Струнодрочер! злилась Клюся. Играл, но не угадал ни одной ноты! Ты знаешь, какая разница между бас-гитаристом и драм-машиной?
Какая? мрачно спросил Виталик.
Полтакта! Полтакта между вами разница, ты что, не слышишь! Было в группе три музыканта два умных, а третий басист.
Можно тебя? отвлек я Клюсю от морального дотаптывания басиста.
Нельзя меня. Я кусаюсь, зло ответила девушка.
Надеюсь, ты почистила зубы, потому что у меня пара вопросов.
Валяй.
Валять не буду, но давай все же отойдем куда-нибудь.
Точно не будешь? спросила она, отведя меня в комнату. Судя по разбросанным вещам и незаправленной постели, все девочки-подростки одинаковы.
Чего не буду?
Меня валять. А если я не против? она изобразила фигурой что-то предположительно притягательное.
Не ерунди, отмахнулся я, я не ведусь на дешевые детские провокации.
Мне уже исполнилось восемнадцать, между прочим, буркнула она. Ну ладно, ты прав. Ненавижу вожделеющих меня старикашек. Что хотел-то?
Тебя отец разыскивает. Столкнулся с ним случайно.
Руки помой, злобно сказала Клюся, после него надо.
Все настолько плохо?
Ты даже не представляешь, насколько. Черта лысого я вернусь. Покантуюсь тут, у ребят, пока не гонят, она обвела жестом комнату, и я с печалью осознал, что в восемнадцать лет девочки не приобретают навыков уборки автоматически, вместе с совершеннолетием. А я так надеялся.
И что, он тебя тут не найдет?
Сюда ему ходу нету. Он Невроза Невдалыча ссыт.
Серьезно? Мэр города боится директора детдома?
У нас все сложно, и оно не такое, как выглядит, странь. Запомни это, иначе не выживешь.
Страсти-то какие, улыбнулся я.
Лыбься-лыбься, мрачно сказала Клюся, потом поймешь, да поздно будет. С Лайсой говорил?
Говорил. Она против. И я ее понимаю.
Ничего ты не понимаешь. И она тоже. Никто ничего не понимает и мне не верит. Все верят Мизгирю.
Слушай, ты обижена на отца
Обижена? Клюся схватила меня худой рукой за рубашку, притянула к себе, и мы практически уперлись носами. От нее сильно пахло табаком, потом, сладкими детскими духами с корицей и немного алкоголем. Разве подростки сейчас пьют и курят?
Я обижена? зашипела она мне в лицо, как злая кошка. Да он мне с шестнадцати лет прохода не давал! Однажды подпоил и мать его практически с меня сняла! Два года он пытался меня трахнуть. За жопу хватал, сиськи щипал, я вся в синяках ходила! И трахнул бы, если бы мать не пригрозила федералам заяву накатать! Местные полиса ее посылали, не хотели с Мизгирем связываться. Тогда он и стал угрожать ей Бабаем. Мол, если она не уймется то Бабай ее заберет. И ей письма от Бабая приходили, я знаю. Она боялась, но не отступала. Мой отец ее фактически убил. Из-за меня. Вот так я обижена!
Она прокричала последние слова, резко оттолкнула меня и сказала тихо:
Может, если бы дала ему, мама бы жива была. Перетерпела бы как-нибудь, проблевалась, и она бы не погибла.
Эй, ты ни в чем запротестовал я, но она меня перебила.
После того, как мамы не стало, он, было, отцепился. Может, ему Сумерла теперь сосет, не знаю. Но вчера просыпаюсь, а он ко мне под одеяло лезет. Я одежду со стула схватила и бегом. Оделась уже на улице. Вот, тут теперь. Душ уже раз восемь приняла, никак не отмоюсь от его лапанья
Охереть, сказал я растерянно, вот же гондон.
Не то слово. Веришь мне?
Верю, отчего-то я не сомневался, что Клюся рассказала правду, а Лайсе ты это не говорила?
Вот это нет. И тебе не знаю, почему рассказала. Не сдержалась, уж очень на душе говенно.
Она раскрыла окно, вылезла на подоконник, свесив ноги в кедах наружу, и закурила, выпуская дым в дождь. Я присел рядом, осторожно коснулся плеча.
Прости, досталось тебе. Не знаю, что и сказать.
Я ожидал резкого отстранения, но она неожиданно прислонилась ко мне спиной и, откинув голову назад, положила ее мне на плечо.
Ты прости. Нагрузила тебя. Я бы его убила, правда, но боюсь, как бы хуже не стало.
Не думай таких глупостей. Если убить убийцу, то убийц меньше не станет. Надо рассказать это Лайсе.
Расскажи, разрешила Клюся, и уговори ее меня взять. Вы без меня не справитесь. Я здесь все знаю.
А Лайса?
А Лайса, хоть и местная, а все равно немного странь. Не спрашивай.
Не буду. Я другое спрошу, можно?
Спроси, я плечом почувствовал, как она напряглась.
Кто у вас на скрипке играет на записи?
А, это девушка расслабилась, ждала какого-то другого вопроса. Моя мама.
Серьезно?
Да, она играла на скрипке, а что такого? Преподавала в музыкальной школе, выступала в городском оркестре. Свою партию она для нас записала еще до того, в общем.
Просто странное совпадение.
Ладно, я вроде проморгалась. Пошли в зал, а то все решат, что мы тут черт-те чем занимаемся. Не потекли глаза?
Хуже не стало, сказал я, вглядевшись в ее траурный макияж.
«Детство первая часть смерти», написано маркером на стене в коридоре.
Глава 12
Виталик так резко отодвинулся от моей дочери и сделал такой невинный вид, что я решил купить ей защитные наколенники. И хоккейную маску. На случай дальнейшего сокращения дистанции.
Отец! Так, что у нас стряслось? Нужна помощь.
Говори.
Мы отошли в сторонку, и Настя спросила:
Можешь поговорить с сестрой Виталика?
Я? Зачем?
Катенька совсем скисла, он боится, что она наделает глупостей. Она уже резалась и таблетки глотала.
Эй, у нее вообще-то родители есть.
Антонина Геннадьевна отмахивается, говорит «ерунда». А отчима она боится.
Он, вроде, не очень страшный.
Ну, такое уклончиво ответила Настя. Есть в нем что-то жутковатое все-таки.
Ладно, но почему я?
А кто? искренне удивилась дочь.
И как можно не поддержать такую веру во всемогущество родителя?
Из-за странной планировки этого дома меня преследует нелепое ощущение, что он изнутри гораздо больше, чем снаружи. Настя повела меня по темному коридору, который совершенно непонятно как умещается в стенах двухэтажного небольшого здания.
А что у вас с Клюсей? Очень Нейтральным Тоном спросила она меня по дороге.
Дочь моя, вздохнул я, ты меня кем считаешь вообще?
Привлекательным мужчиной, которого бросила жена, эка внезапно Не ждешь такого суждения от шестнадцатилетней дочери.
Клюся по возрасту ближе к тебе, чем ко мне. Лучше смотри, чтобы она у тебя Виталика не отбила.
Ой, пап, прекрати
Мы с ней просто поговорили, дочь.
О чем?
Если бы тебе нужно было знать, о чем, она бы поговорила об этом с тобой, верно?
Бе-бе-бе неотразимый аргумент дочери, позволяющий неизменно оставлять за собой последнее слово.
И тут я резко остановился. Что-то было не так.
Что, пап? почему-то тихо спросила Настя.
Запах, сообразил я.
Хм дочь засопела изящным носиком. Знакомо как-то пахнет.
Это духи. Духи Марты.
Точно! Кто-то пользуется такими же духами?
Это очень редкий запах. Горький и пряный, мало кому подходит, но Марта в них просто влюбилась. Я привез ей флакон из Тегерана, когда был в командировке. Купил в маленькой лавочке на окраине.
Не думаю, что такие можно найти где-то еще.
Может, просто похожие?
Не знаю Но это странно.
Тут многое странно, пап. Вот Катина комната, она тихонько постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла.
Узкая комната пенальчиком, высокий потолок, окно-щель. Обстановка спартанская кровать, тумбочка, письменный стол, стул. На кровати лежит, отвернувшись к стене, девочка, выражая спиной отрицание этого гадкого мира. На стуле сидит драный плюшевый медведь. И что я должен делать в этой ситуации?
Кать, я его привела, тихо сказал Настя и вышла, аккуратно притворив дверь.
Что случилось, Катя? спросил я, не ожидая ответа. Но девочка неожиданно сказала:
Мне страшно.
Я присел на край узкой кровати, она подвинулась, освобождая мне место.
Чего ты боишься?
Они заберут меня.
Кто?
Не знаю. Те, кто нас забирает. Мне очень страшно, очень.
Я положил руку ей на плечо худое и костлявое, оно трясется крупной дрожью.
Вас забирают?
Да. Дети пропадают. Один за другим. Нас было больше. Они просто исчезают, и все. Их уводят ночью, я слышу их шаги в коридоре, но боюсь выглянуть, и все слышат, и все боятся, и теперь моя очередь, на меня пал жребий.
Дети исчезают, и никто не отреагировал? усомнился я. Не набежала полиция, не примчалась ювеналка, федералы не поставили этот город раком в поисках пропавших? Так не бывает.
Я знала, что вы мне не поверите. Мне никто не верит, даже те, кто знают.
Вот тут не понял, признался я.
Про них забывают. Почти сразу. Как будто их и не было. Те, с кем они дружили, те, с кем они сидели за одним столом, те, с кем они играли Через несколько дней они уже не помнят. Спрашиваешь а где Иван? «Какой еще Иван?» и смотрят так Как будто я сумасшедшая. А я просто помню. Я их всех помню. Ивана, Ириску, Зенечку, Миленку, Дениса, Мишаню
И все они пропали?
Да. Их никто не помнит, даже Виталик. Хотя они с Денисом играли в группе, он был на барабанах. Теперь у них нет барабанщика, и они не помнят, что он был.
Серьезно?
Да. Я спрашиваю: «А где Денис?» «Да вот же он!» «Другой Денис, барабанщик». «Не было никакого барабанщика!». И так всегда.
Извини, Катюш, не обижайся, но я все же спрошу а он точно был? У подростков бывают воображаемые друзья, это нормально.
Не верите?
Сомневаюсь. Видишь ли, ваш детдом на муниципальном балансе, тут не могут просто так пропадать бесследно дети. Они все записаны, посчитаны, на них, в конце концов, деньги из городского бюджета выделяются. На каждого ребенка сейчас такая гора отчетности!
Пойдемте. Я покажу.
Я поднялся, выпуская ее с кровати. Она повернулась, встала. Худая, бледная, лицо осунувшееся, глаза красные, заплаканные. На тонких руках, торчащих из рукавов короткого халатика, видны следы старых порезов. Их тут что, вообще психолог не наблюдает? Разве так можно?
Надела пушистые тапки и вышла в коридор. И снова мне показалось, что в нем пахнет Мартой. Но девочка вела меня все дальше, и запах рассеивался, сменяясь привычными уже ароматами сырой земли и мокрого дерева.
Вот! она толкнула тяжелую деревянную дверь. Раз, другой мне пришлось помочь.
За дверью оказалась заваленная вещами кладовка. Какая-то грязная одежда, полураспотрошенные сумки, старые игрушки, перевязанные стопки пыльных книг, неопознаваемый хлам. Землей и гнилью пахло особенно сильно, как будто здесь погреб, а не комната без окон. Может, где-то крыша подтекает, и в стенах плесень завелась?
Смотрите! она принялась раскидывать тряпки в стороны. Вот она!
Из-под завала показалось что-то блестящее никелем и ярким пластиком.
На этом играл Денис! Она у него в комнате стояла, он всех достал своим грохотом, скандалов было А теперь никто не помнит!
Я помог девочке разгрести вещи. Действительно, под грудой тряпья обнаружилась дешевенькая, но вполне настоящая ударная установка. Бас, хет, ритм, бонги комплект.
А вот это, она протянула мне удивительно красивую ручной работы куклу, это Ирискина. Она ее обожала, это все, что у нее осталось на память о родителях. Ни за что бы с ней не рассталась а теперь она тут.
Я покрутил в руках куклу ее платье испорчено водой и измазано грязью, но фарфоровое личико сохранило тонкую изысканную красоту. Такие больших денег стоят, авторское изделие.
Это Мишкин этюдник, она показала на деревянный плоский ящик со сложенными раздвижными ногами. Там внутри рисунки его, наброски, краски, карандаши все. Он отлично рисовал. Там есть портреты ребят, но они не помнят, как ему позировали. Здесь все, все, понимаете? А их больше нет. И меня скоро не будет
По ее щекам снова потекли слезы.
Так, заканчивай рыдания, сказал я решительно. Будешь ты, никуда не денешься. Я разберусь, что тут у вас за ерунда творится. Я целый внештатный помощник полиции, практически Шерлок Холмс на четверть ставки.
Спасибо, сказала она, всхлипывая. Мне так страшно
Ничего не бойся. Пойдем, умоешься, переоденешься и спустимся вниз. Нечего тебе одной сидеть, себя накручивать.
В гостиной Настя, выставив в разных углах настольные лампы и направив их на белую стену, снимала портреты ребят. Я и не заметил, что она снова начала таскать фотоаппарат. Сейчас все снимают смартами. С постобработкой, фильтрами, подавлением шума, эффектами и прочей глазурью. А Настя некоторое время назад нашла мою рабочую, журналистских времен, зеркалку и внезапно увлеклась. Она много снимала, и у нее неплохо получалось. Потом, на волне подросткового пессимизма, забросила: «Мне нечего снимать, в моей жизни ничего не происходит». И вот снова взялась. Это, наверное, хороший признак.
Оставив детишек развлекаться, пошел искать Антонину. Уж не знаю, что там насчет пропадающих детей, но у девочки явно серьезные проблемы. Как ответственный взрослый человек я должен поговорить с ее родителями.
Нашел на кухне, где она шуршала возле плиты, что-то быстро обжаривая. Пахло вкусно.
Антонина Геннадьевна
Просто Тоня, что вы! А то я чувствую себя старухой Хотите оладушек? Правда, холодные, со вчера остались.
Не могу отказаться, признался я. Оладушки моя слабость!
Так заходите почаще, я специально для вас жарить буду. Мне нетрудно, правда!
Ну что вы Ан Тоня!
Ничего-ничего, я люблю кормить людей. На здоровье!
Она поставила передо мной тарелку с оладьями и блюдце с медом.
Компот?
Это было бы слишком прекрасно!
Сейчас налью.
Тоня, сказал я, уминая оладьи, мне неловко поднимать эту тему, и я, разумеется, лезу не в свое дело, но так вышло, что я говорил сегодня с вашей дочерью.
Ах, Катенька и ее мрачные фантазии?
Я последний, кто будет учить кого-то, как надо воспитывать детей, но мне показалось, что у девочки проблемы. Не могу пройти мимо, уж извините.
Конечно, Антон, разумеется, я вас понимаю. Вы знаете, Катя с детства очень впечатлительный ребенок. Наш развод с ее отцом Очень ее травмировал. Увы, он был неизбежен в тех обстоятельствах, но в ее возрасте В общем, она так и не приняла отчима. И теперь проецирует на него всякие ужасы. На него и на этот дом. Отторгает действительность, которая ей не нравится.
Вы показывали ее врачам?
Конечно! Само собой!
И что они говорят?
Пройдет с возрастом.
Так и говорят? не встречал психолога, который вот так просто выпустил бы из цепких лапок пациентку. А какой диагноз? Какая терапия?
Какой диагноз, что вы, мягко засмеялась Антонина, какая терапия! Просто детские фантазии!
А вы какому врачу показывали? Психологу? Школьному, муниципальному, частному? Или психиатру?
Ой, да всяким показывали! отмахнулась женщина.
И никакого диагноза?
Я же говорю фантазии, само пройдет!
Черт, да мозгокрутам здорового человека покажи и он от них выйдет с тремя диагнозами, назначением в терапевтическую группу, расписанием сеансов на полгода и рецептом на трех листах убористым нечитаемым почерком! А ребенка с попилами на руках вот так послали? Что-то Антонина путает.
У вас же должен быть приписан детский психолог, припомнил я федеральные нормы на ювеналку, в которых натаскался, выкручивая из этой мозгорубки Настю. Как у муниципального детского учреждения постоянного содержания. Можно с ним поговорить? Вы уж простите, но я беспокоюсь за девочку.
Ну что вы, Антон, не волнуйтесь, у нас все под контролем занервничала женщина.
Здравствуйте, Антон! на кухню зашел директор, Невроз Ах, ну да, Невзор. Недолевич. Инспектируете меню наших воспитанников? И как вам?
Великолепно! не покривив душой, признал я. Сам бы тут столовался! Ваша жена прекрасно готовит!