В эту ночь сон обошел стороной не только хижину хромого Данда. Бодрствовал и Гунайх, а вместе с ним пять старейшин клана. После обильной пищи и хмельного питья им хотелось спать, они важно клевали носами, недоумевая про себя, зачем вождю понадобилось звать их в столь поздний час, а речь Гунайха все текла и текла. Для каждого он нашел доброе слово, каждому напомнил о его заслугах перед кланом. Он вспомнил стародавние времена, когда клан был могуч и богат, и соседи искали с ним дружбы.
Да-да, кивали старцы. Были такие времена. Нам ли их не помнить?! И глаза их туманились, а выцветшие губы растягивались в улыбках. Славные были времена, сытые и спокойные.
Но потом у вождя родились сыновья-близнецы, и по древнему обычаю клан разделился. Все ли это помнят?
Да-да, кивали старцы и мрачнели. Так было. Древний обычай не был нарушен.
Именно тогда, с Раздела начался закат славы и удачи, напирал Гунайх. Соседи обнаглели, война следовала за войной, и ему, Гунайху, досталось жалкое наследие чужой глупости. Да-да, глупости! Но он не роптал, нет, он воин и сын воина. Но неудачам не было конца, соседи были сильнее, а кое-кто опять вспомнил древние обычаи и начал шептаться по углам о смене вождя.
Старцы, почуяв угрозу, принялись что-то бормотать, но Гунайх их не слушал.
Испугались! удовлетворенно думал он про себя, вглядываясь в ненавистные лица. Это хорошо, что испугались, хорошо, что поняли, наконец, свою слабость здесь, на новой земле, где некому пожаловаться и не у кого искать защиты.
Как же люто он ненавидел их, бесполезных в делах военных и мешающих в дни мира! Вечно брюзжат и всегда у них наготове какой-нибудь древний обычай или достойное подражания деяние предков. Иногда Гунайху казалось, что собравшись где-нибудь в укромном месте они сами выдумывают и обычаи и деяния предков. Но теперь все будет по-другому. Теперь он, Гунайх, один будет решать судьбу клана. И пусть кто-нибудь осмелится возразить! Но почему же так долго не возвращается Гауранга?
Духи наших предков создали эту землю для клана взамен утерянной, сказал Гунайх. Они послали проводникахромого Данда
При звуках этого имени старцы оживились, думая, что гроза миновала. По древним обычаям чужак не имел права жить внутри городища, и хижина Данда стояла в отдалении, но редким был день, когда там не толпились бы воины или старики, женщины и детвора, люди пришедшие за лечебными травами, советом или просто так.
Хромой привел нас сюда, сказал один из старцев, которого Данда вылечил от болей в пояснице. Он учит детей, лечит раны воинов
Это так, оборвал его Гунайх. Устами Данда говорят с нами духи предков. И они сказали: здесь наш новый дом, Здесь! Все это слышали на берегу, куда пристали наши корабли, и где на плечо хромого опустилась белая птица. Это так, все видели, все это знают. Но я знаю еще кое-что
Гунайх обвел старцев взглядом, от которого мурашки пробежали у них по спинам, отхлебнул из кубка и продолжал:
Я не умею говорить долго и красиво, как мой брат Балиа, я воин. Он выдержал паузу и, услышав, наконец, за дверью стремительные шаги, сказал:Послушаем моего сына Гауранга.
В тот же миг дверь распахнулась.
Он там! Он опять там! с порога закричал Гауранга. Глаза его лихорадочно блестели, волосы были растрепаны, а одежда мокра от росы. Он опять там и опять уговаривает Данда бежать! Предать нас всех и бежать!
Успокойся, приказал вождь и усадил мальчика на скамью подле себя. Не подобает будущему воину и вождю вести себя на совете клана подсобно женщине в грозу. Говори по порядку.
Только сейчас Гауранга заметил сидящих вокруг стола старцев. Он густо покраснел, вопросительно глянул на отца, а когда тот подбадривающе похлопал его по плечу, прерывающимся от волнения голосом стал рассказывать.
Гауранга говорил о том, что Гунайх и старцы знали сами: Балиа дошел со своими людьми до Дальних гор и нигде не встретил человеческого жилья. Неприступные горы и мореотличная защита от врагов.
Он говорил, мальчик запнулся и после долгой паузы продолжал, он говорил, что только глупец, разум которого помутился от страха и неудач, может заставлять людей возводить стены, копать рвы и ямы, когда нет никакой опасности
А Данда? спросил вождь. Он что говорил?
Что в дальних горах есть проход, и там, за горами, пустыня
Так я и знал! воскликнул Гунайх. Проход в горах! У любой крепости есть слабое место. Дальше!
Балиа говорил, что многие недовольны вождем. Люди устали и хотят жить спокойно
Жить спокойно! А разве я этого не хочу?! Пальцы Гунайха, вцепившиеся в толстую столешницу, побелели.
Он говорил, что клан нужно разделить. Пусть те, кто хочет строить крепость, останутся здесь, а другие возьмут один или два корабля и поплывут вдоль берега, чтобы найти новое место и жить там, как им хочется. Он сказал, что в совете есть те, кто думает так же
Неправда! Мальчишка лжет! взвизгнул неповоротливый тучный Вимудхах. Кто докажет, что он все это слышал, а не придумал только что?
А разве нужны еще доказательства? медленно проговорил Гунайх.
Вимудхах поперхнулся, заерзал на месте, обернулся по сторонам, ища поддержки, но мудрые старцы, глядя в пол, уже потихоньку отодвигались от него.
И тогда Вимудхах испугался.
Этого не может быть! просипел он. Я не верю, что кто-нибудь в совете думает о разделе клана. Балиабезумец и отступник. Никто и не думает так, как он. Он предатель!
Вот слово и прозвучало, Гунайх ухмыльнулся в усы.
А Данда Данда согласился уйти на кораблях? медленно спросил он, тоном подсказывая ответ.
Мальчик заметался глазами из стороны в сторону, залепетал:
Данда да Нет! Нет, нет Это все Балиа. Он уговаривал, грозил Он посмел грозить старику! Балиа предатель!
Вимудхах, лицо которого обрело уже нормальный цвет, спросил:
«Да» или «нет»? Совет должен знать правду.
Я не расслышал, тихо прошептал Гауранга, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Щеки у него пылали, и комок горечи застрял в горле. Предчувствие потери сжало ему сердце, он сожалел о сказанном.
Только не изгоняйте его, губы мальчика задрожали, он вскочил и выбежал за дверь.
Все ясно, чувствуя близкое прощение сказал Вимудхах. Все ясно. Они оба предатели, а согласно древним обычаям наших предков
Все ли так думают? спросил Гунайх. Все согласны?
Все были согласны.
Балиа замолчал, поднял голову, прислушиваясь, и на всякий случай пододвинул к себе меч.
Он не успел обнажить его. Дверь, сорванная с ременных петель мощным пинком, грохнула об стену, и в хижину с топором в руке ворвался Гунайх.
Совет назвал тебя предателем и по древнему обычаю наших предков приговорил тебя к смерти! прорычал он. Завтра я сам покажу твою голову клану!
Он взмахнул топором, но Балиа успел уклониться, и блеснувшее в пламени светильника широкое лезвие рассекло пустоту.
Гунайх был опытным бойцом. Тяжелый топор казался игрушкой в его руках. Удар следовал за ударом, но Балиа чудом удавалось всякий раз избежать смерти. Короткий меч был сейчас бесполезен, и ему приходилось рассчитывать только на свою ловкость.
Перебрасывая топор с руки на руку, быстро передвигаясь на коротких ногах, Гунайх атаковал со всех сторон сразу, постепенно отжимая брата в угол. Развязка была близка и неминуема, оба это понимали. С начала схватки ни один не проронил ни слова, в хижине раздавалось лишь тяжелое хриплое дыхание Гунайха, короткое, с присвистом сквозь сжатые зубыБалиа, да шарканье ног по земляному полу.
Ни звука не издал и хромой Данда, сидящий, как и сидел до появления Гунайха, в дальнем углу и полностью, казалось, безучастный к происходящему. Не было ни страха, ни ненависти в его глазах, только безмерное сожаление, когда он переводил взгляд с огромного, похожего на разъяренного кабана, Гунайха, на гибкого и стремительного Балиа. И будто устав смотреть на братьев, таких разных внешне и таких схожих в стремлениях, старик прикрыл глаза и словно бы даже задремал. Больше всего ему хотелось сейчас оказаться на пустынном берегу и слушать шорох волн, бегущих из дальних-дальних краев, где нет злости, ненависти и невежества. Должны же быть такие края!
Схватка между тем продолжалась. Зажатый в угол Балиа неуловимо быстрым движением метнул свой меч в Гунайха. Тот на мгновение растерялся, успев однако отбить удар, но и этой задержки оказалось достаточно. Балиа двумя руками подхватил скамью и обрушил со на брата. Схватившись за голову, Гунайх грузно осел на пол. Балиа сверху бросился на него, но получил огромной силы удар ногами в живот и отлетел к стене. В следующий миг Гунайх был уже на ногах. Он поудобнее перехватил топор и с коротким хэканьем нанес последний удар.
Потом он наклонился, подобрал с пола меч Балиа и повернулся к Данда. Залитое кровью лицо вождя было страшно. Выставив вперед руку с мечом, он медленно подошел к старику.
Вот этого ты и добивался, хрипло проговорил Гунайх. Чтоб мы вцепились друг другу в глотки, чтоб клан разделился, а уж потом ты бы прибрал к рукам этого мальчишку, он кивнул в сторону брата. Раздела не будет, ты ошибся, старик. Но ты еще многое должен сказать мне.
Мне нечего тебе сказать, ровным голосом отвечал Данда.
Ты колдун.
Я человек. Такой же, как и ты.
Ты привел клан сюда, чтобы здесь разделить, а потом позвать тех, кто перебьет нас поодиночке. Или же ты хотел сам стать вождем и начать войну со мной после Раздела?
Ни то, ни другое. Вас перебили бы всех еще там, старик махнул рукой в сторону моря. Для этого не было нужды вести клан сюда. Я привел, чтобы спасти вас. Никто кроме меня не знает дороги в эту землю.
Ты околдовал нас. Ты позвал, и мы пошли. Никто не верил, что есть эта земля, но мы пошли.
Потому что хотели жить.
Зачем тебе это? Чего ты хочешь? Ты притягиваешь людей, и они слушают тебя. Чего ты хочешь, старик? Отвечай!
Я учу людей тому, что сам знаю.
Ты колдун, звезды указывают тебе путь.
Они укажут путь любому, кто смотрит на небо не только затем, чтоб подстрелить там птицу.
У тебя есть тайное знание, старик. Дай мне его, и я не убью тебя.
У меня нет тайного знания. Тайным знание делает корысть. У меня нет корысти.
Ты лжешь. У тебя есть тайное знание, ты не приказываешь, но люди слушают тебя. Я ведь не глуп, я заподозрил неладное еще там, на берегу, когда птица села тебе на плечо.
Она прилетела на корабль еще когда мы плыли сюда. Я лечил ей крыло и прятал от всех, иначе ты первый съел бы ее.
Ложь! Ты все лжешь! Ты так и не просил у меня награды, теперь я сам предлагаю ее тебе: твоя жизнь вместо тайного знания. Ну!
Данда вздохнул и тихо засмеялся.
Я не хотел никакой награды. Я стар и сил у меня немного. Однажды я был уже здесь, мальчишкой. На обратном пути корабль разбился, и спасся я один. Всю жизнь я мечтал еще раз вернуться в эту землю. Я хотел лишь одного: позвать с собой людей, перейти через горы и пустыню и посмотреть, что там, за пустыней
Опять ложь! Ты только что это придумал, но я заставлю тебя говорить!
Он ткнул мечом в грудь Данда, и на одежде старика проступило и стало расплываться темное пятно. Хромой Данда молчал. И чем дольше он молчал, тем в большее неистовство приходил Гунайх, осыпая его проклятьями и угрозами. А чем больше неистовствовал Гунайх, тем непоколебимей становилось молчание старика.
Вдруг раздалось хлопанье крыльев, большая белая птица влетела в окно и с яростным клекотом вцепилась когтями в лицо Гунайха. Он взвыл от боли и неожиданности, сорвал с себя птицу, швырнул ее в Данда и в остервенении рубанул мечом раз, другой, еще и еще
Не помня себя, он рубил и рубил бездыханное уже тело старика, на котором распластала, словно защищая, свои белые крылья птица, и кровь птицы смешивалась с кровью Данда, и белые ее перья запутывались в его белых волосах.
А под утро дозорные на стенах увидели над морем за холмами зарево. Но это был не восход. Это пылали семь кораблей. И тьма, потревоженная пламенем, становилась все гущею.
2. Послушник
«И сойдя с корабля на берег, так говорил Данда:
Здесь наш дом, так говорил Данда. Жить нам здесь и здесь умереть. Прокляты и сгинули в пучине все земли, кроме этой. Нет нам пути отсюда, здесь наш дом. Горе тому, кто дом свой покинет».
« Здесь наш дом, говорил Данда, но улыбка неверия змеилась по губам отступника Балиа. Тогда Данда, увидев, что нет способа убедить безумца, пошел к кораблям и сжег корабли, и принял смерть от меча предателя, повторяя здесь наш дом. И кровь его стала кровью снежного белана, и руки его стали крыльями птицы, и поднялся он в заоблачные выси, чтобы охранить эту землю, прекрасный Гунайхорн, и сверху видеть отступников и карать».
И тьма, потревоженная пламенем, становилась все гуще. Джурсен протянул руку и двумя пальцами загасил свечу. Ларгис пробормотала что-то, засыпая, положила ему голову на плечо, ткнулась носом в шею. Дыхание было легким и щекотным. За окном послышался какой-то шум, возня, кто-то взвыл от боли:
Ах, ты так, падаль! Держи его, ребята!
Тотчас раздались еще голоса, хриплые, злые:
Уйдет ведь, наперерез давай!
Отступник!
Туда в переулок, между домами!
От меня не уйдет, а ты его брать не хотел. Я их сквозь стены вижу!.. Отступник и есть отступник. Чуть руку не отхватил, зараза!
Прогрохотали башмаки по мостовой, где-то в отдалении взвился истошный визг, и все стихло.
Осторожно, чтобы не разбудить Ларгис, Джурсен встал с постели, и быстро оделся, стараясь не шуметь. Из окна тянуло прохладой. Горбами чудовища из легенды чернели на фоне неба крыши домов. Джурсен закрыл окно, скоро на улице будет шумно. Заорут здравицы горластые лавочники из отрядов Содействия, валом повалит празднично разодетый народ, непременно кто-то кого-то попытается тут же, посреди мостовой, уличить в отступничестве, и гвалт поднимется до небес.
Он долго смотрел, прощаясь, на тихонько посапывающую девушку и протянул было руку, чтобы поправить сбившееся одеяло, но тотчас отдернул. Ларгис перевернулась на другой бок, что-то прошептала во сне, и Джурсен, испугавшись, что она проснется, на цыпочках вышел из комнаты, плотно прикрыл за собой дверь и спустился на первый этаж.
Звучно зевая и почесываясь, хозяин уже сидел в засаде, темной нише под лестницей, поджидая забывчивых постояльцев, чтобы напомнить о плате.
С Днем Очищения! простуженным голосом приветствовал он Джурсена. Денек сегодня будет отменный, жаркий, мои кости не обманывают. Последний раз нас навестили, верно? продолжал хозяин, обрадовавшись возможности поболтать. А ведь я помню, как вы в первый раз сюда пришли ну точно, три года назад, в канун Прозрения, верно? Как сейчас помню, худющий, робкий, а я еще тогда смекнул: большое думаю, будущее у этого парня. Ишь, как глаза сверкают! И ведь прав оказался!
Первый раз Джурсен пришел сюда и встретил Ларгис не в канун Прозрения, но это неважно. Теперь все неважно, все уже позади; Ларгис, годы послушничества, вечно простуженный болтливый хозяин дома свиданий, каморка под самой крышей
Он отцепил от пояса кошелек, протянул хозяину:
Не буди ее, пусть спит.
Тот бодро выбрался из ниши, схватил кошелек, пересчитал монеты, пересчитал еще раз, шевеля губами, и коротенькие белесые бровки его взлетели на лоб, да так и застыли.
О-о! Благословенна ваша щедрая рука! воскликнул он. Я распоряжусь, чтоб не шумели, он вдруг гадливо хихикнул и подмигнул Джурсену. Конечно, пусть спит, устала, наверное. Пусть спит, разве мне жалко для такого человека?!
Он забежал вперед, семеня толстенькими ножками в стоптанных туфлях, распахнул перед Джурсеном дверь и, едва сдерживая ликование, сообщил:
А вчера-то вечером Не слыхали, нет? Ну как же! Шуму было на всю улицу. Вот здесь, за углом, в торговых рядах отступника уличили! Народ у нас в квартале сами знаете какой, люди обстоятельные, серьезные. Отступников этих поганых и в прежние-то времена на дух не переносили, а уж теперь Когда стражники прибежали, он уже и не шевелился! Сами управились. Хозяин топнул ногой и выпятил и без того толстую нижнюю губу. А я так думаю, по-простому: нечего с ними цацкаться. Где уличили, там и кончать надо, на месте. Сверху, конечно, виднее, но народ, он не ошибается, он понимает что к чему. Вот так я думаю, и все наши тоже так думают. А сейчас вот тоже одного по улице гнали