Испуг Эла несколько уменьшился.
Вы это так подали, словно он умер. Как будто концы отдал.
Его трясло, а голос звучал неровно.
До свидания, сказала Лидия. Я приехала сюда на такси, чтобы сказать вам, к чему могло бы привести ваше отношение.
Какое отношение? Он последовал за ней до края своего участка. Там, на парковочной площадке, стояло такси, новое, желтое и блестящее; его водитель, сидя за рулем, читал газету. Я сам отвезу вас обратно, сказал он. Повидаю его, ладно? Могу я его увидеть, посмотреть, как он там?
Будете ли вы управлять машиной с осторожностью? спросила Лидия.
Конечно, сказал он, уже направляясь к лучшей своей машине, «Шевроле».
Он открыл дверцу, завел мотор и дал ему набрать обороты, нажав на педаль газа. Потом он подошел к припаркованному такси и заплатил шоферу. Вернувшись, обнаружил, что Лидия уже забралась в «Шевроле» и устроилась на заднем сиденье. Она сидела, уставившись вперед, с ничего не выражающим лицом нарочно, подумал он, усаживаясь за руль. Заявилась сюда затем лишь, чтобы мне стало плохо, потому что я его не нашел.
Он вел машину, маневрируя в потоке транспорта. Никто из них не раскрывал рта.
Подъехав к их дому на Гроувстрит, он пошел впереди Лидии, прежде нее поднялся на крыльцо. Но входная дверь была заперта, и ему пришлось ее дожидаться. Как только она отперла дверь, он вошел внутрь.
Там, в гостиной, он и застал старика, который выглядел почти так же, как всегда, за исключением того, что вместо хлопчатого рабочего костюма и башмаков был облачен в голубой банный халат и домашние тапочки. Он сидел посреди кушетки, положив ноги на пуфик, и смотрел телевизор. Телевизор был включен на такую громкость, что его звук наполнял всю комнату. Эл остановился, глядя на старика, но тот его вроде и не замечал.
В конце концов Эл подошел к телевизору и убавил звук. Тогда старик повернул голову и заметил его.
Что случилось? спросил Эл.
Грудь рассек, сказал старик.
И все?
Может, ребро треснуло. Доктор сделал рентген. Перевязал меня.
Как это произошло?
Упал, сказал старик.
Что, поскользнулся на масле?
Нет.
Эл ждал.
Как же тогда? спросил он наконец.
На мокрой траве, сказал старик.
Черт, где же ты ее нашел, мокрую траву?
Он был в округе Марин, изза его спины сказала Лидия.
На отдыхе, что ли? предположил Эл.
По делам, сказал старик.
Какоето время он сидел молча, с мрачным лицом. Ничего больше не говорил. Эл не мог придумать, что сказать; он просто стоял, переводя дух и успокаиваясь. В конце концов, все вроде было не так уж плохо. Очевидно, жена его просто переволновалась.
Ты в чемлибо нуждаешься, тебе чтонибудь требуется? спросила Лидия, приближаясь к старику.
Может, кофе, сказал старик. Как насчет чашки кофе? спросил он у Эла.
Идет, сказал Эл.
Лидия исчезла на кухне. Мужчины остались наедине, и оба молчали.
Как она меня перепугала, сказал Эл.
Старик ничего не сказал, и выражение его лица нисколько не изменилось.
Ты ведь неплохо себя чувствуешь, да? сказал Эл. Когда думаешь вернуться к работе? Что сказал доктор?
Он мне позвонит. Когда получит рентгеновский снимок.
Эл кивнул.
Могу я чемто помочь? спросил он вскоре.
Нет, сказал старик. Спасибо.
Скажем, позвонить какимнибудь твоим клиентам?
Нет.
Ладно, сказал Эл. Дай мне знать, если что.
Старик кивнул.
Из кухни донесся отчетливый голос Лидии:
Мистер Миллер, зайдите сюда на минутку.
Он спустился в прихожую и прошел в кухню.
Лидия, стоя спиной к нему у буфета и готовя кофе, сказала:
Пожалуйста, теперь, когда вы достаточно долго его видели, покиньте наш дом.
Послушайте, сказал Эл, я проработал с ним немало лет
Его переполнял гнев, смешанный со всегдашней неприязнью к ней.
Достаточно долго, сказала она быстро и четко, командным, едва ли не веселым голосом, отходя, чтобы взять кофейные чашки.
Что я такое сделал? спросил он.
Повернувшись к нему, Лидия сказала:
Несмотря на все, что он говорит, он болен. Онбольной человек.
Ну да, сказал Эл.
Позвольте ему оставаться дома, где ему подобает быть и где он восстанавливает свои силы. Не предъявляйте требований.
Каких? спросил он. Каких требований? Что вы имеете в виду? Чего, повашему, я от него добиваюсь, что получаю? Думаете, я всегда прошу его помочь с починкой моих машин? Может, и так.
Он чувствовал и ненависть к ней, и унылость, обычную свою застарелую унылость. Конечно, так оно и было; он действительно использовал старика. И ей он никогда не нравился. Она и сама использовала старика, так что легко могла видеть, что происходит.
Учтите только, что и я ему помогаю, сказал он. Со всякими тяжестями. Вы это учитываете? Лучше бы подумали и об этом.
Она ничего не сказала. Продолжала сновать по кухне, не обращая на него никакого внимания, с застывшей, по обыкновению, улыбкой. Теперь, произнеся слова своей роли, она лишь ждала, чтобы он убрался.
Какоето время он не двигался с места. Пытался придумать, что еще сказать, но никаких мыслей не появлялось. Ничего не было, кроме переполнявших его чувств. Наконец он повернулся и направился обратно в гостиную. Старик, обнаружил он, опять смотрел телевизор, звук которого оставался приглушенным; старик не отводил глаз от экрана, все его внимание было направлено на водянистые серые очертания.
Пока, сказал Эл. Мне надо ехать.
Старик тут же кивнул. Эл подождал, но тот не говорил. Так что он, сунув руки в карманы, прошел через дом к входной двери.
Минуту спустя он уже был снаружи, на тротуаре, и забирался в «Шевроле».
Не надо было мне уходить, думал он, отъезжая. Надо было остаться там, както там зацепиться и спасти его от этой ведьмы. От этой старой гарпии.
Но он не мог придумать никакого предлога, чтобы вернуться, никакого способа представить свое возвращение оправданным.
Черт возьми, я действительно ни на что не гожусь, сказал он себе. Бездельник, просто бездельник. Неудивительно, что я ничего не достиг. Нет у меня ни напора, ни амбиций. Я обречен, и сам это знаю. Для меня просто нет места. Кишка у меня тонка пробить себе место.
Он не стал возвращаться на стоянку; вместо этого, увидев, что уже около пяти, он поехал домой, в свою собственную квартиру в трехэтажном деревянном доме, сером от старости.
Когда он открыл дверь, его встретили звуки и запахи: Джули вернулась раньше него и хлопотала у кухонной плиты, готовя отбивные на ужин. Он вошел и поздоровался с нею.
Привет, сказала она. На ней были джинсы и сандалии, и это напомнило ему о том, что сегодня был один из ее нерабочих дней. Ужин будет готов только через полчаса. Ты сегодня рано.
Он подошел к холодильнику и достал из него бутылку шерри.
Тебе ктото звонил, сказала Джули. Женщина.
Назвалась?
Да, миссис Лейн. Сказала, что ей надо сообщить тебе чтото важное. Что тебе надо обязательно ей перезвонить.
Это риелторша, сказал Эл, усаживаясь за стол. Со стариком сегодня случилось несчастье, сказал он. Упал. Его отвезли домой.
Досадно, безразличным тоном сказала Джули: в ее голосе не было ни удивления, ни сожаления, ни озабоченности.
Тебе что, все равно? сказал он.
Не понимаю, почему это должно меня заботить, сказала она.
Я, пожалуй, поеду обратно, сказал он. К нему домой.
Не забывай об ужине, сказала она.
Ты имеешь в виду, что мне лучше не ездить? Что лучше остаться?
Я не собираюсь готовить его тебе, если ты туда поедешь. С какой стати? сказала Джули.
На это у него не было ответа. Он вертел в руках бутылку шерри.
Ты будешь звонить этой риелторше? спросила она. Этой миссис Лейн?
Нет, сказал он. Она меня достала.
Говорила она очень любезно. И голос приятный.
Если позвонит снова, скажи, что меня нет, сказал он.
Пока жена готовила ужин, он сидел за столом, попивая шерри. Вскоре начал снова обдумывать свой замысел насчет шантажа этого крупного бизнесмена, Криса Хармана. Он уже решил, что лучше всего было бы действовать совершенно прямо, позвонить Харману, по домашнему номеру или по рабочему, неважно, и, когда он ответит, просто сказать: «Слушайте, я знаю, что вы выпускали непристойные пластинки, а это противозаконно. Уплатите мне столькото, или я пойду в полицию и заявлю об этом». Как он ни пытался, придумать чтонибудь совершеннее ему не удавалось.
Может, мне следует заняться этим прямо сейчас, подумал он. Пока у меня есть настроение. Так что он поставил стакан и прошел в гостиную, где стоял телефон. Усевшись рядом с ним, он стал перелистывать справочник, пока не дошел до буквы «Х». И наконец отыскал телефон Кристиана Хармана, который жил в Пьемонте. Адрес вроде был верен, И он снял трубку и начал набирать номер.
Но, набрав только префикс, он передумал; положил трубку и снова стал размышлять. Вероятно, для этого существуют хорошо известные способы получше, с которыми знакомы те, кому уже приходилось заниматься такими делами. Кто бы это мог быть? Ктонибудь вроде Тути Дулитла, возможно. Он успел провернуть немало разных хитроумных штуковин.
Кому ты звонишь? спросила Джули из кухни. Той женщине?
Нет, сказал он.
Поднявшись, он подошел к двери и закрыл ее, чтобы жена ничего не слышала. Тем временем ему, ко всему прочему, пришло в голову, что Харман мог узнать его голос.
Когда он набрал номер Тути, ответил женский голос.
Тути, пожалуйста, сказал он.
Еще не пришел, ответили ему. Кто это?
Он назвался и попросил, чтобы Тути ему перезвонил.
Он только что вошел, сказала женщина. Как раз в дверях. Минуточку, пожалуйста.
Телефон ударил его по барабанной перепонке; последовали шуршания и приглушенные слова, затем заговорил Тути:
Привет, Эл.
Слушай, сказал Эл, у меня тут одно дельце, с которым мне самому не управиться, а ты можешь помочь. Займет всего секунду. Надо позвонить.
Они не в первый раз обменивались услугами такого рода.
Кому? спросил Тути.
Я просто дам тебе его номер, сказал Эл. Спросишь Криса. Когда подойдет, скажешь, что тебе все известно о пластинке «Маленькая Ева».
Идет, сказал Тути. Скажу ему, что знаю о пластинке «Маленькая Ева». А он что?
Должно быть, огорчится, сказал Эл.
Огорчится.
Потом ты скажешь: «Но я могу забыть, что знаю о пластинке «Маленькая Ева», или чтонибудь в таком роде. Чтонибудь такое, из чего бы он заключил, что ты хочешь договориться с ним о сделке.
Я забуду о пластинке «Маленькая Ева», повторил Тути.
И после этого клади трубку. Только скажи, что позвонишь позже. Потом клади. Не виси на телефоне.
Я позвоню из будки, сказал Тути. Всегда так делаю в этих случаях.
Прекрасно, сказал он.
Из той, что у входа в винный, сказал Тути.
Прекрасно.
Потом перезвоню тебе и скажу, что он сказал.
Прекрасно, сказал Эл.
А его номер? Ты вроде собирался мне его дать.
Он продиктовал Тути телефонный номер Хармана. Положив трубку, откинулся и стал ждать.
Через полчаса телефон зазвонил, и, сняв трубку, он снова услышал голос Тути.
Звоню ему, сказал Тути, и говорю: «Слышь, мужик, я знаю про эту «Маленькую Еву. Что думаешь делать?» Правильно?
Отлично, сказал Эл.
Он говорит: «Чточто?» Я говорю снова, что говорил.
Он занервничал?
Не, ничуть, сказал Тути.
А что?
Да ничего. Спросил, сколько мне надо.
Как? изумился Эл.
Он говорит: «Сколько тебе штук «Маленькой Евы?» Хочет продать мне сколькото пластинок «Маленькая Ева», он звукозаписью занимается. Я записал название его фирмы. Пауза. Называется «Пластинки Тича».
О боже, сказал Эл. Он принял тебя за торговца пластинками, решил, что ты хочешь сделать заказ.
Он говорит, что продает их только в коробках, сказал Тути, по двадцать пять штук со скидкой в сорок процентов. И еще говорит: «Сколько надо проспектов? Они идут бесплатно».
А ты что сказал?
Говорю, перезвоню позже, и вешаю трубку. Правильно?
Правильно, сказал Эл. Большое спасибо.
Слышь, сказал Тути, а что, эта «Маленькая Ева» касается цветных и всех ихних проблем?
Нет, сказал Эл. Это же песня. Пластинка.
Моя жена говорит, сказал Тути, что «Маленькая Ева»это цветная малышка.
Он еще раз поблагодарил Тути и повесил трубку.
Что ж, это дельце совершенно не выгорело.
Из кухни появилась Джули.
Ужин не ждет, сказала она.
Хорошо, сказал Эл, погруженный в свои мысли.
Проходя на кухню и придвигая к столу свой стул, он думал: этот парень явно не оченьто нервничает изза своих грязных пластинок. И они вовсе не призрак из его прошлого; он попрежнему может поставлять их в коробках на двадцать пять штук.
За едой он обмолвился жене, что Лидия Фергессон выставила его из дома. Лицо Джули тут же заполыхало.
Черт бы ее побрал, сказала она в бешенстве. Вот, значит, как? Будь я там, я бы заставила ее заткнуться. Непременно заставила бы. Она уставилась на него, так глубоко захваченная своими переживаниями, что уже не могла говорить.
Может быть, он, когда умрет, оставит мне чтонибудь, сказал Эл. Может, он вообще все завещает мне. Детейто у него нет.
Меня это не заботит! крикнула Джули. Меня заботит их обращение с тобой. Сначала он тайком от тебя затеял эту продажу, хотя прекрасно знает, что без этой стоянки ты лишаешься куска хлеба, а потом они еще и вытирают об тебя ноги. Боже, как жаль, что меня там не было! И эта стерва еще заставила тебя везти ее домой. Как будто ты ей шофер!
Это была моя идея, сказал он. Отвезти ее домой, чтобы самому посмотреть, как он там и что с ним такое.
Он для тебяничто! Он в прошлом, куда нет возврата, сказала она. Не думай больше об этом старике; забудь, что когдато видел его и знал, думай о будущем. И никогда к ним больше не ходи. Лично я туда ни ногой, хватит с меня их покровительства.
Честно говоря, сказал Эл, я решил сегодня же съездить туда снова.
Это еще зачем? выпалила она, дрожа от негодования.
Мне не нравится, когда меня вот так вышвыривают. Думаю, я должен туда вернуться. Из чувства собственного достоинства и гордости.
Вернуться и сделать что? Да она тебя просто оскорбит; ты ни с кем из них не можешь за себя постоять; ты слишком слаб, чтобы иметь с ними дело. Нет, не слаб. Но Джули повела рукой, совсем забыв о еде. Не способен смотреть в лицо грубой действительности.
Теперь я просто обязан вернуться, сказал Эл. После того, что ты сказала.
По крайней мере, так это ему представлялось. Другого достойного пути не существовало. Даже моя жена, думал он, смотрит на меня свысока.
Тогда лучше прими какуюнибудь из этих своих таблеток, сказала Джули. Прими дексимил, он у тебя есть. Когда ты их принимаешь, у тебя вроде как больше задора.
А что, хорошая идея, сказал Эл. Приму.
Ты это серьезно? спросила Джули. Хочешь напрягать мозги на износ ради этих людишек, даже без какойлибо выгоды?
Поеду и спрошу у него, что такое он делал в округе Марин посреди рабочего дня, сказал Эл. Очень мне это любопытно.
Но на самом деле он жаждал ответить на враждебный выпад Лидии Фергессон; он чувствовал, что должен постоять за себя. Жена заставила его прийти к такому заключениюили же, по крайней мере, ускорила процесс. Через деньдругой, решил он, я бы и сам к этому пришел.
Глава 8
Услышав, что к обочине возле дома подъехал автомобиль, Лидия Фергессон подошла к окну и посмотрела вниз.
Опять этот отвратительный, тошнотворный тип, сказала она. Этот Эл.
Вот и славно, сказал старик.
Откинувшись на кушетке, он как раз думал, что было бы неплохо, если бы ктонибудь составил ему компанию. Он все еще был подавлен. Силы к нему не возвращались, он не мог даже одеться и оставался в банном халате; к столу он не спускался, и Лидия подала ему ужин в гостиную.
Я его не впущу, сказала Лидия.
Впусти, сказал он; слышно было, как Эл поднимается по ступенькам крыльца. Мы выпьем с ним пива. Пойдика и принеси пива. Раньше ему надо было срочно уехать.
В дверь позвонили.
Я не стану отпирать ему дверь, сказала Лидия. Знаешь ли ты, что я ее заперла? На цепочку.
Это его не удивило. Тяжело поднявшись на ноги, он шаг за шагом преодолел пространство гостиной; она смотрела, как он все ближе и ближе подбирался к входной двери. Ему потребовалось немало времени, но в конце концов он с этим управился: снял цепочку и повернул дверную ручку.