Режиссер в отчаянии даже махнул рукой.
Да, писать книги все научились,осторожно поддержал его мысль палеонтолог, которому не хотелось прерывать интересный разговор.У меня на глазах был случай: ходил я в бассейн, оздоровительная группа. И был в ней один шустрый критиквсе в газетах статьи писал о театре. Так вот, один раз в нашу группу пришел академик, знаетеоперации на сердце, меняет клапаны? Он в командировке был, а бассейн у него в ежедневном распорядке дня. Так вот, проплыли мы: я по первой дорожке, академик по второй, а этот критик по третьей. Всё, больше они не встречались. Два слова друг другу сказали: «Как сегодня вода?» Академик умер, так этот умелец теперь выступает с лекциямиих встречи и беседы. Статьи опубликовал, заканчивает книгу воспоминаний. Обалдеть!
Он тоже печально замолчал, а не способный хмелеть Желудков тронул режиссерово колено.
Какого зверя вы хотели бы увидеть?спросил он с неподдельным интересом.
Это не я, это он,режиссер покачнулся и обнял палеонтолога.
Сте-го-завр,нежно, по слогам, выговорил тот,понимаете, если и было в истории Земли что-то фантастическое, то это, конечно, он. Я вам сейчас нарисую,и он набросал шариковой ручкой на обложке «Крокодила» уродливого гада.
Скоморохи!бормотал захмелевший режиссер.Сколь сильна должна была быть... быть должна... была быть... в народе смеховая стихия. Пронести ее через века! Не разучиться смеяться ни в голодные, ни в чумные годы... Однако до чего я устал. Избегал весь город, пожалуй, прилягу...
Когда летняя ночь залила окно в гостинице лиловой краской и геральдические созвездия засияли на небосклоне, все три собеседника уже спали. Аспирант и режиссерна животе, подогнув ноги и подложив под щеку ладони, их странный соседна спине, вытянувшись и полуприкрыв глаза. А за окном гримасничала луна и светились ее отраженным зеленым светом окна «Новоканала». Состояние, в котором находился Желудков, нельзя было назвать сном: он видел себя не здесь, в гостиничном номере, где поскрипывают чужие койки и где за окном, на улице, шаркает щетками и вздыхает поздняя мусороуборочная машина, он видел себя в комнате с тусклыми, выкрашенными казенной масляной краской стенами, наедине с человеком, одетым в темно-серую форменную тужурку, которому он объясняет трудноуловимый смысл того, что уже начало происходить в Посошанске.
Если бы Брониславу Адольфовичу показали фотографию входа в кносский лабиринт и предложили на основании этой фотографии восстановить чертеж самого лабиринта, он не задумался бы ни на минуту. Легкость мыслей всегда отличала его, но тут он вертел в руках фирменный бланк и, недоуменно подняв черные брови, пытался понять: что же все-таки от него требуется? А бумага была самая простая и казенным языком предписывала институту «Новоканал» спроектировать и построить в месте, которое будет указано заказчиком, бассейн, не погруженный в грунт, с высотой стенок четыре метра и общей вместимостью 64 кубических метра воды. Далее оговаривалось, что все четыре стены бассейна должны быть прозрачными, в качестве заказчика было указано «Госкино», а ниже стояло что-то и вовсе непонятное: «Персидская княжна».
Не откладывая дела в долгий ящик, Бронислав Адольфович набрал по междугородному телефону номер киностудии, но девица на противоположном конце провода, которая назвалась секретаршей, сухо ответила: «Княжна должна быть у вас». Тогда Бронислав Адольфович решил больше справок не наводить, а вызвал двух молодых сотрудников, прочитал им письмо и решительно сказал:
Вот вам задание, срок два дня, отложить все,после чего сунул загадочное письмо в папку «исполнено». Сотрудники вышли, и дело можно было считать закрытым. Мало того, он еще неосторожно решил, что ближайшие два дня будут предельно спокойными, и, кто знает, может быть, именно их лучше всего выбрать для решающего разговора с Шурочкой. Однако Бронислав Адольфович глубоко ошибался, а понял он это уже ночью, когда его подбросил с постели пронзительный телефонный звонок. Ежась и пугливо переступая босыми ногами по холодному линолеуму, сонный заведующий сектором долго пытался понять, чей это голос старается издалека пробиться к нему через шорох и треск атмосферных разрядов.
Я слушаю вас, товарищ директор,выдавил из себя Бронислав Адольфович, поняв наконец, с кем имеет дело, и сбрасывая с себя последние путы сна.
Вы чтоспите?директорский фальцет пищал и звенел, заведующий сектором сразу понял, что дело неотложное и скандальное: во-первых, директор ночью никогда ему не звонил, а во-вторых, когда звонил днем, то был предельно вежлив и говорил неестественно добрым голосом.
Я слушаю вас,повторил Бронислав Адольфович.
Броня, кто это? Что они, с ума посходили звонить в два часа ночи?донесся из спальни голос супруги.
Бронислав Адольфович пяткой лягнул дверь.
Я спрашиваю вас, вы поручили искать в старых отчетах воду? Источники воды в районе города? Я приказал вам сделать это уже три недели назад.
«Забыл, совершенно забыл, из головы вылетело... Будь оно все проклято»,с ужасом подумал завсектором, мысли которого всю неделю были заняты ремонтом автомобиля и поездкой за город.
Я повторяю: выполнили или нет вы мое распоряжение?металлом зазвенел директорский голос.К нам едет комиссия народного контролябудут проверять всю нашу работу. Комиссия!
«Здорово его там припугнули»,подумал Бронислав Адольфович и, чувствуя, что отрицательного ответа начальник не простит, торопливо сказал:
Поручил, товарищ директор, ищут. Все сделал, как вы...
Кому поручили?
«Вот привязался. И не говорить теперь нельзя».
Ивановуиз второго отдела,соврал завсектором.
Ага, ладно. Пускай хорошенько ищет. Обстановка, уважаемый, хуже некуда. Не найдем новых источников воды, закроют институт... Позвольте,телефонная трубка снова загремела железом,но ведь Иванов из второго отдела месяц назад как уволился... В чем дело? Почему вы молчите?
«Влип!»в голове у Згуриди покатились разноцветные шары, и вдруг один из них спасительно бело-красного цвета, похожий на круги, которыми оснащают места, опасные для купания, остановился.
Это новый Иванов, только что принят на работу,пробормотал Бронислав Адольфович, чувствуя, что идет ко дну. «Боже, что я несу!»Молодой, недавно окончил институт... Лицо такое кривое, перебит нос,окончательно запутавшись, брякнул он.
Как ни странно, услыхав про перебитый нос, директор успокоился.
Напрасно вы молодого на это поставили. Ну, да, впрочем, если он энергичный... Как думаете, потянет?
Потянет,совсем упавшим голосом ответил Згуриди, погружаясь в зеленую тину вранья, в трубке послышался щелчок, и на этом разговор окончился.
Послушай, Роня, где у тебя таблетки, мне надо успокоиться,сказал Бронислав Адольфович супруге, входя в спальню и дрожа всем телом.Трех хватит? Много? Почему не запиваю? Сейчас схожу на кухню. Нет, нет, ты спи, я там посижу, покурю.
Забыться ему удалось только под самое утро, да и то сны, которые ему снились, развивались пугающе быстро и все почему-то заканчивались сценами оживления утопленников.
Каждый раз, когда в мечтах Нина Павловна видела Степана сидящим в огромном уставленном старинной мебелью кабинете (за окном Москва-река или Дворцовая площадь с Александровской колонной и ангелом, благословляющим дерзких), или на трибуне международного конгресса, или во главе делегации, идущей по мосту через Тибр около Башни Ангелов (она сама скромно сидит в приемной рядом со старухой секретаршей, которая помнит еще Репина и Рериха, или сидит в ложе для гостей в зале заседаний конгресса, или скромно идет одной из последних через мост, построенный еще римскими камнетесами), она с горечью понималанет, повсюду, всегда будет провал. Не примут всерьез сотрудники знаменитого музея человека с таким выражением лица, отвернут от трибуны телевизионные камеры шустрые операторы ЦТВ в джинсах и клетчатых ковбойских рубахах с закатанными рукавами, не напечатают римские газеты портрет такого главы делегации.
Где это видано, чтобы у директора было настолько простецкое лицо? Крупный нос, плоский подбородок, вечно растянутые в улыбке губы... А жидкие волосы? А брови?
Надо что-то делать. И долгие вечера просиживала Нина Павловна, морща лоб и мучительно перебирая: где, что?
Муза истории Клио добра: тасуя карты или доставая из черного мешочка счастливые фишки, она рано или поздно всегда замечает тех, кто стоит с протянутой рукой. Сидя в парикмахерской на базарной площади и поджидая, когда подойдет ее очередь нырнуть под колпак, скопированный со шлема космонавта, Нина Павловна взяла в руки областную газету «Вечерний Паратов». Она нехотя открыла ее на четвертой полосе, лениво пробежала глазами название заметки «Критика помогла», прочитала две строчки и задохнулась от восторга. В заметке писалось, что после неоднократных выступлений газеты в городе закончено строительство косметической клиники. Там под руководством профессора Краснощекова, сменившего неблагодарную столицу на отзывчивую периферию, коллектив молодых хирургов приступает к делу, которое несомненно вызовет большой интерес жителей: клиника специализируется на пластических операциях. Далее корреспондент задавал несколько вопросов уважаемому профессору, и тот совершенно резонно объяснял, что при современном состоянии микрохирургии, томографии и иммунологии возможны любые изменения внешности. Да, да, любые изменения. Никаких словесных пожеланийфотография или рисунок (предпочтение будет отдаваться фотографии)и через неделю-две вы становитесь неотличимы от оригинала. Первые операции прошли успешно.
Скомкав драгоценную газету и тайно затолкав ее в сумочку, Нина Павловна выскочила из парикмахерской. Домой, скорее домой! Степана еще нет, как томительно идут оставшиеся часы, вот остался всего один оборот стрелки, вот полчаса, надо позвонить: ты будешь дома вовремя? Нет, не задерживайся. В чем дело?узнаешь.
Но кроткий и послушный Степан, когда Нина Павловна прочитала ему заметку, неожиданно взбунтовался.
Я, в эту дурацкую клинику? Да почему, что за вздор? Тебя что-то во мне не устраивает? Твое дело, мирилась и продолжай мириться.
Ты не желаешь себе добра!спорила супруга.Посмотри на свой подбородок. Разве это подбородок директора музея?
Нормальный подбородок. У моего отца был такой же.
Твой отец был бухгалтером.
Отличная профессия. Шаляпин, Екатерина Вторая, Шолом-Алейхемвсе считали деньги.
Он умер с окладом сто рублей.
Сто рублей тоже неплохо.
В наше-то время!.. А нос? Что ты скажешь про свой нос?
Нос как нос. У Мейерхольда он был еще хуже.
Нина Павловна забегала по комнате. Мелко затряслись стекла книжного шкафа. Вздрогнули Чехов и Одоевский.
Не забывай, ты не один, у нас семья, у нас мальчики.
Мальчики!.. Они давно уже взрослые. Твоя слепая любовь губит их. Одного выгнали с первого курса института, второй даже не кончил среднюю школу. А кем они работают? Эти должности никогда не были мужскими. Старшиймедицинской сестрой в кабинете физиотерапии. Подумать только! Прикладывает старухам к животам электроды и готовит радоновые ванны.
Радоночень опасное вещество.
Ты путаешь его с радием. А младший? Курьер в «Новоканале». До него там работала девочка, не поступившая в техникум. И это ему ты купила «Москвич»!
Подержанный.
Курьер с окладом 80 рэ развозит пакеты по городу в собственной машине. Тебя это не пугает?
Я купила машину им на двоих.
И они по воскресеньям ездят в ней на базар! Надо было изобретать двигатель внутреннего сгорания, чтобы возить квашеную капусту.
Капуста помогает пищеварению. Прекратим этот разговор. Ты не смотришь вперед. Неужели тебе не хочется выбраться из этого городишка? Жить в центре, руководить большим учреждением культуры, председательствовать на симпозиумах, открывать Всесоюзные дни на родине художника Павлова?
Павловфизиолог.
Ну и что? Принимать живописцев из Англии и Франции, косторезов из Новой Зеландии.
В Новой Зеландии нет косторезов. Они живут в Гренландии и на Чукотке. А потомя люблю наш город, люблю свой музей. У меня свои планы. Пускай скромные, но они мои.
Ты ничего не хочешь. У тебя нет никаких планов. Если хочешь знать, сейчас внешностьэто тоже профессия. С такой внешностью, как у тебя, дальше областного совещания не пошлют.
И не надо.
Ты хочешь моей смерти!..
Тут Нина Павловна разрыдалась, а Степан, проклиная все на свете, побежал на кухню за водой.
Тихо и мрачно было в этот вечер в квартире Матушкиных, до поздней ночи что-то неприятно бормотал телевизор, неловко суетились на экране перепуганные дикторши, молча, не разговаривая друг с другом, сидя в разных углах комнаты, смотрели ненужную им передачу учебной программы «Нахождение степени комплексного числа» Степан и Нина.
Увы, увы!говорил на другой день Степан, бродя вместе с Марьюшкой по залам музея.И раньше людям было невесело. Суховеи, татарская конница, скифы, половцы, что только не донимало, не опрокидывало, не унижало...
Ой, какой вы нерадостный!отвечала Марьюшка и весело заглядывала ему в глаза.А это что за подвесочки?
Это не подвесочки, а застежкифибулы. Пустяк, и распространены широко, их находят почти во всех погребениях, а, как ни странно, именно они говорят исследователю больше всего... Так часто бываетвеликолепные, баснословной цены, украшения безмолвствуют, а скромная застежка с плаща открывает археологу глаза на то время, когда обнаруженные в кургане вещи попали в землю. Курганы... Вы видели их когда-нибудь?
Не знаю, кажетсянет.
Видели... Вот что не может не волновать. Ведь каждый могильный холмэто всегда драма. Только представьте: запряженная сухими поджарыми конями, тащится к свежевырытой огромной могиле колесница. В ней, в боевой кольчуге, в шлеме, который сполз на лоб, со щитом на груди и коротким мечом у бедра, лежит тот, кто водил в жестокие набеги воинов. Следом идут бледные от ужаса женщины, у них нет сил больше кричать, это жена умершего и ее рабыни-служанки. Идут такие же безмолвные, потерявшие волю, без сил передвигать ноги или видеть что-либо вокруг, слуги. Вождя снимают с колесницы и укладывают на древесное ложе, покрытое греческой тканиной. Мрачные люди...
Что за мрачные люди?
Не знаю сам. Хорошо представляю их себе, нокто они? Не знаю. Может быть, жрецы. Может быть, просто соратники умершего. Они окружают обреченных, густая толпа прибывших на похороны угрюмо, со страхом наблюдает за происходящим. Приведенных душат руками, тела укладывают в строгом порядке: жена в ногах у вождя, ее служанки поодаль, еще дальше, отдельно, слуги. Приносят привезенные издалека, с берегов Днепра, бревна и кладут накаты над убитыми и надо всей могилой...
Вы так страшно рассказываете.
История вообще не очень веселая наука... О чем это я? Да, в степи уже стемнело, солнечный свет ал, свежеразрытая земля, ей еще предстоит подняться курганом, кровоточит, как рана. Начинается пир. Кубки с вином, длинные пресные лепешки, куски жирного жареного мяса. Их передают из рук в руки, воины поют что-то хриплыми грубыми голосами, пленный грек играет на кифаре, вспоминают вождя, его похороны, необыкновенную жестокость и спокойствие в бою. Потом кубки бросают в могилу, около мертвых женщин кладут благовония, привезенные из Херсонеса, а тела убитых коней посыпают овсом.
Неужели люди всегда были так злы?Марьюшка смотрела на Степана широко открытыми от ужаса глазами, и тот не ответил.
От витрины с позеленевшими от времени медными подвесками и кольцами, глиняными сосудами и обрывками истлевшей конской сбруи, держась за руки, перешли к громоздким, скрипучим шкафам.
А здесь хранятся книги,продолжал Степан,вот трактаты о древних захоронениях, вот рассказы о Диком поле, которое веками отгораживало Русь от кочевников,те, как тучи, накапливались в междуречье. Вот отчеты о движении торговых караванов, с северак берегам Каспия и на северк Москве и Новгороду. Вот французские и немецкие книги, библиотеки были гордостью помещиков. Люди, которые знали по два-три языка, разорились, со временем спились, потеряли крепостных, не умели хозяйствовать. Они не умели приспосабливаться к переменам. Но интереснее романов хозяйственные книги, которые вели их жены. Над страницами этих книг можно сидеть часами... А письма? Что может быть увлекательнее слов, которые через века принеслись прямо к нам? Они звучат так, будто человек, написавший письмо, оставил его на столе и только что вышел за дверь. Вот они, эти письма...