Видел когда-нибудь, как чеканят медали? прервал меня Джек.
Нет, а что?
Для этого нужны два штампа. Первый, чтобы только форму придать, и второй, для тонкой отделки.
Я не понимал, к чему это он.
Это потому, что мелкие детали на металлической пластине не отпечатываются. Сначала надо сделать черновой вариант. Джек посмотрел на нас с Беккиследуем ли мы за его мыслью.
И что? с легким нетерпением спросил я.
На медали обычно изображается чье-то лицо. То, что мы сейчас видим, типичный черновой вариант. Рот, нос, глаза, кожа, костивсё как будто на месте, недостает только деталей, мелких линий, характера. Неужели не видите? Это заготовка, которой нужен финишный штамп!
Он был прав. Раньше я никогда таких лиц не видел. Не скажешь даже, что оно рыхлоеэто действительно заготовка, недолицо какое-то. Жизненный опыт на нем не отпечатался, вот что.
Кто он вообще такой?
Не знаю. Тут под лестницей есть фанерный шкафчик со всяким хламом: тряпье в коробках, перегоревший утюг, пылесос, лампы разные. И старые книги. Я полез за одним справочником, смотрюмертвец лежит на коробках. Перепугался до смерти, выскочил, как кот из собачьей будки, шишку себе набил. Джек потрогал макушку. Потом вытащил его, думал, вдруг еще жив. Когда наступает окоченение, Майлс?
Часов через восемь-десять.
Потрогай-ка его. Джек торжествовал так, словно великое открытие сделал.
Я приподнял запястье мертвой руки. Она была гибкая и даже не слишком холодная.
Никакого окоченения, так?
Да, но в некоторых условиях На самом деле я не знал, что и думать.
Можешь перевернуть его, если хочешь, но на спине и затылке ран тоже нет. Непонятно, с чего он умер.
По закону мне не полагалось осматривать трупы. Я снова прикрыл мертвеца чехлом и сказал:
Может, поднимемся наверх?
Да, пойдемте. Джек пропустил нас вперед и потушил свет в бильярдной.
Наверху Теодора, предложив нам сесть, зажгла лампы, ушла на кухню и вернулась уже без фартука. Она села в кресло, мы с Бекки на диван, Джек устроился на качалке. Почти вся передняя стена у них в гостиной стеклянная, и за ней открывается вид на городские огни внизу. Красивая комната.
Выпьете что-нибудь? спросил Джек.
Нет, спасибо, сказал я.
Теодора и Бекки тоже не захотели.
Мы обратились к тебе, Майлс, продолжал Джек, не только как к доктору, но и как к человеку, трезво оценивающему факты. Даже если они не такие, какими должны быть. Ты не из тех, кто будет доказывать, что черноеэто белое, только потому, что тебе так удобнее. Мы в этом убедились на собственном опыте.
Я промолчал.
Можешь сказать еще что-нибудь о теле внизу? спросил Джек.
Я помолчал еще немного, теребя пуговицу, и наконец решился.
Да, могу. В этом нет никакого смысла, но я дорого дал бы за возможность сделать его вскрытие. Знаете, что я, как мне кажется, обнаружил бы в нем? Я обвел взглядом всех троихони ждали продолжения. Я не нашел бы причины смерти. Всё у него внутри окажется в столь же идеальном состоянии, как и снаружи. Все органы в рабочем порядке, запускай хоть сейчас.
Я дал им свыкнуться с этим и добавил еще кое-что. Чувствовал я себя, как полный дурак, но в своей правоте был уверен на сто процентов.
Это еще не всё. Думаю, в желудке у него ничего не будет. Ни крошки пищи, переваренной или нет. Пусто, как у новорожденного младенца, и в кишечнике то же самое. А почему? Я снова обвел взглядом аудиторию. Потому, что тот субъект внизу вообще не умирал. Оттого и причину смерти определить невозможно. Мало того: он никогда и не жил. Вот так. Я снова сел на диван. Довольны теперь?
Да-а. Джек выразительно кивнул. В моей безумной голове зародилась та же идеяя просто хотел, чтобы кто-то меня поддержал.
А ты, Бекки, что скажешь?
Я в полном шоке и, пожалуй, все-таки выпью. Бурбон с содовой, если можно.
Мы все улыбнулись. Джек привстал было, но Теодора сказала:
Я сама. Всем то же самое?
Мы сказали, что да.
Теодора раздала нам стаканы, и Джек сказал:
Мы с Теодорой тоже так думаем. Я ей ничего не говорил, между прочим. Показал покойника и предоставил самой судить, как и тебе, Майлс. Это она сравнила его с незаконченной медалью: мы видели в Вашингтоне, как их делают. Мы весь день толковали об этом и решили тебе позвонить.
Никому больше не говорили?
Нет.
А полицию почему не вызвали?
Сам не знаю. Вот ты вызвал бы?
Нет.
Почему же?
Сам не знаю. Не хочется, усмехнулся я.
Вот то-то. Джек поболтал кубики льда в стакане и медленно произнес: По-моему, это не полицейское дело. Все мы понимаем, что это не просто труп. Тут что-то страшное а что, непонятно. Я почему-то уверен, что мы можем сделать только одно, единственно правильное, а если ошибемся и угадаем неверно, случится нечто ужасное.
Что же тут можно сделать? спросил я.
Не знаю. Меня разбирает позвонить президенту Соединенных Штатов, поднять по тревоге армию, ФБР, морпехов, кавалерию вроде того. Он юмористически покрутил головой и сразу же посерьезнел. Мне надо, чтобы какой-нибудь правильный человеквсе равно ктоосознал, как это важно, и поступил правильно, не совершив ни одной ошибки. Вся штука в том, что любой, кому я откроюсь, может оказаться неправильным и наломать дров. Полиция исключается сразу. Тут Джек понял, что повторяется, и замолчал.
У меня такое же чувство, подтвердил я. Как будто от наших действий зависит судьба всего мира. Когда в медицине встречается трудный случай, ответ иногда приходит сам собой, ниоткудаподсознание, скорее всего, срабатывает. Джек, спросил я, какой у тебя рост?
Пять-десять.
Это точно?
Да, а что?
А в том внизу, по-твоему, сколько?
Столько же.
Теперь скажи, сколько весишь.
Один стоун сорок фунтов. Как и он. Это ты точно определил, но в остальном мы как-то не очень похожи.
Есть у вас штемпельная подушечка?
Не помню. Есть? спросил Джек жену.
А что это?
Чернильная подушка. Для штампов.
Кажется, была где-то. Теодора принесла подушечку, Джек достал из другого ящика лист бумаги.
Я смочил подушку чернилами, прижал к ней все пять пальцев Джека и сделал на бумаге хорошие, четкие оттиски. Потом кивнул на дверь в бильярдную и спросил:
Вы с нами, девочки?
Девочки явно не хотели туда идти, но не хотели и одни оставаться.
Да, идем, сказала наконец Бекки, и Теодора тоже пошла.
Джек включил свет над столом. Абажур качнулся, я хотел поправить его и сделал только хуже из-за дрожи в руках. Амплитуда его колебаний от края стола до головы мертвеца бросала тени на лоб и создавала впечатление, что труп шевелится. Не глядя на лицо незнакомца, я прижал к подушечке пальцы его правой руки, один за другим, и оттистул их на бумаге прямо под отпечатками Джека.
У Бекки вырвался стондумаю, мы все почувствовали то же, что и она. Одно дело строить теории, что этот человек никогда не жил, и совсем другоеполучить наглядное доказательство. Это затрагивает какие-то первобытные глубины в твоем мозгу. Никаких папиллярных линий на его пальцах не было: мы видели перед собой пять густо-черных кружков. Сбившись в кружок, мы рассмотрели вблизи эти пальцы, с которых я вытер чернила: гладкие, как щечка младенца.
Джек, пролепетала Теодора, меня сейчас вырвет.
Он обхватил ее и повел наверх.
Вы верно определили, сказал я им, вернувшись в гостиную. Это действительно заготовка, не получившая финишной обработки.
И что теперь делать? спросил Джек. Есть идеи?
Могу предложить кое-что но если не захотите, никто вас не упрекнет. Уж точно не я.
Говори, мы слушаем.
Я подался вперед, упершись локтями в колени, и сказал Теодоре:
Если сочтешь, что это тебе не по силам, лучше не надо. Вот что я предлагаю, Джек: оставьте его на столе. Ты ляжешь спатья тебе дам снотворное, но Теодора спать не должна. Каждый час она будет спускаться и смотреть на на тело. Если заметишь хоть малейшую перемену, тут же беги наверх и буди Джека. Выходите оба из дома и приезжайте ко мне.
Лучше откажись, если думаешь, что не сможешь, сказал Джек жене.
Она потупилась, посмотрела на нас с Джеком и спросила:
А как это может выглядеть? Перемена?
Мы промолчали, и она задала новый вопрос:
Но Джек проснется? Я смогу его разбудить?
Дашь пощечину, и проснется. Если станет невмоготу, буди его в любом случае. Остаток ночи можете провести у меня.
Теодора снова вперила взгляд в ковер на полу и наконец сказала:
Думаю, что выдержу, если смогу разбудить его, когда захочу.
А почему бы нам не остаться с ними? спросила Бекки.
Думаю, что не стоит. Мне кажется, в доме должны остаться только те, кто здесь живет постоянно, иначе ничего не получится. Не знаю, откуда у меня такая уверенностьпросто чутье. Думаю, здесь должны остаться только Джек с Теодорой.
Джек посмотрел на Теодору и сказал:
Ладно, попробуем.
Мы поговорили еще немного, глядя на городские огни, но всё уже было сказано. Около полуночи, когда почти все огни погасли, Белайсеки поехали с нами в город забрать машину. Высадив их на парковке, я повторил Теодоре инструкции: чуть что будить Джека и сматываться. В саквояже у меня был секонал, и я дал его Джеку, наказав принять только одну таблетку. Мы попрощалисьДжек улыбнулся при этом, Теодора даже и не пыталасьи разъехались в разные стороны.
Тут есть связь, правда, Майлс? сказала Бекки на пути к ее дому. Между этим и Вилмой?
Я покосился на нееона смотрела прямо перед собойи бросил небрежно:
Ты думаешь?
Да, просто сказала она. Были ведь и другие случаи?
Было несколько. Глядя на дорогу, я поглядывал и на Бекки.
Она молчала до самого дома и только тогда сказала, все так же глядя прямо перед собой:
Я хотела сказать тебе об этом после кино. Со вчерашнего утра у меня появилось чувство что мой отец совсем не отец! Выпалив это единым духом, она с ужасом посмотрела на темную веранду своего дома, закрыла лицо руками и разрыдалась.
Глава пятая
Опыт по части женских слез у меня небогатый, но в книгах пишут, что женщину надо просто обнять и дать ей выплакаться. Это мне представлялось наиболее мудрым решением: я нигде не читал, что женщину надо развлекать карточными фокусами или пятки ей щекотать. Итак, я поступил мудро, обнял Бекки и дал ей выплакаться. Если после всего виденного в подвале Белайсеков Бекки считала своего отца самозванцем, которого от папы не отличить, что я мог возразить ей? Кроме того, мне нравилось ее обнимать. Бекки не слишком крупная, но и не миниатюрная и сконструирована по высшему классу. Она прекрасно помещалась в моих объятиях здесь, в машине, на пустой ночной улице. Ее щека прижималась к моему лацкану. Я очень боялся и даже паниковал, но это не мешало мне наслаждаться.
Когда плач перешел в редкие всхлипывания, я спросил:
Может, ко мне поедем? Эта мысль явилась внезапно и очень взволновала меня.
Нет. Бекки нагнула голову и принялась рыться в сумочке. Я не боюсь, Майлс, мне просто тревожно. Она достала платочек, промокнула глаза. Папа, наверно, болен на себя не похож. Не могу я его бросить в такое время. Она улыбнулась мне, неожиданно поцеловала в губы и тут же вышла. Спокойной ночи, Майлс, позвони мне утром.
Я смотрел, как она идет по кирпичной дорожке к темному дому. Вот она поднялась на крыльцо, вот открылась и снова закрылась входная дверь. Я сидел и крутил головой, вспоминая, что о ней думал в начале вечера. Вот тебе и добрый приятель в юбке. Подержи красивую женщину в объятиях, дай ей поплакать, и пожалуйста: ты уже рвешься ее защищать и таешь от нежности. Потом к нежным чувствам примешивается секс, и начинается то самое, чего я на какое-то время надеялся избежать. Нет уж, сказал я себе, заводя машину. Буду держать ухо востро. Не хватало еще впутаться во что-то серьезное так скоро после крушения брака. В конце квартала я оглянулся на белый дом Бекки, понял, что могу без особых усилий не думать о ней, хотя она мне очень нравится, и стал думать о Белайсеках там, на холме.
Джек наверняка уже спит, а Теодора смотрит из окна гостиной на город. Может, в этот самый момент она видит фары моей машины, не зная, что это я. Я воображал, как она пьет кофе, перебарывая ужас перед тем, что лежит в бильярдной. Как набирается смелости спуститься туда, нашаривает впотьмах выключатель, смотрит на белую фигуру на зеленом сукне
Когда часа два спустя зазвонил телефон, лампа у моей кровати еще горела. Я читал, не думая, что усну, но уснул почти сразу. Взяв трубку, я машинально посмотрел на часы: было три.
Алло, сказал я. На другом конце повесили трубку, хотя я ответил с первого же звонка. Я всегда отвечаю на звонки сразу, каким бы усталым ни был. Алло! повторил я и даже потряс аппарат, но трубка молчала. Во времена моего отца ночная телефонисткаон их всех по именам зналсказала бы ему, кто звонил. В такой час это был бы единственный огонек на ее коммутаторе, и она запомнила бы, кто вызывает доктора. Теперь у нас на всех телефонах диски, экономящие целую секунду при каждом наборе, сверхчеловечески точные и совершенно безмозглые. Диск не подскажет, где найти доктора ночью, когда тот срочно требуется больному ребенку. Иногда мне кажется, что мы вылущили из жизни всё человеческое.
Я сидел на краю кровати и тихо ругался. Меня достало всё в целом: ночные звонки, таинственные события, недосып, женщины, не желающие оставить меня в покое, собственные мысли. Может, встать, раз такое дело? Нет уж. Я погасил свет, улегся снова и стал уже засыпать, когда на крыльце послышались чьи-то шаги, а за этим последовал звонок в дверь и отчаянный стук в стекло.
Это были Белайсеки: белая, онемевшая от ужаса Теодора и смертельно спокойный Джек. Перекинувшись с ним всего несколькими словами, мы подняли Теодору по лестнице, уложили в гостевой комнате, и я ввел ей амобарбитал внутривенно.
Джек сидел с ней минут двадцать, держа ее руку в своих. Я, как был в пижаме, пристроился тут же в кресле. Когда Джек наконец взглянул на меня, я сказал бодрым докторским голосом:
Она теперь проспит часов до восьми-девяти, проснется голодная, и всё с ней будет в порядке.
Джек кивнул, и мы вышли.
Стены у меня в гостиной белые, на полу простой серый ковер от стены до стены. Обставлена она плетеной голубой мебелью, купленной когда-то родителями. Здесь, на мой взгляд, сохранилась простая мирная аура прежних времен. Мы с Джеком отпили каждый из своего стакана, и он заговорил, глядя в пол:
Среди ночи Теодора стала трясти меня за грудкия лег не раздеваясьи закатила мне такую пощечину, что зубы задребезжали. Она Джек всегда старается подбирать слова поточнее, она не то что звала меня, просто повторяла со стоном: Джек, Джек Он выпил еще и продолжил: Прихожу в себя и вижуона в полной истерике. Кинулась к телефону, набрала твой номер, швырнула трубку и стала требоватьтихо, как будто кто-то мог ее слышать, чтобы я поскорее ее увез. Джек дернул щекой и стал рассказывать дальше. Я, не подумав, повел ее вниз, в гараж, а она упираетсячуть лицо мне не расцарапала. В итоге мы вышли через парадную дверь, но она к гаражу и близко не подошла, ждала меня на дороге. Он посмотрел в черное ночное окно. Не знаю, что она такое увидела, но догадаться могу, как и ты. Сам я смотреть не пошелзнал, что надо быстро уносить ноги. За всю дорогу она не сказала ни слова, только тряслась, прижималась ко мнея ее обнимал за плечии бормотала: Джек, Джек. Мы получили свое доказательство, Майлс: эксперимент удался. И что теперь?
Я не знал, что. Даже не притворялся, что знаю. Сказал только, что хотел бы взглянуть.
Я тоже, но Теодору я одну не оставлю. Она с ума сойдет, если проснется одна в пустом доме.
У меня в уме сложился целый сценарийс вами, думаю, это тоже случается. Как я еду к Джеку один, как выхожу из машины. Вслушиваюсь в тишину, иду в гараж, ищу в темноте выключатель. Захожу в бильярдную, добираюсь ощупью до стола в надежде, что коснусь сначала дерева, а не холодной неживой кожи. Натыкаюсь на стол, дергаю за цепочку, лампа над ним зажигается, и я смотрю на то, что вогнало Теодору в истерический шок.
На этом месте мне стало стыдно. Я не хотел делать то, на что уговорил Теодору, не хотел ехать туда ночью один. И злился на себя за то, что подыскиваю предлоги не ехать. Свой гнев и стыд я излил на Джека.