами позаимствовали у него идею. Он делал картины, цепляя датчики к людям. К горлу в частности. Человек мог увидеть, визуализировать свой комок в горле. Мы решили, что в этом есть терапевтический потенциал. Буддисты веками учат наблюдать за внутренним миром и многие проблемы решают именно тем, что изучают свои эмоции очень долго и пристально.
Проблема в том, что мало кто готов наблюдать за своей психической механикой по часу в день. И мы стали изобретать различные техники. Ещё когда я учился, у нас в арсенале был приём: попросить человека нарисовать свою депрессию, свою печаль, свой страх, свой комок в горле. Теперь мы смогли показать этот комок на экране. Распечатать. Человек мог поговорить со своим комком. Выслушать свою печаль, а не глушить её. А мог сжечь распечатку. Мог сделать самолетик и запустить с балкона в парк. Отправить письмом за океан. Это неплохо помогает, когда работаешь с большим депрессивным расстройством, особенно тревожного спектра.
Потом мне пришла идея печатать модели комков на 3D-принтере. А потом и ну и
Он взял со стола серый комок и показал мне.
А-а-а, сказал я.
Именно. А вы что думали?
Я не знал, что и думать. Ломал голову.
Давно ломали?
Я понял, что нет смысла юлить.
Тут вот какое делосказал я.
И выложил всё с самого начала. Психотерапевт застыл, как будто я накладывал ему гипс на руку, а он не шевелился, чтобы не мешать.
Когда я дошёл до конца, он кивнул и с видимым удовольствием сменил позу.
Прогуляемся в ваш гараж?
Не дожидаясь ответа, он взял шляпу и направился к выходу.
Я привык что люди мгновенно узнают свой комок. У каждого он особенный. Человек бессознательно формирует это изображение под себя. Комок похож на его печаль. Печаль, тоску, сожаление, душевную боль, грусть, меланхолию, скорбь, огорчение, уныние, горечь.
Вы знаете очень много грустных слов.
Это профессиональное. Так вот, мы придумали эту технику: создавали эти самые комки по изображениям клиентов и давали им, чтобы те отпускали их в лес. Благо он у нас тут прямо за дверью.
Но да, вы правы: наверное, человек далёкий от нашей среды, совершенно не поймёт, что это перед ним, если увидит комок. Решит, что это какая-то ходячая картофелина. Но М*** он как-то прознал, чем мы занимаемся. Он пришёл ко мне несколько лет назад.
Старик замолчал, вспоминая.
И что же?
Когда то очень давно, продолжил он после длинной паузы, он написал стихи. Надо же, я до сих пор помню:
Он пригрозил мне, что бог нас сорвёт
Но мы ещё только зреем
Он уверял, что любой самолёт
Был в детстве воздушным змеем
Любил он всё одушевлять. Всё подряд. Так до старости эту привычку, видимо, и сохранил.
Вы выпускали комки из горла в лес? Как-то странно звучит.
О Это не самое странное, чем занимаются терапевты. Видели бы вы, как у нас в городе кое-кто проводит групповые сеансы гипноза. Мне жалко пациентов. Сидит человек в трансе, а на него орут: «Рви пуповину!!! Рви пуповину!!! Рви пуповину!!!». А мы-то что.
Но погодите. Я не специалист, конечно, но когда-то давно на тренинге слышал, что если мы отворачиваемся от неприятной эмоции, мы бежим от проблемы, и на самом деле надо принимать свои обиды, а проблемы решать.
Всё верно. Это работает для здорового человека, а не для человека с клинической депрессией. К сожалению, очень мало кто понимает, что такое на самом деле депрессия. Но каждый считает себя знатоком. И наш общий друг тоже. Так вот: несколько лет назад этот самый М*** пришёл ко мне без приглашения и заявил буквально, что печаль нельзя так просто прогонять. Нехорошо мы с ней поступаем.
С печалью?
Именно. Вы знаете эти его идеи: что всё существует само по себе наподобие поля. Печаль, зло, добро, ненависть. Я, конечно, возражал ему, говорил, что печаль это эмоция, явление психики. Реакция мозга на внешние сигналы. А то что оно у нас тут на ножках бегает, ну так это терапевтическая игра. А он
А что он?
Нёс какую-то ахинею.
А, да. Это он умел.
И, видимо, не ограничился разговорами. Но в тот день просто ушёл. Я не придал значения. Видимо, я его недооценил.
Значит, он стал собирать выпущенные эээ комки в горле?
Ха! вдруг закричал терапевт. Стал собирать! Не то слово! Вы не поняли ещё? Он поселился рядом с парком! Он их подбирал, как раненых птичек! Он ремонтировал их! Сколько вы говорите? Два года?
Два года. С лишним.
Ооо. Вы меня без ножа режете. Вы теперь мне объясните, как он их подбирал? Я, между прочим, доплачиваю дворнику, чтобы он находил их в лесу и сдавал в утиль. Не пугать же грибников, верно? И что он сделал с дворником? Подкупил? Перехитрил? А данные пациентов? Он откуда их брал? Воровал? О-о-ох.
Я не ответил. Я представлял себе, как М*** ходит этими тропинками, ощупывает их своим колючим взглядом. Быть может, поэтому у него были красные слезящиеся глаза: он целыми днями высматривал серых роботов в полутьме. Подкрадывался к опушке и наблюдал, как новый пациент отпускает свою печаль в лес. И та бежит в темноту, чтобы заблудиться и умереть, но попадает в тёплые руки М***.
Мы дошли до гаража.
Ну что ж, сказал я. Вот они все. Теперь ваши.
И ясно вспомнил, что они здесь не все.
Терапевт прочитал мою мысль и кивнул.
У меня семь давних пациентов внезапно слегли с рецидивами. Подумать страшно, что человек переживает, когда его комок в горле приходит к нему пешком средь бела дня. Я сам в первый раз чуть сердечный приступ не заработал.
Но вы же профессионал. Вы же сами их делали!
Терапевты тоже люди и имеют право на любые эмоции, отрезал старик.
Я открыл гараж и мы заглянули внутрь.
На полках стояли комки. Если бы я увидел что-то подобное в художественной галерее, я бы решил, что художник псих, и тот, кто за это платит, тоже псих. Но сейчас мне казалось, что это самая красивая вещь, которую я видел в жизни. И самая грустная.
Старик посмотрел на стеллажи с роботами и покачал головой. Он огляделся, увидел стул, на котором я провёл эти дни, крошки чипсов, коробки из-под молока, мои инструменты и пакет с проводами. Глянул на меня коротко, но никак не прокомментировал увиденное. Снова посмотрел на ряды механоидов и вздохнул.
Вот натворили мы дел, сказал старик. И я, и М***, и вы тоже хороши. Чёрт бы вас побрал. Зачем вы выпускали их?
Ну я же не мог предположить
Да знаю, махнул рукой старик. Давайте-ка от греха подальше выключим их всех. А лучше вывезем на свалку и сожжём. Что вы так смотрите?
Я пожал плечами.
Они Красивые. То есть, не красивые, конечно, но как живые.
Да, понимаю, серьёзно сказал он. Вам их жалко?
Я не знал, что ответить, и, к счастью, меня отвлёк колокольчик входящего сообщения. Я сделал вид, что сообщение срочное и невидящими глазами уставился на экран смартфона. Когда до меня дошёл смысл прочитанного, мне стало ещё более неловко.
Но я не придумал ничего лучше, чем прочитать сообщение вслух.
«Ну что там с контроллерами MX5? Предлагают $750 за штуку, если подгонишь 25шт рабочих».
На запчасти хотите сдать? Это правильно. Люди потом сделают что-нибудь полезное. Перепаяют печаль на радость. Вот как чудесно-то в современном мире.
Нет, сказал я и сам удивился, не дам. Это это
Я указывал руками на полки, но не мог подобрать слово. Старик ждал с интересом.
Это искусство! наконец сообразил я.
Ну и что? Музей откроете?
Почему бы и нет. Вы считаете, никто не придёт смотреть? Это не искусство?
Старик задумался, но ненадолго.
Двадцать пять чипов по семьсот пятьдесят долларов, верно? Я правильно расслышал?
Я смутился, но кивнул. Старик пошевелил губами, подсчитывая.
Ну что я могу сказать, молодой человек? Вы только что на моих глазах отказались от двадцати тысяч долларов ради удовольствия смотреть на чужую печаль. Кажется, вы правы: это искусство. Одному человеку плохо, другой на это смотрит. Третий за это берёт деньги.
Мы помолчали.
Вам печально? спросил терапевт. Что ещё чувствуете? Трудно глотать?