Томас не очень поверил словам Бини-ра о том, что его будут где-то бесплатно кормить, да еще такой пищей, которая ему и не снилась. Для этого он достаточно хорошо знал фирму «Урия Свитмёрдер и сыновья». Но в родном селении было пустынно и неуютно, а в сладких речах Бини-ра чувствовались фальшь, раздражениебыло ясно, что он будет при любом случае всячески допекать Томаса, потому что подданный, работавший на должности белого человека, плохой подданный и лучше от него избавиться заблаговременно.
Так Томас Кру, которому сейчас уже было все равно, попал на «лесосеку 8». Потребовалось несколько дней, чтобы он понял, что его откармливают, как мясной скот. Он попытался покончить с собой, но его успели вынуть из петли и выпороли плетьми. Через неделю его снова вынули из петли и вторично выпороли, на этот раз до потери сознания. Теперь, когда Томас отлеживался, он имел вполне достаточно времени, чтобы всесторонне обсудить свое положение. За три дня до прихода парохода «Кембридж», который должен был забрать с «лесосеки» и развезти по назначению очередную партию откормленных питомцев доктора Шакта, Томас уже успел договориться с большинством внушавших ему доверие товарищей по беде. Это оказалось легче, чем он предполагал, ибо в первую очередь на «лесосеку 8» отправляли людей строптивых, отлынивавших от работ на предприятиях фирмы и тем или другим неудобных для вождей и старейшин племен.
Первым пунктом назначения по пути следования зловещего парохода был остров Дурку, самый большой и населенный остров архипелага. На нем проживало свыше семидесяти процентов населения островов, и здесь высаживали на берег каждых трех из четырех питомцев «лесосеки 8».
Они прибыли туда ночью. «Кембридж» во все гавани приходил только ночью, и его встречали только вожди и старейшины племен, приходившие за их ежемесячным рационом человечины. Никому, кроме них, под страхом гнева богов не разрешалось в эти часы покидать свои жилища.
Выждав, пока «Кембридж» ошвартуется, заговорщики под предводительством Томаса Кру напали на охрану и белых из команды парохода, перевязали и побросали их в черную теплую воду залива. Один из кочегаров-туземцев открыл кингстоны, и судно вскоре скрылось под водой, загромоздив своим корпусом подступы к причалу. А повстанцы, к которым присоединились черные матросы с потопленного «Кембриджа», захватили с собой все обнаруженное на нем оружие и продукты и ушли в горы. Это было проделано так тихо и неожиданно, что застигнутой врасплох охране не удалось сделать ни единого выстрела, а вожди и старейшины племен, которые нетерпеливо переминались с ноги на ногу, пока швартовался пароход, вдруг оказались лежащими на сырых досках пристани, обезоруженными и связанными.
Когда с утренней короткой зарей кончился запрет и окрестные туземцы вышли из хижин на свежий воздух, они увидели своих владык и старейшин, валяющихся на пристани, весело и нежно розовевшей под первыми лучами солнца. Тут же на пристани понуро стояли или сидели, поджав под себя ноги, четырнадцать необычайно упитанных туземцев, которые не решились уйти с Томасом, потому что боялись гнева богов, опасались, как бы в будущих неминуемых стычках их не убили, и рассчитывали, что авось здесь не всех сразу убьют и пожрут, и тогда можно будет спокойно и сытно прожить еще недельки две-три, а то и весь месяц. Назавтра они были съедены своими адресатами.
Несколько позже в некоторых европейских и американских газетах промелькнуло немногословное сообщение: «Группа туземцев архипелага Блаженного Нонсенса, подстрекаемая коммунистическими агентами, убила девятнадцать белых, ограбила и потопила принадлежащий компании Урия Свитмёрдер и сыновья пароход Кембридж и ушла в горы, сея по дороге смерть и разрушение. Ликвидация этой банды ожидается в ближайшие дни».
С Томасом Кру ушло около семидесяти человек. Против этих семидесяти человек были двинуты двести двадцать полицейских, вооруженных винтовками, минометом и двумя легкими пулеметами. Свора овчарок быстро повела их по следам повстанцев. Но была середина зимы, на половине пути их застал ливень, зарядивший на много дней, и следов не стало. Да и вообще было немыслимо вести в этих широтах военные операции во время сезона дождей. Поэтому пришлось ограничиться тем, что выставлено было вокруг предполагаемого района базирования повстанцев кольцо постоянных застав, которые должны были блокировать район, а карательную экспедицию отложили до весны.
Еще в самый разгар дождей небольшой отряд воинов Томаса Кру легко проскользнул сквозь жиденькое и неверное кольцо блокады, выбрался на побережье, на нескольких туземных лодках вышел в открытый океан, высадился на островке, где расположилась страшная «лесосека 8», уничтожил ее администрацию и охрану, сжег и разрушил все ее постройки и увел с собой в расположение отряда около ста человек.
С наступлением весны двинулась в горы столь долго подготовлявшаяся карательная экспедиция. У Томаса к этому времени уже было под командованием двести с лишним воинов. Два племени и шестнадцать селений, затерявшихся в труднопроходимых горных дебрях, признали Томаса своим вождем. Их прежним вождям и старейшинам удалось бежать в Дурку. Из этих беглецов в дальнейшем вербовались незаменимые проводники для карательных экспедиций, за что они и продолжали аккуратно получать свой ежемесячный паек с восстановленной «лесосеки 8».
Так начались на архипелаге военные действия, которые не прерывались вплоть до того дня, когда японцы вступили во вторую мировую войну и высадились, не встретив со стороны пуританийского гарнизона сколь нибудь серьезного сопротивления, на островах Блаженного Нонсенса; они продолжались именем короля Джигу-браху Первого под руководством и при деятельном участии японских войск, вплоть до того, как на борту линейного корабля «Миссури» был на рейде Токийского военного порта подписан акт капитуляции Японии.
К этому времени войска Томаса Кру насчитывали уже две с половиной тысячи человек, неплохо вооруженных пуританийским и японским трофейным оружием. Весь народ острова Дурку вышел встречать свою спускавшуюся с гор освободительную армию. Снова была торжественно уничтожена и сравнена с землей «лесосека 8», аккуратно функционировавшая и при японцах, так как предприятия компании «Урия Свитмёрдер и сыновья» все время войны исправно снабжали японскую армию фанерой, досками и деревянными деталями самолетов. Именно за эти свои заслуги граф Урия Свитмёрдер носит в торжественных случаях японский орден, усыпанный изумрудами.
Два месяца правительство Томаса Кру было хозяином положения на архипелаге. Затем последовала нашумевшая в те дни высадка отряда пуританийских войск, призванных установить на островах законный порядок и законную власть его величества Джигу-браху, с которым в столице Пуритании был заключен наступательный и оборонительный союз. Снова пришлось Томасу и его людям уйти в горы. Теперь с ним ушло уже около восьми тысяч человек воинов, стариков, женщин и детей. Это составило чуть меньше половины всего населения несчастного архипелага.
Во всяком случае, принц Оливер Джигу-браху, отправившийся через океан для переговоров о присылке на архипелаг помощи людьми и оружием, начал свою речь на обеде, посвященном борьбе в защиту малых наций, следующими словами:
Народ Джигубрахиималый народ. Он насчитывает всего около двадцати тысяч человек
Таким образом, как следует из приведенного выше августейшего высказывания, за двадцать восемь лет, прошедших с того дня, как на архипелаге Блаженного Нонсенса обосновалась фирма «Урия Свитмёрдер и сыновья», убито и съедено три четверти его населения. В районах, на которые после двухмесячного перерыва снова распространяется власть концессии и короля Джигу-браху Первого, восстановлена и бесперебойно действует «лесосека 8», и есть все основания предполагать, что, если Томас Кру не победит, последней четверти населения островов недолго осталось существовать на земле.
Фирму «Урия Свитмёрдер и сыновья» это меньше всего беспокоит. Дешевых рабочих на ее век хватит. Уже принято соответствующими властями решение о переселении на архипелаг первой партии «перемещенных лиц» численностью около одиннадцати тысяч. Для них уже строятся подданными короля Джигу-браху Первого бараки в районах действия малярийных станций. Вслед за первой партией последует вторая в составе шести тысяч андерсовцев. Из них будут, в частности, сформированы и отряды для ликвидации «коммунистических банд Кру», в которых нет и в которых никто и никогда даже и не видывал коммунистов.
На днях подписано соглашение о сдаче этого архипелага в аренду заокеанской Державе сроком на девяносто девять лет для организации на нем военно-морской базы
Вот и все, что автор этих строк мог рассказать о ходе цивилизации архипелага Блаженного Нонсенса и о роли в этом столь далеко зашедшем процессе знаменитой фирмы «Урия Свитмёрдер и сыновья». Когда Томас Кру победит (а его победа несомненна, ибо люди, борющиеся за самое свое существование, непобедимы), мы сможем сообщить дальнейшие подробности о героических боях на архипелаге, который был на три четверти обглодан поступательным движением «западной цивилизации», но все же воспрянул к жизни и будет жить.
Самообольщение Иова Стротта
Вот почему слава о «Парадизе» прогремела по всей стране.
Конечно, дело не в его особенных, каких-то из ряда вон выходящих достоинствах. Хотя ресторан этот в высшей степени шикарный: в него пускают только во фраках и вечерних платьях. А это уже кое-что значит!
«Парадиз» вырастает перед вами, лишь только вы начинаете подыматься из военного порта в город. Он расположен на высоком холме, в лучшей части города, как раз напротив Восточного парка. Весь из стекла, он светится на фоне пурпурного заката, как хрустальный фонарь из волшебной сказки.
И все же «Парадиз» остался бы заурядным первоклассным рестораном, если бы не так давно его владелец Иов Стротт не вызвал к себе старшего официанта Друда для очень важного разговора.
Мне очень грустно, Друд, сказал он, но мне приходится просить вас передать своим коллегам официантам, что с будущей недели я вынужден снизить заработную плату на двадцать процентов.
Друд попросил полчаса времени, чтобы посоветоваться с официантами. Но он вернулся значительно раньше и заявил:
В таком случае мы будем бастовать.
Вы самообольщаетесь, дорогой Друд, усмехнулся Стротт. Вы забываете, что в городе имеется по крайней мере полтора десятки тысяч людей, которые с удовольствием заменят вас в ресторане. Ну вот, скажите сами, сколько, по вашим сведениям, безработных в нашем городе?
Что-то около девятнадцати тысяч человек, ответил Друд без особенного удовольствия.
Ну вот, ведите, дружище! говорит тут сладчайшим голосом Стротт. А вы собираетесь бастовать. И это, не имея за душой ровным счетом ничего, кроме фрачной пары.
Но Друд сказал, что уступитьзначит согласиться на полуголодное существование, и ушел. И вместе с ним ушли и остальные двадцать девять официантов, и ресторан пришлось закрыть, хотя не было еще и двенадцати часов ночи, потому что некому стало обслуживать его тридцать столиков. Это был весьма респектабельный кабак, и каждый столик для удобства клиентов обслуживался особым официантом. Вызывать молодцов из «Технической помощи» было уже поздно. Пришлось извиниться перед клиентами и закрыть ресторан.
Отсюда и начинается история знаменитых чаепитий в «Парадизе», и это будет одновременно историей о том, как Иов Стротт получил на всю жизнь нервный тик, в чем вы можете сами удостовериться, если заведете с ним хоть на две минутки разговор о забастовках. Правда, врачи говорят Стротту, что они его вылечат, но какой врач будет говорить невыгодную ему правду богатому пациенту!
В одном нельзя отказать штрейкбрехерам из «Технической помощи»они были на редкость аккуратны. Ровно к трем часам, к открытию «Парадиза», тридцать малопочтенных молодцов в безукоризненных фрачных парах стояли у буфетной стойки в ожидании посетителей. В три часа открылся ресторан, а в пять минут четвертого все тридцать столиков уже были заняты. Тридцать чисто выбритых джентльменов во фраках расселись за тридцатью столиками со своими тридцатью ламами в белых вечерних платьях.
К десяти минутам четвертого к ресторану подкатил сам мистер Стротт. Он никогда так рано не приезжал, но сегодня ему как-то не сиделось дома. Он осведомился у швейцара (так ему не терпелось);
Ну, как дела, Айк?
Полным-полно, ответил швейцар. Все тридцать столиков как один.
Стротт быстро проследовал в зал. Ему показалось невероятным, чтобы за десять минут ресторан мог наполниться клиентами, но он удостоверился, что швейцар нисколько не преувеличивал. Все столики были заняты. Тридцать джентльменов и тридцать леди с мелодичным звоном помешивали сахар в шестидесяти стаканах чая.
Будь мистер Стротт хоть несколько менее возбужден, он сообразил бы надеть очки. Тогда он обнаружил бы кое-что интересное и не столь уж утешительное. Но панорама зала, открывшаяся его невооруженному близорукому взгляду, доставила ему самое высокое удовлетворение.
Он проследовал к себе в кабинет и некоторое время предавался приятным размышлениям. Он попытался представить себе, каково сейчас Друду и его двадцати девяти коллегам, и остался при весьма утешительном выводе, что им сейчас плохо, очень даже плохо. Ему было интересно, на какой день они придут с повинной, а в том, что они обязательно придут с повинной, он сейчас уже нисколько не сомневался.
И вдруг в кабинет вваливается метрдотель ОФлагандовольно подлая личность и отчаянный холуй.
Хозяин, говорит ОФлаган, мне сдается, что вы не раскусили, что происходит! Вы видите, что делается в зале?
И он повел Иова Стротта вниз, к столикам, и Иов Стротт увидел, что все тридцать столиков заняты его бастующими официантами и их дамами. А за первым столиком, тем, который у круглого углового окна, сидел сам Ральф Друд со своей супругой и важно читал газету. Перед ними стояли чуть пригубленные стаканы уже порядком остывшего чая. И за всеми остальными столиками тоже сидели за нетронутыми стаканами остывшего чая и тоже читали газеты. А их дамы перелистывали журналы
И так продолжалось до четырех часов ночи, когда пришло время закрывать ресторан. За это время много раз, ровно столько, сколько полагалось по контракту, играл оркестр, и каждый раз официанты приглашали своих дам танцевать. А потанцевав, они снова садились за столики, еле прихлебывали из своих стаканов и снова принимались за газеты и журналы.
Приходили завсегдатаи «Парадиза» и уходили ни с чем: свободных столиков не было.
Стротт, конечно, осатанел от злобы. Он хотел звонить в полицию, чтобы ему очистили ресторан от забастовщиков, но ОФлаган сказал, что из этого дела ничего не выйдет, потому что все они ведут себя вполне прилично, а любой клиент имеет право заказывать, что его душе угодно, и пить стакан чая столько времени, сколько ему заблагорассудится. И вообще, если придет полиция, то получится драка, скандал, черт знает что. В этом не было бы ничего страшного для какой-нибудь фабрики или шахты, но в респектабельном ресторане мордобой и кровопролитие!.. Нет, на егоОФлаганавзгляд, это не выход. Другое дело, если бы забастовщики выставили пикеты. Пикетчиков можно разогнать, избить, арестовать, все что угодно, потому что это происходило бы на улице. Но официанты как нарочно не выставили пикетов.
Ладно! крикнул тогда Стротт забастовщикам. Сегодня вы меня перехитрили. Завтра я буду умней. Завтра никого из вас не пустят и на порог «Парадиза»! Слышите, вы, Друд и компания?..
На другой день, как вы уже сами понимаете, Стротт прибыл задолго до трех часов. Ровно в три открыли ресторан, и ровно в пять минут четвертого все тридцать столиков были заняты тридцатью джентльменами в безукоризненных черных фрачных парах и тридцатью дамами в белых платьях бального типа. Тридцать молодцов из «Технической помощи» подбежали к ним, чтобы принять заказ, и вскоре шестьдесят ложечек нежно звенели, размешивая сахар в шестидесяти стаканах.
Стротт бросился в зал и увидел за столиками совершенно незнакомых, большей частью худощавых, прилично выбритых и одетых джентльменов.
И эти тридцать пар тоже просидели в «Парадизе» до самого его закрытия и тоже выпили только по одному стакану чая и прочитали все газеты и журналы, которые им по первому требованию приносили обозленные молодчики из «Технической помощи».
Тогда Иов Стротт обратился к своим необычайным клиентам с речью. Он сказал, что каждый джентльмен и каждая леди вольны пить и есть, что им угодно и сколько им угодно, и что в этом отношении он, Иов Стротт, как ресторатор и христианин целиком полагается на промысел божий. Но если тридцать клиентов проводят со своими дамами в ресторане ровно тринадцать часов, заказывая за все это время по одному стакану на персону и закусывая принесенными из дому бутербродами, то, на его, Иова Стретта, взгляд, это скорее смахивает не на промысел божий, а на махинации со стороны забастовщиков. Поэтому он, Иов Стротт, вынужден с глубоким сожалением просить высокочтимых джентльменов и их прелестных дам не появляться больше в его ресторане, потому что они все уже сфотографированы и швейцару дано указание никого из них больше не пропускать.