Гигантские гибкие корни, ежась, ползли по бортам, по железу, качались, шипя, как связки зеленых удавов на решетках, на окнах кают.
Бейте из батареи! издали крикнул Андрэ. Я осмотрю провода!
Облако разрыва, треск, струя огня, тошный дым. Это похоже на бесшумный артиллерийский бой. От огня и жара накалилось железо, белые стенки кают. В дыму я видел Ионгайю. Топором, наотмашь, она рубила зеленые канаты.
Девушка была ужасна и прекрасна
Мы отбили первый штурм. Из дыма вынырнуло лицо Андрэ, почерневшее от копоти.
Провода сорваны Безмолвными, они зацепили их когтями! Бейте!
Мы вдвоем припали к нашей батарее.
А на носу корабля, окутанный дымом, озаряемый пламенем, высился тот Мыслитель. Красноватые лучи его взгляда, сквозь дым, всюду следовали за девушкой
В седых волосах Андрэ запутались зеленые стебли, он хрипло шепчет:
Вырвали целый километр проводов Это похоже на катастрофу, но не сдаваться! Я сменю вас
Я сел без сил у нашей странной батареи. Ионгайя принесла воды, она мочит мне обожженный лоб, говорит что-то. В смутной, поющей гармонии ее непонятных звуков я слышу слова простые и вечные, как слова Библии или ребенка. Вода. Огонь. Люблю Ионгайя, полунемая девушка из льдов. Нет, я не сдамся.
Я подымаюсь, отстраняю Андрэ от рычагов.
Пустите, я отдохнул Вы должны исправить провода
И вдруг крик Ионгайи заставил нас оглянуться. Она указывает пальцем на борт Мы оба взглянули туда и отшатнулись.
Из зеленого тумана, из косматого прибоя трав, взбиралась по трапам громадная жаба.
Она ползла, волоча за собой космы водорослей. На ее мясистых горбах тускло мигают зеленые желваки.
Жаба, прошептал Андрэ. Как, в ущелье есть гады?
Жаба забралась на третье колено трапа, встала на задние лапы. Чудовище выше меня. Его лапы опутаны влажными стеблями, травы тянутся за ним по ступенькам.
Я отстегнул с ремня парабеллум.
Господи-ди-и-ин, донесся вдруг гортанный звук.
Это был голос голландца Мы бросили ему веревку.
Матрос тяжело перевалил через борт и грохнул на половицы зеленой и влажной грудой мхов, осоки и корней, сочащих белый сок.
Из-под его тела, из-под этой дышащей горы травырастеклась темная болотная жижа
Скорее! крикнул капитан, я буду стрелять, а вы рвите наросты мхов с его спины, обрубите корни от рук
Куски влажной студенистой зелени, эти бугры, приросшие к спине Ван-Киркена, присасывались к моим рукам тысячами устьиця отрывал их ногтями, сбрасывал за борт
Скоро в ржавой болотной луже лежало перед нами освобожденное тело Ван-Киркенаиссохший скелет, обтянутый коричневой кожей. На левой руке, на темной плети, бросилась мне в глаза побелевшая синяя татуировка: две пушки со скрещенными знаменами и русалка, у которой рыбий хвост раздвоен жалом.
Под впалыми веками повращались глазные яблоки. Матрос покосил запекшими губами и вздохнул.
Не выпуская из рук медного рычага, Андрэ позвал его.
Ван-Киркен, куда вы бежали?
Ван-Киркен бежал на темную реку, в ущелье, прохрипел матрос, вращая темными белками. Там корабли Я надумал бежать из плена Гиперборейцев Да То был хороший корабль на трясине Но ваши травы охватили меня Стебли опутали ноги Я не мог подняться Оплели живот. Травы тянули из меня соки, пили меня. Клянусь, я рвался, корчился, но ваши травы сильнее И тогда ваша птицаона железная, у нее два медных глаза, упала с неба и потрясла болото. Лопнули корни на моих ногах. Я пополз к лестнице на ваш железный замок.
Да.
Безмолвный, прошептал я.
Да, железная птица. Ее принесла под серым крылом другая, у которой красные глаза Она сбросила железную птицу вниз.
Привидения, лихорадка, бред, крикнул Андрэ, повертывая рычаг.
Сверкал огонь бесшумных электрических выстрелов.
Мы прижались к стенке каюты.
Пламя озарило коричневое страшное лицо Андрэ, черную голову матроса, бледное тонкое лицо Ионгайи
«Железная птица, железная птица, странный бред». Я посмотрел через борт.
Внизу зеленая мгла, шум трав, идущих прибоем. И там, на последней ступеньке трапа, два желтых огня.
«Вот она, птица с медными глазами Бинокль, если бы бинокль».
Капитан, где бинокль? говорю я.
Тут, на шнуре, снимите сами
Я повертел медную нарезку бинокля, навел стекла и, дрожа от радости, схватил Андрэ за сухую кисть.
Что с вами?
Вот бинокль, смотрите Я сменю вас у рычагов.
Куда смотреть?
Вниз, к трапу
Постойте, я там вижу два желтых огня.
Да.
Этомедь. На ней отблеск зари.
Да.
Крыло.
Да, стальное крыло.
Но это Но там Как это у вас называется. Я читал
Там аэроплан, капитан Там люди, спасение!..
Над трясиной, зацепив крылом лестницу, повис летательный аппарат.
Мы втроем сбежали к нему, прорубаясь топорами в зарослях.
Обвешанные стеблями, зелеными волокнами, в кусках мокрого мха, оборванные, тяжело дышащие, мы походили, вероятно, на леших
Но аппарат пуст Ни одного следа на сырой траве. Дверка кабинки открыта Людей нет. Окно разбито.
В кабинке, на кожаном маленьком кресле, брошены пустые консервные банки, помятые бидоны с бензином, инструменты
Обшивка потерта, но виден черный номер 2 Вторая цифра точно сцарапана.
Сброшенная машина с помятым мотором, с разбитыми стеклами, говорит о крушении, о гибели в тумане.
Безмолвные принесли в ущелье этот стальной остов так же, как неведомое подводное течение выносит сюда потонувшие корабли.
На медных частях моторов, которые лоснились маслом, я отыскал выпуклые буквы: «Роллс-Ройс».
В кабинке капитан Андрэ поднял стопку листков.
Тут же, у колес, мы рассмотрели находку. Эти тонкие листки, вероятно, были вырваны из записной книжки. Бумага просвечивала водяным знакомлев на глобусе.
Записи карандашом, почерк торопливый, скачущий. Стерты концы строк:
«3.100 кило груза. 5 часов вечера, на борту».
«Туман».
«10 часов вечера. Запад».
«Половина бензина истрачена».
«Если это 88° 31 северной широты».
«Туман».
«Ледяные горы»
Люди, исследователи, тихо сказал я
Они погибли у ледяных гор, так же тихо сказал Андрэ, 88° 31 северной широты Еще до полюса Они не долетели до тех белых полей, куда течение принесло вашу шхуну Вечная память
Андрэ прочел краткую заупокойную молитву.
А теперь назад, иначе травы захватят нас
Но, капитан, мы подымем машину на борт, говорю я твердо.
Хорошо, если вы хотите.
И мы исправим ее.
Кажется, это нетрудно.
Тогда мы я не могу говорить, судорога радости стиснула мне зубы.
Седые брови Андрэ косо взлетели:
Тогда вы улетите.
Да. Мы все.
Он ничего не ответил. Он быстро вбежал по лесенке в кабинку, мелькнул за рулем.
Его глаза влажно и радостно засияли.
Это лучше воздушного шара, моего дряхлого слона Это прекрасно.
Пилотом будете вы, капитан.
Андрэ засмеялся:
Посмотрим Но скорее за работу.
Как мы звали Ван-Киркена
Мы придумывали сотни ласковых имен, умоляли, выкрикивали ругательства, ярые проклятия, я даже стрелял
Но Ван-Киркен исчез.
Втроем мы втянули машину к нам на корабль.
С инструментами, клещами, отвертками, измазанный машинным маслом, я лазил по аппарату. Работа так поглотила меня, что я забыл все.
В баках был бензинесли я успею собрать машину, если я успею
Ионгайя не отходит от меня. Она мне мешает.
Да не мешай ты! прикрикнул я на нее.
Девушка протянула ко мне руки, она зовет
В ее голосетревога, глаза полны слез Что-то недоброе.
Я выбрался из аппарата. Девушка тянет меня за рукав к лаборатории Андрэ.
Не сразу я увидел капитана. Он лежал во весь рост, лицом к полу. Сухие плечи колебало тяжелое дыханье.
Кругом разбросаны книги, разбитые микроскопы, осколки приборов, обрывки
Я опустился на колени.
Вам дурно Вы больны?
Оставьте меня.
Андрэ сел на пол, по-турецки. Его глаза горячо блистают. Седые волосы прядями падают на измученное лицо.
Капитан, что случилось?
Онон Все разбил, все растоптал Ненависть, бешенство уничтожили работу долгих лет
Ван-Киркен?
Да Он словно отомстил за свое пробуждение Все потеряно Но я найду, найду
Конечно, найдете, говорю я. И потом мы все равно
Полетим?
Я исправлю машину.
Погасший старческий взгляд равнодушно скользнул по мне.
Хорошо полетим
Его белая голова трясется. Я теперь вижу тысячи мелких морщин, паутина дряхлости, темными тропинками пересекают его лицо
Я говорю ему о полете, о провианте, о маршруте. Мы вместе рассматриваем арктическую карту, которую я отыскал у него на полках.
Подумайте, вы увидите землю Как она изменилась за эти тридцать лет
Да, да, покорно качает он седой головой.
Голоса живых, птицы, смех, улицы, смены ночи и дня Мы увидим рассвет, дождь промочит нас до нитки Ваши старые, седые друзьяони еще живывстретят вас.
Да, да
Я знаю, я верю, мы долетим до людей Ободритесь, капитан
И я спешу к аппарату. Ионги не отходит от меня. Крыса бегает за ней, как котенок, а курица сидит у нее на плече.
От голода и усталости глаза девушки, как черные факелы
Ионги, Ионги, полунемая девушка из льдов
Последняя гайка ввинчена
По крылу аэроплана сползаю к рулю. Дрожат тросы.
Вдруг свистнуло что-то у головы. Широкий нож вонзился в обшивку кабинки. Я узнаю это широкое, старинное лезвие Ван-Киркен.
Он здесь, на корабле, он следит, охотится за нами Все равно. Машина собрана.
На медных моторах скользящий блеск: они смеются мне багряной улыбкой. Сердце колотится, как горячий кулак. Я нагибаюсь к пропеллерам Пальба, свист оглушает меня. Ветер вздул волосы:
Ионги, берегись, Ионги.
Радостный гром канонады, салют освобождения: машина в порядке.
Пот, слезы, грязь текут у меня по лицу. Я глотаю слезы и хохочу, хохочу
Вихрем проносятся скользящие, коричневые лопасти пропеллеразавертелось колесо надежды.
Ионги! меха, карты, воды, хлеба Н-е-е-си
Вдалеке, вдоль стены кают пробежал Ван-Киркен. Волчье, темное тело, со впалым животом, обмотанным тряпками. В зрачках желчь, смешанная с кровью
Железная балка просвистела мимо меня, со звоном разбила стекло в кабинке.
Я прыгнул с машины. Запустил в матроса стамеской Он скрылся.
В два прыжка я был у лаборатории Андрэ. Он вышел мне навстречу. Мы столкнулись.
Капитан обмотан медными проволоками, его руки, его голова трясутся.
Капитан, машина готова.
Я нашел провод.
Он не слышит, он быстро проковылял мимо.
Ионги! зову я. Хлеба, воды, карты.
Она несет. Она вынырнула из пожелтевшего поля, которое я так и не скосил. Жатвы мы не дождемся. Мы увидим другие поля, мы увидим мокрых грачей, телеграфные столбы Ласточки Радость Земля
Я смеюсь, я плачу. Ионги помогает мне сваливать в кабинку провиант. Она тоже смеется и плачет Ионги, Ионги полунемая
Но где капитан?
Капитан! капитан! я соскакиваю, бегу в лабораторию. Толкаю железную дверь
Капитан, откуда свет?
Андрэ повернул ко мне голову. Его сухое лицо ярко озарено.
Иллюминация снова в порядке, говорит он.
Его волосы белой бурей подняты над головой.
Но машина исправлена, капитан. Пора в дорогу
Андрэ встает, опираясь на стол. Он неузнаваем: его дряхлость исчезла. Что-то гордое и что-то стремительное в повороте головы. Что то непобедимое в стиснутых губах, в том, как твердо прижаты к столу смуглые, крепкие ладони Он усмехается:
Я остаюсь.
Вы шутите не вовремя, капитан.
Нет, я остаюсь
Эта покойная улыбка, эта гордая белая голова, это старческое лицо, озаренное сильным пыланием ламп, на миг бесят меня.
Тогда я возьму вас силой
Сжав кулаки, я иду на него.
Остановитесь, выслушайте капитан отстраняет меня рукой.
Хорошо, я буду слушать Но бензин выгорает Скорее.
Ван-Киркен уничтожил все Мне удалось восстановить И я двинулся дальше. Я очень близок к концу.
К какому концу? Я моряк и в ваших ученых исследованиях ничего не понимаю Торопитесь Бензин выгорает
Я буду говорить просто Тут на корабле два холма, могилы Стринберга и Френкеля В них колышутся и дышат мои товарищи Их тела растеклись по растительным клеткам, по неисчислимым волокнам Они превращены в травы, но я огородил их, я знаю, где они А зеленое ущелье, громадные шиповники, папоротники, водоросли, влажные трясины А смутный рассказ Ионги А Ван-Киркен, обросший мхами, как жаба А травы, которые без устали идут на приступ Поймите, весь этот Зеленый Остров кишит тысячами душ Когда-то здесь была человеческая жизнь. Но растения победили Может быть, тот ледяной город у Золотого Пика последний след человека. Травы стерли тут человеческую жизнь, она растеклась по миллионам нитей-волокон, напоила корни, согнулась в узлы зеленых ветвей Но кругом наслюди, живые люди, превращенные в травыи в ущелье, на кораблях, в трясинахдуши героев, вождей, воинов, жрецовслышите, они колышутся, шумят
Что вы хотите сказать?
Я хочу сказать, что смерти нет, что Стринберг и Френкель живы Годы бродил я тут один с этой мыслью Я многое нашел. Вы видели, что я разгадал сон льда, победил замерзание. Но это открытие меня не утешало Я искал и я скоро найду обратный путь от травы к человеку, от смерти к жизни. Тогда в тех двух могилах я снова найду товарищей Как замерзшие проснулись в моих конденсаторах, так и они сольются и встанут в моих цинковых формах Я уже знаю систему температур и пульсаций, вызывающих живое дыханье Будет день, когда из темной лаборатории выйдут на солнце мои товарищи, засмеются, протирая глаза, и скажут:Андрэ, как долго мы спали без снов. Почему ты не будил нас
Безумие! крикнул я, закрывая ладонями лицо, точно защищаясь от призраков.
Нет!
Лицо капитана в пылании ламп, запавшее, иссеченное морщинами, с пустынным огнем остановившихся глазужасно и величественно дрогнуло, точно от удара молнии.
Нет, не безумие. Будет так. Будет.
И тогда донесся подавленный вопль. Я задрожал: это голос Ионгайи.
Мы оба бросились из каюты
У лестницы в трюм мы наткнулись на комья серых куриных перьев в крови. След, след
По лестницам, где медные поручни сверчены в жгуты, я сбежал в глубину темных колодцев-трюмов. Андрэ отстал
Пробоина в борту Края заросли косматым крапивником, точно из воздушного грота видна зеленоватая мутная даль острова.
В косых столбах света из пробоины, как миллионы ржавых игл, кружатся семена трав
Тут на железном полу, дорожкой красных монеток, замелькали капли крови.
След, след
И у трюма я наткнулся на Математика.
Крыса лежала на спине, с подогнутыми в сухие горсточки лапками. Шерсть сбилась на животе от сгустков крови. Голова размозжена.
Ярость затрясла меня.
Сжимая парабеллум, я крался в трюмы.
Из-под босой ступни осыпался песок, шуршали вороха свисающих водорослей
Тьма трюмов, пасти железных пещер Стены сочат влажную плесень На железный пол, мне на голову, каплет противная, теплая слизь, травяная жижа.
Я крадусь между бочек, ящиков, обросших мхом, давно превращенных в мягкие скаты, курганы
Внезапно во тьме подо мной мигнул красноватый туман огня
По отвесным ступенькам я неслышно соскользнул вниз. Повис
Подо мной у костра стоит Ван-Киркен. Его морщинистое темное лицо с запавшими глазницами, почерневшее от копоти и дыма, наклонено над Ионги Она связана, рот забит куском черного сукна.
Обглоданное крыло тлеет на угольях.
Я прыгнул, рукояткой ударил голландца по голове.
Вор, убийца!
Он поднялсямы сцепились, мы покатились, грохоча, по железному полу, он отбросил меня. Поднялся оскаленный, черный от копоти
Не подходи! я навел парабеллум. Или, клянусь Богом, я уложу тебя
Пистоль У гипербореев пистоль, пробормотал голландец. Его зубы залязгали.
Ван-Киркен, за что ты убил мою птицу, отвечай!
Господин, пощади Мне хотелось есть
А крысу?
Проклятая бросилась на меня, когда я подхватил курицу. Я только отбивался от укусов.