Мистер Флейерсон, говорю я ему. Я совсем не об этом. Я хотел бы узнать, что вы сейчас думаете об этой зловещей эскалации войны во Вьетнаме?
Флейерсон подумал, и лицо его стало серьезным:
А вы не коммунист, Ирвинг?
А я ему отвечаю:
Что вы, мистер Флейерсон! Я очень далек от коммунизма. Но у меня сын призывного возраста.
Флейерсон смотрит на меня, как удав на кролика, и произносит с расстановочкой:
Впрочем, это меня не касается. Но я понимаю, какого ответа вы от меня ожидали Черт возьми, я ясно представляю себе, что вы думаете, весь ход ваших мыслей! Это какое-то чудоваши капельки, и в Федеральном бюро расследований у нас их с руками оторвут Ирвинг, поздравляю вас. Считайте, что ваш Полианализатор уже пристроен
Я сказал, что подумаю, и ушел. Эта дубина Флейерсон попросту отогнал от себя неприятные мысли о возможном исходе войны. Он старался думать только о прибылях Я пробился, страшно сказать, к самому Дюшапо, могущественнейшему из торговцев смертью, двоюродному брату сатаны. Мы с ним вместе учились в университете. То есть, вернее, учился я, а он играл в бейсбол в университетской команде и потому окончил с отличием. Он согласился попробовать моего Полианализатора. Он проглотил ту же дозупять капель. Я задал ему тот же вопрос, что и Флейерсону. И еще я его спросил, что он думает об уроках Нюрнбергского процесса.
Дюшапо сначала рассмеялся и даже хлопнул меня по плечу. Потом он сморщил свою тощую физиономию, словно нечаянно проглотил жабу, и сказал:
Убирайся к черту, Ирвинг! Когда мне потребуются капли, которые так основательно портят человеку настроение, я прикажу позвать тебя с твоим омерзительным пойлом.
Он позвонил секретарше и велел немедленно принести ему рвотного.
Третьего дня я летал в Вашингтон, пытался пробиться в госдепартамент и в Белый дом. Меня подняли на смех канцелярские щелкоперы, думающие только о своей карьере. Меня не допустили ни до одного мало-мальски стоющего начальника. Даю голову на отсечение: если бы в их присутствии убило какой-нибудь сверхмощной атомной бомбой их ближайшего начальника, они бы в ту ничтожную долю секунды, которую им бы еще самим оставалось жить, подумали бы только о том, что вот, слава богу, и освободилась, наконец, соблазнительная служебная вакансия. Они дали мне понять, что, если я от них не отвяжусь, они вызовут за мной карету из сумасшедшего дома. Хорошо, сказал я, уйду. Но я все же оставляю вам флакон Полианализатора и передайте вашим самым главным начальникам, пусть они, если им дорога Америка, если они не хотят погубить вместе с нею и половину человечества, пусть примут по десять капель моего Полианализатора перед тем, как обсуждать планы дальнейшей эскалации войны. Я сказал этим чинушам, что я им даю два дня срока, и если я не увижу, что мои капли использованы по назначению, я приму собственные меры. Хотя, видит бог, я хотел бы, чтобы все это было проделано сверху, без потрясений и кровопролитий Час тому назад истек срок, который я им назначил там, в Вашингтоне. Сейчас я приступаю к выполнению своего плана. А завтра первые тридцать галлонов моего Полианализатора войдут добавочным компонентом в многотонные резервуары расфасовочного цеха пеппер-колы. Мне удалось столковаться с тамошним главным технологом Послезавтра ньюйоркцы введут пить пеперколу в Полианализатором.
«Сумасшедший». подумал я, с невольным сочувствием взглянув на возбужденно говорившего Ирвинга. Выдумает же человек такое!
Мне почему-то кажется, сразу угадал мои мысли Ирвинг, что вы не очень-то верите в мой препарат.
Лицо его стало вдруг враждебным. Не спрашивая моего согласия, он капнул в мой кофе несколько капель из флакона.
Надо было поскорее убираться подальше от греха. Я окликнул официанта, чтобы рассчитаться, но Ирвинг его перехватил:
Хотите сделать мне приятное? Выпейте за мое здоровье. И за удачу моего нового изобретения.
С удовольствием, сэр. Желаю вам удачи! Привычным движением официант опрокинул в себя стаканчик виски, кашлянул, промолвил «Спасибо, сэр!» и направился к буфету.
Но Ирвинг не собирался так быстро его отпускать.
Как ваши дела, старина? спросил Ирвинг.
Превосходны, сэр То есть, если говорить по правде, то не очень Даже очень неважные Официант перешел на доверительный шепот. Хозяин не прочь меня выгнать. Он только ищет повода. Я для него, видите ли, слишком стар
Ирвинг слушал его, напряженно вглядываясь в его вдруг порозовевшую длинную физиономию:
Скажите, дружище, вам не пришла сейчас в голову какая-нибудь внезапная идея? У вас такое лицо, будто вас только что озарило.
Надо было предпочесть Ь7-Ь6,сказал официант. Это хоть и ослабляло c6, но зато не оставляло зияющей дыры на Ь6.
Вы шахматист?
Первая доска университетской команды. Но это было очень давно. А вчера я дома проиграл партию своему сыну. И теперь вдруг понял, почему.
Прекрасно, сказал Ирвинг и подмигнул мне. Теперь я попросил бы вас об одном одолжении.
Все, что в моих силах, сэр Прошу прощения, но я себя чувствую как-то необыкновенно И у меня еще никогда так ясно не работала голова!..
Мне кажется, что я имею к этому обстоятельству кое-какое отношение, самодовольно молвил изобретатель.
Он снова извлек флакончик с Полианализатором и протянул его недоумевающему официанту.
Дело в том, что я позволил себе угостить вас вместе с виски тремя каплями вот этой жидкости. Она бесконечно усиливает способность человека анализировать. Конечно, если она у него и это была в какой-то мере Вы мне доверяете?
Доверяю ли я одному из наиболее уважаемых наши клиентов? патетически воскликнул официант.
И вы положительно относитесь к десятидолларовой бумажке?
Искренне буду рад вам услужить, сэр!
Тогда возьмите этот флакончик и незаметно капните по пять капелек в каждую кружку с пивом, которое вам только что заказали ребята вон за тем столиком.
За столиком, на который кивнул Ирвинг, попивали пиво четверо военных. Три рядовых и один капрал.
Опыт массовой проверки, сэр? понимающе подмигнул официант.
Если хотите, да. И абсолютно безвредный.
Боюсь, что хозяин с этим не посчитается, заговорщически прошептал официант. Если он хоть что-нибудь учует, расчет сию же минуту.
Хорошо, сказал Ирвинг, Еще пять долларов за риск.
Все будет в порядке, сэр, снова поклонился официант, подумал и решительно добавил:Тем более, что через несколько минут меня уже будет не так просто вышвырнуть на улицу.
Вы настолько прибавите в весе? улыбнулся Ирвинг.
Если хотите, да. Не в прямом, конечно, смысле, но значительно прибавлю. Он снова перешел на шепот. Дело в том, что мне уже давно предлагают одну работенку. Ее можно выполнять, не бросая теперешней. Больше того, не работая в этом проклятом кафе, я не смогу ее получить. Не требуйте от меня, сэр, подробностей, я не вправе их разбалтывать. Но это, черт возьми, верный кусок хлеба, и сейчас я понял, что зря так долго привередничал. Ваши капли помогли мне продумать это предложение до конца. Сейчас я позвоню, что согласен.
И он побежал отрабатывать пятнадцать долларов мистера Ирвинга и заодно позвонить о своем согласии.
Немного погодя он снова показался с подносом, уставленным четырьмя кружками пива, на ходу смахнул со столика на поднос уже ожидавшие его три зелененькие пятидолларовые бумажки, заговорщически подмигнул Ирвингу, давая знать, что задание его выполнено, и подал пиво подопытным солдатам.
Все это становилось настолько интересным, что я не заметил, как машинально, перед тем как рассчитаться, выпил свою чашку порядком остывшего кофе. Я вспомнил о необычной примеси только тогда, когда было уже поздно. Полианализатор подействовал мгновенно. Я почувствовал во рту странный, не лишенный приятности привкус чего-то среднего между клубникой и миндалем, а от кончиков пальцев рук и ног пробежал непротивный, будоражащий холодок. Через десять секунд я стал почти физически ощущать счастье поразительно четко работающей мысли.
Я походя решил несколько вопросов, над которыми не одну неделю бесплодно бился, пока до моего сознания вдруг не дошло, что, если я не хочу оказаться замешанным в очень неприятную историю, мне следует поскорее отсюда убираться. Потому что теперь я понял, о какой работе говорил официант, направляясь к телефонной будке, чтобы позвонить о своем согласии.
Надо было торопиться. Я пробормотал что-то Ирвингу и пошел навстречу официанту, чтобы расплатиться с ним на ходу.
Когда я проходил мимо столика с солдатами, я услышал горячий разговор, который вряд ли обрадовал бы джентльменов из Пентагона.
Официант снова вышел из телефонной будки. Второй раз за несколько минут! Увидев меня, он почему-то забеспокоился.
Я ухожу, сказал я, Получите с меня.
Я думал, вы еще немножко посидите у нас, заискивающе пролепетал официант. Мне так хотелось поговорить с вами о России Ведь вы, кажется, русский, сэр?..
Я изобразил недоумение и покинул кафе, сожалея, что не сделал этого раньше.
К счастью, я был на противоположном тротуаре, когда к кафе стремительно подкатила машина. Из нее выпрыгнули два молодых человека атлетического сложения. Приехали за Брюсом Ирвингом. Официант начинал свою вторую службу эффектным и в высшей степени оперативным доносом
С тех пор прошло немногим больше года. Нет никаких сведений о том, что Ирвинг пустил свое изобретение в широкую продажу. Где он? На свободе? В тюрьме? А может быть, его решили упрятать в сумасшедший дом? Неизвестно. Используется ли его Полианализатор в каких-нибудь учреждениях Соединенных Штатов? Трудно сказать. Во всяком случае, судя по всему, ни в госдепартаменте, ни в Пентагоне, ни в конгрессе им не пользуются.
Рассказы
Старая фирма
Я за ними следил уже давно, по крайней мере, месяц.
Это было очень горькое и тяжелое время. В каком-нибудь десятке километров неустанно, круглые сутки гремела канонада. Изредка над городом появлялись самолеты и бросали бомбы. Тогда все небо усеивалось белоснежными хлопьями наших снарядов. Они медленно, очень медленно таяли в воздухе и по железным крышам домов горошинками стучали серые круглые шрапнельки. Все штабы были на колесах. На вокзале длинные составы готовились каждую минуту тронуться в путь. Куда? На Оршу? На Варшаву? Мы понемногу привыкли к этому лихорадочному спокойствию. Учреждения работали беспрерывно, в установленные часы. Длинные очереди стояли около лавок, где выдавались крохотные, пористые, похожие на торф, кусочки хлеба.
В эти дни семьдесят четыре парня и три девушки в полной боевой готовности ночевали каждый день в Комсомольском клубе «Третий Интернационал». За тяжелым, расписанным масляными красками занавесом на сцене были расставлены столы. Когда кто-нибудь нечаянно задевал неуклюжей винтовкой занавес, у мускулистого рабочего, стоявшего на земном шаре и державшего в руке огромный красный флаг, смешно и в то же время очень грустно кривилось лицо.
Семьдесят четыре парня и три девушки находились в клубе под ружьем, а было до этого в организации восемьдесят шесть человек. Девятерых недоставало. Чуя порох и близкую эвакуацию из города, девять комсомольцев потихоньку отходили от комсомола. Они начали аккуратно ходить в церковь, в синагогу, они гуляли по вечерам с бывшими гимназистками, с размалеванными хихикающими дочками купцов и чиновников. Они ходили причесанные, как херувимы, в чистеньких костюмчиках и белоснежных воротничках.
И вот среди них были братья Поляковы. Я уже давно следил за ними.
Я сам видел, как они как-то вечером выходили из церкви.
Еще не так давно я смотрел на них с немым обожанием. Складные, горячие парни, веселые и жизнерадостные, как гром, они были в моих глазах недосягаемым идеалом борцов за социализм.
Когда я увидел их выходящими из церкви (а за городом гремела несмолкаемая канонада, а по улицам тянулись нескончаемые обозы с больными и ранеными, а оборванные и босые отряды красноармейцев, задыхаясь и обливаясь потом, полубегом маршировали к близкому фронту), я, потрясенный этой неслыханной подлостью, решил завтра же сообщить об этом секретарю комитета.
Я уже приготовил речь.
Виктор, собирался я сказать, мне очень не нравится поведение Поляковых. Они предают революцию на глазах всех жителей нашего города. Они ходят в церковь и молятся там богу, которого определенно нет на свете. Они гуляют с девушками, которые, может быть, через несколько дней будут гулять с польскими офицерами. Я считаю, что надо принимать меры. Надо их арестовать, Виктор, и расстрелять, чтобы другим не было повадно, чтобы никто не смеялся над Российским коммунистическим союзом молодежи.
Тут Виктор мог бы у меня спросить:
А какое тебе, собственно говоря, дело до комсомола, когда сам ты совершенно беспартийный молокосос.
Я бы тогда ответил:
Да, не спорю, я беспартийный. Но сейчас, когда пушки гремят и каждую минуту в город могут войти поляки, я очень прошу принять меня немедленно в ряды комсомола
Утром я пошел в комсомольский штаб. Я прошел уже добрую половину пути, когда польские снаряды стали разрываться над самым городом. И тогда весь город пришел в движение. Тоскливо загудели паровозные гудки, и эшелоны, скрипя и дребезжа, потянулись на восток. Сотни оборванных красноармейцев заметались по городу, и мы, мирное население, разбежались из учреждений, из школ, из магазинов и заводов домой по своим норам.
Я пробегал по опустевшим улицам, мимо изъеденных временем заборов. На них еще висели плакаты, кричавшие об обороне Петрограда. Красноармеец в шлеме тыкал в меня пальцем. Он спрашивал меня:
Ты записался добровольцем?
Я бежал вдоль улиц по скрипящим дощатым тротуарам, и меня, встречали мертвые глаза домов, с наглухо закрытыми ставнями. Вдали прогремела и скрылась в пыли последняя пулеметная повозка. У походной кухни отвалилось колесо, и она осталась сиротливо посреди пустой улицы. Одиноко прозвучала последняя очередь пулемета, и наступила необыкновенная, звенящая тишина.
Дома в полумраке гудели большие сытые мухи. Сквозь щели ставень на пол ложились острые солнечные лучи. Видно было, если посмотреть в щелку, как в соседнем саду лениво купались в жарком августовском солнце лапчатые листья каштанов.
И вот вдоль улицы, перебегая от дома к дому, прижимаясь к серым дощатым заборам, промелькнуло несколько фигурок в обмотках, серых мундирах и смешных фуражках с четырехугольным верхом. Над широкими, обшитыми галунами козырьками фуражек белели аляповато выштампованные из жести горделивые орлы.
В город вступили поляки.
Через неделю я пошел на старый рынок. Мой отец тогда долго и безуспешно искал работы, и я понес на рынок продавать самые дорогие свои сокровищацветистые комплекты журнала «Мир приключений».
Я спускался к базару по крутой и узенькой средневековой уличке и в ряду новых вывесок старых лавок, торжественно открытых после ухода наших войск я увидел одну, которая потрясла меня, несмотря на чрезвычайную свою будничность:
Оптовая и розничная
ТОРГОВЛЯ МЫЛОМ
Бр. ПОЛЯКОВЫ и Кº
Фирма существует с 1898 года
Я не помню, как я вошел в этот магазин. Долго я не мог выговорить ни слова. Я горестно переживал первое в моей жизни глубокое, и горькое разочарование в людях.
Проше пана, радушно приветствовал меня старший ПоляковКостя. Прикажете мыла? Могу предложить превосходное довоенное мыло Жукова.
Он определенно не хотел меня узнавать.
Костя, еле выдавил я из себя и поперхнулся. Красные большие круги пошли перед моими глазами. Костя, почему вы это сделали?!
Ничего не понимаю, развел руками старший Поляков и обратился к своему брату.
Ты не знаешь этого молодого господина?
В первый раз вижу, цинично ответил тот и занялся вошедшим покупателем.
Ясно было: они надо мной издеваются. Они меня вежливо выгоняли из лавки. Они несомненно выгнали бы меня, грубо надавав подзатыльников, если бы не боялись, что я начну при покупателях разоблачать их недавнее прошлое.
Лавка стояла на самом оживленном месте. Покупатель густо валил в магазин, люди жадно тянулись к мылу. Они ходили в баню, торжественно и величаво, как на богослужение.
Старший Поляков возился у кассы. Он любовно раскладывал пачки польских марок с нахохлившимся белым орлом, и льстиво, с омерзительной улыбкой благодарил каждого покупателя.
Пришел небритый пожилой покупатель. Он долго и восторженно оглядывал лавку и ее небогатое убранство, мраморные глыбы мыла.
Он долго вытягивал шею через головы покупателей, стараясь обратить на себя благосклонное внимание хозяев. Судя по одежде, это был не особенно многообещающий клиент.