Спит Егор посреди поляны и нет никого рядом с ним, и в то же время вся тайга склонилась над ним и баюкает его, нашептывает сны, один лучше другого.
И в снах тех звери и птицы, деревья и травы приходят к нему, говорят с ним на своем языке, и все слова понятны ему, и нет нужды называть живых существ придуманными людьми именами, ибо и он сам, и все ониедины и неразделимы. Все, что дышит, растет, движется, все, что рождается, изменяется, обращается в прах и снова возрождается, все это, от микроба до кита, было им, Егором, и он был всем этим, живым, вечным.
Изменяюсь, следовательно существую.
Суть живого в вечном изменении, и Егор изменился. Изменился, но не изменил ни людям, ни лесу
Глава седьмая
Через неделю на него наткнулись эвенки, переходившие реку. Егор сидел на берегу рядом с каменной пирамидкой и разговаривал с кем-то невидимым. Он долго не признавал людей, заговаривался и твердил, что онуже не он, и что в нем заключены все деревья и все звери тайги. Его отмыли, накормили, посадили на оленя и привезли в стойбище. Пока ожидали вертолет, Егор бродил по стойбищу, заговаривал с оленями, гладил собак, и те не кусали его. О нем заботились и обращались с ним как с больным человеком, свихнувшимся от долгого блуждания по тайге и растерявшего разум. На все вопросы он отвечал односложно, но от разговоров не уклонялся и похоже было, что он не видит большой разницы между оленем и человеком. Прилетел вертолет, и его увезли на базу геологов, а оттудав город.
Его поместили в больницу. Лежал он в светлой комнате вместе с тремя больными. Один из его соседей был генералиссимусом галактики и от его команд хотя и не гасли звезды, но сны снились беспокойные. Поэтому Егор на ночь превращался в дерево и спал без сновидений до самого утра.
Его лечащий врач охотно беседовал с ним, слиш-ком-то не разубеждал, а лечил согласно науке, стремясь расщепить его многоликую душу.
Однажды случилась беда. Генералиссимус галактики затыкал черную дыру в пространстве и, не рассчитав сил, упал с кровати и сломал руку. Генеральская гордость не позволяла ему закричать, он сидел на койке и тихонько стонал. Егор не стал звать врачей, он взял соседа за руку, посмотрел на нее, неестественно искривленную и беспомощную, и увидел сквозь кожу и мышцы острые отломки костей. Он нежно, но сильно сжал руку и ощутил, как что-то выходит из его ладоней, перетекает в чужое тело, и сидел так, пока сосед не затих и боль не успокоилась. Потом он аккуратно сместил отломки, сдавил пальцами уже безболезненное место и увидел, как слабо светящийся ореол вокруг его ладоней наращивает свечение, разгорается и короткими пульсирующими волнами проникает до костей чужой руки. Через полчаса кости срослись, а вскоре генералиссимус мог свободно шевелить рукой и очередным своим приказом по галактике он наградил Егора орденом Сверхновой звезды и назначил его на должность смотрителя Белых карликов. Егор поблагодарил за честь, и с этого дня они сблизились.
У генералиссимуса было простое человеческое имяВасилий Петрович, было ему за пятьдесят, раньше работал биофизиком. Конечно же, он не считал свое теперешнее состояние болезненным, продолжая искренне верить в свое высокое предназначение. Своеобразная логика не изменяла ему, он обстоятельно доказывал Егору, что вся галактикаэто единый живой организм, а он, Василий Петрович, средоточие разума ее, и непосильное чувство ответственности за судьбы миллиардов звезд не дает ему спать и сводит с ума. Он хотел покоя, но из созвездия Лебедя доносилось эхо войны, в которой сгорали сотни звезд, он хотел спокойно заснуть, но на бесчисленных планетах развивалась жизнь, и врывалась в открытый космос, и свертывала пространство, деформировала время и не подчинялась приказам генералиссимуса. Тогда он жестоко наказывал бунтовщиков вспышками сверхновых звезд, проваливал цивилизации в черные дыры, превращал звезды в пыль и свет. Но он был один, а звезд миллиарды, и во всей галактике не было места, где бы он мог преклонить голову свою.
Кем бы вы хотели стать? спросил у него Егор. В каком образе вы бы обрели покой?
Василий Петрович подумал и сказал:
Хочу быть звездной пылью А потом сказалНет, хочу быть атомом водорода Нет, хочу быть квантом времени Нет, хочу быть везде и нигде, всегда и никогда А потом сказал:Нет, я вообще не хочу быть, хочу покоя.
В эту ночь он опять плохо спал, слал проклятия в адрес системы Сириуса, кого-то возносил, кого-то низвергал, пришла сестра и сделала ему укол. Василий Петрович успокоился, и Егор увидел, что человек этот старый и уставший, и надо ему помочь. Он положил ему руку на лоб, переместил ее на висок, на темя, на затылок, прикоснулся щекой к его щеке, сделал то, что собирался сделать.
Когда Василий Петрович проснулся, то некоторое время лежал с открытыми глазами, смотрел в потолок и улыбался.
Я ушел в отставку, сказал он Егору. Мой пост занял достойный, теперь ячастное лицо и хочу завтракать.
С этого дня он быстро стал поправляться, и скоро врачи признали его здоровым. Их выписали в один день.
Егора пригласили в кабинет заведующего, тот полистал его толстую историю болезни, захлопнул ее, пригладил ладонью, и неожиданно сказал:
Егор, вы абсолютно здоровый человек. У меня такое ощущение, что даже более здоровый, чем были до того, как заблудились в тайге.
Хотелось бы верить, что это мы вылечили вас, но не буду тешить себя иллюзиями. К сожалению, мы во многом бессильны. Ни вашу так называемую болезнь, ни болезнь вашего соседа лечить мы не в силах. И мне, как врачу, очень любопытно, как вы этого добились?
Я же вам объяснял, доктор, осторожно сказал Егор, вряд ли я могу добавить еще что-нибудь. Я не знаю, как я это делаю, но делать могу очень многое.
Биоэнергетика? спросил врач. Вы читали об этом?
Что-то читал раньше, не помню. Я знаю только, что все живое на земле объединено в один организм.
Биополе, сказал врач. Есть такая теория. Может быть, вы мне покажете что-нибудь? Не бойтесь, я вас считаю и буду считать абсолютно здоровым, несмотря ни на что.
Хорошо, сказал Егор.
И превратился в стайку птиц. Лазоревки, гаички, мухоловки, пищухи, жаворонки, трясогузки, коньки, сорокопуты, свиристели, зяблики, щеглы разлетелись по комнате и, рассевшись по углам, запели песни, каждая свою.
Интересно, сказал врач, откинувшись в кресле. Как бы то ни было, но это чертовски интересно. Послушайте, Егор, что вы намерены делать дальше? Да прекратите петь, я свой голос не слышу, и вся больница сейчас сюда сбежится.
Жить, ответил Егор многоголосым хором. И бороться за спасение леших.
Ну хорошо, хорошо, я верю вам. Нет, правда, это не просто вежливость врача, я очень хочу поверить вам. Но это совершенно непонятно. Глядя на вас, я склонен сам считать себя безумным.
Как вы научились всем этим штукам?
Очень просто, ответил Егор, соединяя разрозненные части тела в одно, человеческое, я преодолел границы своего тела и перестал быть одиноким. И, по-моему, я стал бессмертным.
Научите меня, сказал врач. Это трудно?
Я научу всех, ответил Егор. Это очень трудно, но возможно. Я могу быть свободным?
Да, конечно, я вас не держу. И, кстати, почему вы не ушли отсюда сразу? Ведь это очень легко для вас.
А кем бы я ушел отсюда? усмехнулся Егор. Ну уж нет, дайте мне справку, что я здоров.
Он дождался Василия Петровича, и они вместе вышли из больничных ворот. Бывший генералиссимус был совершенно одиноким, за время его болезни умерла жена, а дети разъехались, и Егор пригласил его к себе.
Сам Егор вернулся на свою старую работу, а Василий Петрович выхлопотал пенсию, целыми днями сидел дома и мастерил странные приборы. По вечерам они беседовали, иногда спорили, каждый доказывал свое, и убедить другого не мог.
Человек создал вторую природу, говорил Василий Петрович, и это естественный путь эволюции, а живая природалишь необходимая ступень, с высоты которой человек дотянется до всемогущества, до звания Человек Космический. Быть единым с земной природой? Пустяки, переходный этап, мы будем едины с космосом. Космические корабли? Примитив. Человек должен передвигаться в пространстве без этих консервных банок. Ты превращаешься в любое существо, а человек научится превращаться в свет, в поток частиц, в гравитационное поле и еще черт знает во что. Биополе? Прекрасно.
Но это лишь часть единого энергетического поля Вселенной. Ты возмущаешься тем, что человек противопоставил себя окружающей живой природе? А ятем, что человек противопоставил себя всему космосу и собирается его завоевывать! Смешно. Право же, смешно и наивно. Так же человек завоевывал и земную природу, и до того увлекся, что да ты и сам не хуже знаешь, чем это обернулось.
Однажды пришел тот самый врач. Он разыскал адрес Егора, не без удивления застал его в компании отставного генералиссимуса, и сказал, что помнит об обещании Егора научить его кое-чему.
Для чего это вам? спросил Егор.
Я врач, сказал тот. Я хочу лечить людей. Мне очень тяжело сознавать свое бессилие. В конце концов, это не честно, если вы можете спасти больных, а не хотите. Научите меня, и если вы не против, то будем вместе бороться за ваших леших. Я молод и у меня много сил.
Хорошо, сказал Егор, я научу вас.
С тех пор врач каждый вечер приходил к нему домой и, стойко перенося скептические усмешки Василия Петровича, учился тому, что не проходили в его институте, и вообще нигде не проходили.
Он был начитанным, верил во всякую чертовщину, обрадованно нашел подтверждение смутным слухам о филиппинских врачевателях, извлекающих опухоли без рассечения кожи, и даже придумал свою теорию о проникновении в тело посредством перехода в четвертое измерение. Эта теория была встречена Василием Петровичем оглушительным смехом, он до сих пор испытывал неприязнь к врачам и ничего поделать с собой не мог.
В конце концов у врача стало получаться кое-что. Он и сам не мог бы объяснить, как все это выходит, но он нашел в себе тот барьер, переступая через который, человек перестает быть человеком, а превращается в нечто новое, в другое, более совершенное существо.
Поздней весной Егор не высидел дома и после коротких сборов уехал в тайгу, на то самое место, где он впервые ощутил себя как часть единого целого, чье имяВселенная.
Василий Петрович продолжал мастерить свои диковинные приборы, он нацеливал на звезды голубые объективы и втайне вздыхал о том времени, когда он правил галактикой и все это безграничное небо было подвластно ему.
Врач продолжал свое дело, уже самостоятельно совершенствуя себя, он исцелял неизлечимое и избегал неотвратимое.
Егор вернулся не один. С ним пришел бородатый человек, имевший странную привычку подмигивать сразу обоими глазами. Они подолгу пропадали где-то вдвоем, громко спорили о непонятных вещах и даже дрались, а Василий Петрович растаскивал их и клялся расщепить на мезоны.
Сам он не дожил до осени. Умирая, он завещал, чтобы его тело отправили в космос, где бы оно, постепенно приближаясь к солнцу, упало бы на его поверхность, и сгорело бы в его недрах, и превратилось бы в поток фотонов, летящих во все концы вселенной, живой и бессмертной.
А врач делал свое дело, писал воззвания, требуя внести леших в Красную книгу, сочинял статьи, которые никто не хотел печатать, яростно спорил и верил, что настанет день единства человека и его планеты, такой маленькой и такой хрупкой.
А. СтоляровТРЕТИЙ ВАВИЛОН
А. Столяров. Третий Вавилон.
Сб. «День свершений»,
Ленинград, «Советский писатель», 1988
СООБЩЕНИЯ ГАЗЕТ
Сегодня в 5.55 утра по местному времени четверо неизвестных лиц, вооруженных автоматами и ручными гранатами, захватили самолет «Боинг747» американской авиакомпании «Пан-Америкэн», выполнявший рейс БомбейКарачиФранкфурт Нью-Йорк с 359 пассажирами на борту. Террористы в форме сотрудников службы безопасности подъехали к самолету на похищенной ими автомашине с номерными знаками администрации аэропорта. * * * Париж. Несколькими выстрелами в упор здесь был убит президентгенеральный директор государственной машиностроительной фирмы «Рено» Жорж Бесс. Группа неизвестных поджидала Ж. Бесса около его дома, когда он возвращался с работы. Убийцы скрылись. * * * С очередным признанием огромных масштабов, которые приняла в стране наркомания, выступил президент Рейган. Он обратился с речью к присутствовавшим в Белом доме послам США в ряде государств с призывом принять участие в борьбе против общенационального бедствия. * * * Израильская артиллерия вновь подвергла обстрелу южноливанские селения, расположенные вдоль северной границы так называемой «зоны безопасности», незаконно созданной захватчиками на ливанской территории. Под огнем агрессора оказались населенные пункты Хумин, Султания, Джарджуа, а также ряд деревень в южной части долины Бекаа.
I. Четыре минуты
На ступеньках при выходе я споткнулся и кубарем покатился вниз. Но не упал: Ивин, как на тренировке, точным движением направил меняя мешком плюхнулся на сиденье, толкнув головой шофера. Тот крякнул, сухо щелкнула дверца, машина описала по двору визжащий полукруг, отъехали сплошные железные ворота, в рыхлом свете зарешеченной лампочки мелькнула напряженная фигура часового, который медленно, будто во сне, опускал полусогнутую руку, и мы вырвались на улицуво мрак и зябкую осеннюю морось.
Я возился, пытаясь повернуться и при этом не задеть руль.
Ты чтоспал? спросил Ивин, наблюдая.
Немного.
Оно и видно.
Ступеньки тут у вас
Я уселся.
Канада, доложил Ивин. Северо-Западные территории. Двести километров к востоку от Шинакана. Климон-Бей. Химическое производство средней мощности. Спецификация неизвестна. Завод не зарегистрирован в «Индексе».
Я присвистнул.
Военный объект?
Наверное.
Боевые ОВ?
Судя по всему.
Дальше!
Неуправляемый синтез в реакторе, резкое повышение температуры, неисправность систем охлаждения. Опасность взрыва и выброса отравляющих веществ. Рядомгородок на тысячу двести жителей. Представляю, какая там сейчас паника. Охранная автоматика не сработала.
Конечно. Иначе бы Нострадамус не возник.
Прибавь, Володя, попросил я, хотя полуночные тихие дома и так размазывались от скорости.
Не надо, сказал Ивин. Успеем.
Тогда дай закурить.
Ты же бросил.
Ладно. Бросил так бросил. Откуда он звонил?
Телефон-автомат на углу Зеленной и Маканина. Это напротив «Яхонта».
Однако, сказал я.
Самый центр.
Да.
Машина неслась по пустынной набережной. Сиреневые фонари лягушками распластались в лужах. Блестела в реке чернильная вода. На другой стороне высоко, под самыми тучами, ныряли красные огни телебашни.
Там, на Маканина, проходной двор, глядя в проваливающийся под колеса черный асфальт, сказал шофер. Длинный такой сквозняк с выходом и на Зеленную, и на Вазовскую и в Бойцов переулок. Я помню, когда гнали пацанов, которые залезли в «Радиоаппаратуру», ну, в прошлом году
Я откинулся на сиденье и прикрыл нетерпеливые глаза. Наконец-то. Я уже боялся, что Нострадамус не объявится никогда больше. В последний раз он звонил дней десять назад, Регистр СССРсоветский сухогруз «Нараян» во время шторма получил сильную течь и тонул в Атлантике. Между прочим, в том же квадрате находилось английское торговое судно. Миль тридцать к югу. Капитан утверждал, что сигналов СОС они не принимали, рация была неисправной. Обычная история. Погибло пять человек. Западные агентства молчали. Пять человек это не цифра. Вот если бы пятьсот человек. Или пять тысяч Был процесс в Гааге. Капитана, кажется, оправдали. В таких случаях ничего доказать нельзя. Эсминец «Адмирал Крючков» спас команду, сетками выхватывая полуобморочных людей из кипящей воды.
Сто шестьдесят семь членов экипажа.
Четырнадцать женщин
Ивин слушал сводку.
Опоздание две минуты, сказал он.
Ого!
Я открыл глаза.
Две минутыэто было много.
Канада, глубокомысленно объяснил Ивин. Пока прозвонили компьютерами Американский континент, пока вышли на Европу через спутники связи, пока ответила Евразийская телефонная сеть
Я взял трубку и нажал несколько клавиш.
Это Чернецов. Закройте район, примыкающий к сектору. По плану «Равелин». Датоже Стяните туда ближайшие ПМГ. Пусть ищут Нострадамуса. Пусть качественно ищут. Сколько их? Отзовите из соседних районовпод мою ответственность.
Уже, недовольно сказал дежурный.
Я порядком осточертел им своим Нострадамусом.
Зеленые стрелки часов показывали половину четвертого.
Да ты не волнуйся, сказал Ивин, демонстративно закуривая. Мы его найдем. Не призрак же он в самом деле.
Я не волновался. Призраки не пользуются телефоном. У них другие методы. Я мысленно видел карту города и на нейсектор, обведенный жирным красным карандашом. Сектор Нострадамуса. Район, откуда он звонит. Совсем небольшой район. Нострадамус почему-то никогда не выходил за его пределы. Будто привязанный. Я видел, как сейчас, поспешно изменив направление, синие вспышки ночных патрулей стекаются к этой красной черте и идут внутрь, неожиданно пронизывая фарами туманные дождевые недра. Я не волновался. Операцию репетировали много раз, в ней не было ничего сложного. Чтобы плотно замкнуть кольцо требовалось четыре минуты. Всего четыре. Нострадамусу будет некуда деться ночь, пустые улицы. Разве что он живет в этом районе. Хотя маловероятно. Глупо звонить оттуда, где живешь. Он ведь не может не понимать, что мы его усиленно разыскиваем. Я не волновался изо всех сил, но попробуйте не волноваться, если уже две недели подряд, как проклятый, ночуешь у себя в кабинете, рассчитывая неизвестно на что. Хорошо еще Иван подменял меня время от времени. Не слишком часто. И Валахов тоже подменял. Правда, Валахов не верил в Нострадамуса.
Приглушенно заверещал телефон.
Слушаю, сказал я.
Докладывал дежурный по городу. В секторе прочесывания были обнаружены двое: работник хлебозавода Васильев, возвращающийся из смены, и гражданин города Орла некто Шатько, который торопился на вокзал с огромным чемоданом. Это было явно не то. Васильев только что вышел из ведомственного автобуса, водитель подтвердил, что везет его непосредственно от ворот предприятия, а что касается Шатько, топожалуйста, у нас никому не запрещается, экономя на такси, тащить чемодан самому, пешком, через весь город, даже в такую погоду.
У меня упало сердце. Я, конечно, не думал, что первым же задержанным окажется именно Нострадамус, но всегда есть слабая надеждаа вдруг?
Четыре минуты уже истекли.
Кто курирует «Храм Сатаны»? покашляв, неожиданно для самого себя, спросил я.
У Ивина поползли изумленные брови.
Но ты же не собираешься
Кто в настоящий момент курирует «Храм Сатаны»? скрипучим неприятно-официальным голосом повторил я.
Я курирую, таким же официальным голосом сообщил Ивин.
Результаты? официальным голосом спросил я.
Нет результатов, официальным голосом ответил Ивин, скучно глядя вперед.
Какое у них следующее мероприятие?
Черная месса.
Когда?
Послезавтра.
Где?
Шварцвальд, у Остербрюгге. Ведьмы и голодные демоны. Вурдалаки. Я тебе не советую: там каждый раз бывают якобы случайные жертвы.
Ты же работаешь в контакте с полицией
Ивин молчал.
Разве не так?
Потому и нет результатов, что я работаю в контакте с полицией, неохотно сказал он.
А «Звездная группа»?
Это Сиверс.
И что?
Умер Херувим.
Убийство?
Пока неясно
Ладно.
Я покусал ноготь на большом пальце.
Подъезжаем, сказал шофер.
По обе стороны мрачного гранитного углового дома на уровне второго этажа причудливой вязью неоновых трубок горела надпись: «Яхонт». В красных бликах ее, как памятники, неподвижно стояли двоемокро блестя.
Сиверс шагнул мне навстречу.
Обнаружили еще экземпляр, Халидов, студент университета, пьяный и без документов. Говорит: был в компании. Он тебя интересует?
Нет, сказал я.
Сиверс хмуро кивнул.
Мы его задержалипока.
Отпечатки? спросил я.
Каша, лаконично ответил Сиверс. Особо не рассчитывай.
Я и не рассчитывал.
Где Валахов?
Крутится.
Еще не закончили?
Так некоторые сложности
Пошли!
Я просто не мог стоять на месте. Предчувствие неудачи угнетало меня.
Мы прошли темный двор, где на задниках магазина уныло мокли груды деревянных ящиков, через кромешную арку проникли во второйузкий, как колодец, вымощенный булыжником. Сеялся невидимый комариный дождь. Было холодно. Сиверс ладонью отжимал воду с костлявого лица: Дорога разрыта, машина не пройдет, зачем ты приехал, отрываешь от дела, сидел бы себе в кабинете и прихлебывал чай Он был прав. Мне следовало сидеть и прихлебывать. Ивин ядовито похмыкивал сзади. Как твои «звездники»? в паузе спросил я. «Звездники» на месте, буркнул Сиверс. Кого проверили? Весь «алфавит». Даже так? У них большое радение: восходит Казерог. А кто проверял? Верховский. Понятно. Я перепрыгнул через лужу, в которой желтела консервная банка. У меня не оставалось никакой надежды. Верховскому можно было верить. Если он говорит, что «алфавит» на месте, то «алфавит» на месте. «Звездная группа» отпадает. Девяностолетний туркмен, носитель мирового разума, сидя на молитвенном коврике, прикрыв больные глаза и раскачиваясь, выкрикивает в старческом экстазе бессмысленные шантры на ломаном русском языке, а покорный «алфавит», буквы мироздания, инженеры, медики, кандидаты наук, окружающие его, склоняются и целуют полы засаленного халата, искренне веруя, что Великий Космический Дух низойдет с небес и просветлит их грузные томящиеся души. Трое убитых за последние полтора годаушедшие к звездам. Ритуал посвящения в избранные, отречение от всего земного, культ наготы и безволия. Махровая уголовщина. Хорошо, что не придется влезать в эти дела. Я поежился и глубоко вдохнул холодный насыщенный влагой воздух. Значит, полный провал. Значит, вся операция к черту. Нострадамус опять испарился бесследно. В одиннадцатый раз. Он умеет испаряться бесследно. Значит, метод исчерпал себя. Четыре минутыэто наш предельный срок. Меньше нельзя.
Налево, сказал Сиверс.
Пригибаясь под аркой, мы выбрались в тесный переулок, один конец которого был перерыт траншеей. У раскрытого телефона-автомата, присев на корточки, копошились люди в резиновых накидках. Вдругощетинились голубыми фонариками.
Уберите свет! приказал невидимый Валахов. Это гражданин Чаплыгин.
Гражданин Чаплыгин был в плаще поверх полосатой пижамы и в незашнурованных ботинках на босу ногу.
У меня бессонница, пробормотал он. Я курил в форточку, гляжумилиции много
Вы кого-нибудь видели здесь?
Никого.
Припомните хорошенько: кто-нибудь звонил из этого автомата?
Гражданин Чаплыгин выпучил глаза.
Будто филин.
Телефон уже неделю не работает
Как не работает?
Произошло быстрое движение на месте. Головы повернулись. Один из сотрудников Сиверса носовым платком осторожно снял трубку и послушал.
Лицо его приобрело туповатое выражение.
Не работает, растерянно подтвердил он.
Я посмотрел на Сиверса. Сиверс задумчиво моргал и вода капала с его редких пружинистых ресниц.
Я отвернулся.
В машине Ивин сказал:
Ничего не понимаю. Мы ошиблисьбывает. Но компьютер указал именно на этот автомат. Европейский ВЦ Закурил очередную сигарету. О чем ты думаешь?
Шелестели шины. Морось ощутимо усиливалась. Набухли туманные шары света под проводами. Я расслабленно лежал на сиденье. Проносились черные окна. Мигали светофоры на безлюдных перекрестках. Где-то здесь, в сердцевине дождя, одинокий и неприкаянный, бродил загадочный Нострадамус и жестокие глаза его, будто рентген, пронизывали город.
Я думаю о докторе Гертвиге, сказал я.
Ивин ошарашенно повернулся.
Кто такой, почему не знаю?
Доктор Гертвиг умер в семнадцатом году.
Когда?!
В январе тысяча девятьсот семнадцатого, незадолго до февральской революции.
Парадиагностика?
Да.
Погружение в историю?
Да.
Ну ты даешь, после выразительного молчания сказал Ивин.
2. Доктор Гертвиг и студент
Луна была яркая и большая/просто невозможная была луна. Резкой чернью обдавала она булыжник на мостовой, битый череп фонаря, синюю листву в саду. Как мертвый ящер, ощетинясь оглоблями, лежала поперек улицы растерзанная баррикада. Напротив нее, у здания рынка, зияющего каменным многоглазием, будто приклеенные, стояли Кощей и Тыква. Кощей гоготал и длинно сплевывал, а Тыква подкручивал свои дурацкие намыленные усы. Прямо зло брало: давно ли бегали, как куропатки, теперь гогочут.
Человек, невидимый в низкой подворотне, шевельнулся и лунный свет упал на фуражку, какие носят студенты. Нуслава богу, тронулись, пошли к площади, во мрак собора. Тыква переваливался, а Кощей придерживал шашку. Говорят, это он убил Сапсана, зарубил во дворе участка, еще в июне. Садануть бы по ним из револьверанельзя, нет револьвера, зарыт дома, в сарае, под поленницей. Не такое сейчас время, чтобы разгуливать с револьвером.
Погрузив кулаки в карманы тужурки, упрятав лицо в поднятый воротник, человек быстро пересек улицу и прильнул к чугунной ограде. Взялся за железные прутья и, легко переломившись в воздухе, махнул прямыми ногами на ту сторону.
Тотчас, заколачивая в землю булыжник, из Кривого переулка вывернул конный отряд и поплыл в бледном сияниипризрачные лошади, призрачные люди.
Казаки дремали в седлах.
Человек с головой ушел в синюю листву. Разогнулись ветви. Он знал, куда ему идтик двери на стыке двух глухих стен. Он достал ключи. Ключи у него были. Застучало сердце. Ай, да Абдулка, медный котел! Не обманул все же, подлец, дурацкая рожа! Зачэм рэзать такой бедный доктор, совсем нищий Плохо живетслуга нету, жена нету, сам ноги моет Иди другой этажбаба живет, фабрика имеет шибко толстый, богатый, деньги в подушку зашилзолото, Абдулка знает Ее рэжьбабу не жалко Убей, пожалуйста, дай Абдулке пятисот рублей Абдулка хитрыйпьяный был, ничего не видел
Сотню взял за ключи, пузатая сволочь.
В тусклом гробовом свете паутинного окна угадывалась черная лестница. Он поднялся на второй этаж и чиркнул спичкой. Лезвие ножа просунулось в щель, звякнул сброшенный крючоквсё! Он проскользнул пахнущее аптечными травами между-дверье, миновал светлую кухню, где цепенели тарелки, кастрюли и раздутый, сияющий медалями бок самовара. В коридоре было хоть глаз выколи, но он помнил, что дверь в библиотеку третья направо. Об этом рассказывал Сапсан. Гертвиг почему-то доверял ему. Именно ему. Правда, Сапсана больше нет. Исчез после провалов в организации, я даже имени его не знаюпросто Сапсан. Он первый понял, что это означает: врач, который не ошибается в диагнозе. Вообще не ошибается. Даже не осматривает пациентов. Мистика, не иначе. Оккультные знания. Что-то по ведомству госпожи Блаватской.
Он стоял посередине библиотеки. Луна струилась в широкие окна и корешки книг за стеклом налились жирным золотом. В простенке громоздился резной стол с секретером. Дай бог, чтобы это оказалось здесь. Потому что может быть тайник, сейф, абонемент в банке. Где еще хранить миллионное состояние? Но не деньги же мне нужны. «Медицина часто утешает, иногда помогает, редко исцеляет» Записки какие-нибудь, протоколы наблюдений, просто лабораторный дневник Он не замечал, что бормочет себе под нос, руки уже сами выдвигали верхний ящик, наполненный бумагами. Пальцы дрожали от нетерпения. Страховой полис, поручительство, векселя на имя господина Констандине то, на пол Старые документы, аккредитив, кипы желтых акцийне то «Немецкий банк развития промышленности», «Гампа», «Товарищество железных дорог Юго-Востока России» Ящик был пуст Он вдруг испугался, что двойное дно и перевернул его. Бронзовый подсвечник в виде обнаженной нимфы нерешительно качнулся на краю зеленого сукна и звякнул по ковру. Он обмер, закусив пальцы. Боже мой, нельзя же так, он же все погубит этой спешкой.
Внутри квартиры распадались неопределенные шорохи. Или кажется? Дно чистое, простое, без тайника Дальше, фотографии на ломком картоне, остолбеневшие лица, женщины со вздернутыми плечами, мужчины в касках, на пол, давно умерли
Диплом медицинского факультета Санкт-Петербургского Императорскогоне то Письма, груды писем Опустившись на колени, он разбрасывал их. Третий ящикага! История болезни. Поближе к свету, хорошо, что луна яркая Господин Мохов Евграф Васильевич, пятидесяти трех лет, купец первой гильдии, житель города Саратова, обратился по поводу Крохман Модест Сергеевич, сорока девяти лет, мещанин, житель Санкт-Петербурга, обратился по поводу Грицюк Одиссей Агафонович Быстрый Яков Рафаилович Дымба Мустафа Двести диагнозов. Палладину потребовался год, чтобы повторно собрать их Чисто научные интересылюбезный господин Палладии, который все понимает Обещал помочь с документами, потому что нынешние документы барахло, дрянь, на грани провала Четвертый ящикистории болезнинекогда, на пол Дно простое, без тайника Теперь с другой стороны, тоже четыре ящика А затем секретер из множества отделений