Молодой все-таки снизошел к объяснению. Теперь он излагал причины выселения с той же готовностью, с которой раньше отказывался от каких бы то ни было объяснений.
Вы губите местное население! говорил он, ударяя ладонью по столу в такт своим словам. Давно доказано, что вмешательство высших цивилизаций в дела туземцев приносит один только вред. Могут произойти самые неожиданные социальные катаклизмы.
Пеулынаши друзья. Мы ничего плохого им не делаем. Спросите их, мы хоть одного из них убили?
Виктор видел, что Косматый притворяется, что он ведет какую-то свою игру, но какуюне понимал.
Ваши друзья, ха-ха! театрально хохотал Молодой. Эти ваши друзья обрабатывают ваши поля, охотятся для вас, это скорее ваши рабы! Вы стали рабовладельцем, милейший!
Пеулыне рабы. Они помогают нам, мыим, что плохого?
Чем? Чем, черт возьми, вы им помогаете? Ситец? Бусы?
Почему ситец-бусы? Мы их лечим, оружие даем, лопаты, инструмент всякий. Мы много им помогаем.
Оружие? Да вы хоть соображаете, чем хвастаетесь? Это самое главное обвинение против вас.
Косматый напружинился и мгновенно побагровел.
Что ты нам указываешь, Лисенок? зарычал он. Ты приехал, мы не звали тебя, почему тебя слушать?
От злости Молодой даже привскочил с места.
Вы из себя монарха-то, державного монарха не стройте! Это не я, это Земля вам указывает, родина наша!
Наша родина здесь!
Земляваша родина в высшем смысле. Вы люди
А-а-а, в высшем смысле! Оставь его себе, свой высший смысл. Мы здесь родились и другой родины не хотим. Почему тебя слушать?
Лицо инспектора пошло красными пятнами, тонкие губы искривились, глаза горели бешенствомвот-вот взорвется. Но сдержался, сжал зубы, с минуту молчал.
Значит, так, сказал он наконец с трудом и вполголоса. Мы выселяем вас потому, что здесь вообще запрещено находиться. Во-вторых, ваша колония ведет себя по отношению к местному населению преступным образом.
Ай-ай-ай!
Молодой нервно сморгнул и продолжал:
Ваше вмешательство в естественный ход истории влечет за собой самые гибельные
Пеулы живут в сто раз лучше, чем другие. Кому спасибо?
А кто уничтожил племя атана? Не вы?
Мы. Но они жгли наши дома, убивали нас. И пеулов тоже убивали. Терпеть?
Они и двух минут не могли говорить спокойно. Что-то сделалось с воздухом, со звуками, со значением словабсолютно все колонисты были взбудоражены. Они переговаривались между собой, размахивали руками, угрожающе поглядывали на инспектора. Тот чувствовал эти взгляды, но виду не подавал.
Стены дрожали от органного гудения верхних и нижних ветров, бордовые тучи носились по небу. Будет буря!
Кроме опасности социальной, вы несете в себе опасность генетическую. Вы для пеуловчума. Рано или поздно вы убьете их одним своим присутствием.
Это как это?
Не забывайте, у них генетический код тот же, что и у людей. Ведь вы не можете отвечать за каждого колониста, и если кому-нибудь взбредет в голову м-м-м породниться с ними, то последствия
Да что ты все со своими последствиями? отмахнулся Косматый. Все нормально будет. Последствия!
Пеулы вымрут, если это случится. Вы даже представить себе не можете, какие от этого могут получиться дети.
Почему не могу? Могу. Дети как дети. Только волос больше, да уши длинные. А так обычные дети. У некоторых даже кожа белая.
Да нет, ну откуда вам знать?
А что там не знать? Что я, помесенка ни разу не видел?
Что-о? Как вы сказали? по-детски удивленными глазами Молодой уставился на Косматого.
Я сказал, раздраженно пробасил тот, что никаких дурных последствий не получается. Одна только польза. Свежая кровь
Свежая кровь! И вы еще хотите остаться на этой планете! Вы убиваете их, вы вредите им, как только можете, и еще хотите, чтобы вас не выселяли?! Да вас судить надо!
Косматый вскочил с места. Друзья и Молодой тоже. Один из телохранителей жутковато осклабился и вспрыгнул на стол.
Назад! крикнул Косматый.
Виктор навсегда запомнил этот момент, когда над столом вдруг выросли четыре фигурыКосматый, сжимающий и разжимающий кулаки, нетерпеливые телохранители, Молодой, испуганный, загнанный, нахохленный. Виктор запомнил внезапную тишину, Паулу, почему-то хватающую его за рукав, и то, как сам он, бормоча что-то, протискивается вперед, идет к Молодому, становится рядом, угрюмый, настороженный Как оттаивали глаза Косматого, как он наконец сказал:
Сядем.
Сядем, энергично, с фальшивой бодростью повторил Молодой, и все успокоились. Они сели и с прежним пылом продолжали бессмысленный разговор.
Виктор отошел к полкам за спиной Молодого. Слишком стало опасно. Напротив белым пятном застыло лицо Паулыс ней тоже творилось что-то непонятное. Нет, точно, словно вся планета сошла с ума в тот день перед бурей, которая все грозила и не шла.
Почему, почему Молодой уговаривал их, ведь все было решено и ничего от него не зависело? Почему так ярился Косматый, доказывая свою правоту? Умный человек, он не мог не знать, что все слова бесполезны.
Посмотрите, как вы живете, до чего вы дошли!
Пятьдесят лет назад нас было триста, когда отец взял все в свои руки, а сейчас уже полторы тысячи вот до чего мы дошли! (Элементарная диктатура, бормотал Молодой, ущемление личности, тут и до фашизма недалеко). А никакой диктатуры. Обсуждения, решения, право голоса у каждоговсе это есть.
А бюрократический аппарат? А эти телохранители? Вы посмотрите, сколько бездельников здесь развелось! Это по-вашему не вырождение?
Нельзя так говорить! Парни стараются, гробят себя, ты, Лисенок, ничего в этом не понимаешь, тебя совсем другому учили. Без них невозможно.
И так они спорили, перескакивали с одного на другое, возвращались к пеулам, снова кричали о вырождении, и никак нельзя было понять, кто из них прав. У Молодого не хватало слов, он срывался, терял нить, а Косматый, наоборот, набирал силу. Он даже успокоился, его клокочущий астматический бас уже не ревел, уже гудел ровно и сильно, под стать верхним ветрам, а те словно забрав у него все бешенство, дико орали на разные голоса.
Вы посмотрите, как живут наши люди! Как они одеты! Как устали они!
Молчи, Лисенок! Мы устали, нам некогда и негде щеголять платьями. Это все будет потом.
Потом не будет. Будет все хуже и хуже. Вы посмотрите, они уже норы роют в своих домах.
Норы удобнее, чем дома. Надо только уметь их строить.
У вас нет ни одной ракеты. От вас бегут. Никто из тех, кого вы послали на Кадеко в Космический корпус, не вернулся.
Мозгляки. Этих не жаль. Нам нужны сильные люди.
Вы убьете себя работой, у вас нет ни сил, ни людей, чтобы выжить. И если Земля перестанет вам помогать
А она нам и не помогает. Нам не нужно. Дайте нам сто лет, и здесь будет не хуже, чем на Земле, только не мешайте. Здесь будет огромный красивый город-страна и у каждого будет много еды и много времени отдохнуть.
А пеулы? Куда вы пеулов денете?
Они, конечно, будут жить с нами. Не скалься, Лисенок, они не будут у нас рабами.
Тогда рабами будете вы.
Буря выла на все голоса, верхние ветры пели реквием, нижние визжали простуженно, что-то сильно ударилось в дом, закачалась под потолком самодельная лампа из листьев, но никто не обратил внимания, и Молодому стало казаться, будто все это происходит во сне. Спор ни к чему не приводил, да и не мог привести, спор выдыхался, а Косматый давил, давил, и от двери уже неслись угрозы. Лицо Косматого стало огромным, некуда было деться от его гипнотического расплывающегося взгляда, буря проникла в самую кровь и не давала сосредоточиться.
И наступил момент, когда Молодой перестал спорить, перестал хвататься за голову и бить кулаками по столу, когда он закрыл глаза и устало проговорил:
Не понимаю, зачем все это? Не понимаю. Я здесь ни при чем, зачем вы мучаете меня? Зачем, когда все и так ясночерез неделю придут корабли и переправят вас на Землю, на Куулу, на Париж-100, куда угодно.
Неужели ты не понял. Лисенок, что мы никуда не уйдем отсюда?
Вас не спрашивают, вам даже не приказывают, вас просто заберут отсюда, хотите вы этого или нет.
Лисенок, силой от нас ты ничего не добьешься. Мы не те люди.
Не я. Земля. Вы ничего не сможете сделать. Сюда придут корабли
А мы их не пустим!
Бончарцы одобрительно зашумелиеще чего, пусть только сунутся! Пусть у себя приказывают. Здесь им не Земля!
Молодой слабо усмехнулся.
Каким образом?
Увидишь, Лисенок. Скажи им всеммы будем драться. Скажимы умеем.
Среди всеобщего гама Молодой вдруг вскинулся, встал, впился в Косматого удивленным взглядом.
Я понял! Я только что понял. Вот! сказал он громко и резко, потом повернулся к бончарцам. Вот те слова, ради которых он меня изводил. Слушайте! Весь этот разговорпровокация, ну конечно, и главарь ваш, соответственно, провокатор! Ему нужно одноостаться вожаком. А на Земле он не сможет этого сделать. Он хочет остаться здесь, пусть через кровь, но только здесь, он же не меня уговаривал вас! Ему нужно, чтобы все дрались за него!
Косматый что-то неразборчиво крикнул, перегнулся через стол и сильно толкнул Молодого в грудь. Тот с грохотом повалился на спину.
В следующее мгновение Виктор был уже рядом, уже поднимал его.
Ребята, тихо, ребята, нам пора!
Подлец! бесился Косматый. Х-хармат ползучий! Меняпровокатором!
Молодой еще не пришел в себя, он слабо стонал и трогал затылок, а телохранители с энергичным видом уже лезли к нему через стол.
Ребята, сначала со мной, сначала со мной, ребята! приговаривал Виктор, готовясь к драке. Ему было страшно и радостно.
Стойте! отчаянно крикнула Паула, и Косматый повторил за ней:
Стойте. Пусть убирается.
Телохранители замерли на столе в дурацких позах, даже энергичный вид сохранили, только тот, который больше ненавидел инспектора, крякнул с досадой:
Эх, зр-рра!
Виктор повел Молодого к двери. От сильного напряжения болело лицо.
Ну-ка, ребята, пропустите, а то как бы в самом деле не опоздать. Вон погода какая.
Их пропустили, кто с угрозой, кто с недоумением, кто со страхом. Виктор, не переставая, вертел головой и нес чепуху, а Молодой шел покорно, все трогал затылок. Дойдя до двери, он повернулся к Косматому и хриплым, как со сна, голосом проговорил:
Значит, до скорого!
Убирайся, Лисенок!
Они открыли дверь, вздрогнули от ветра и холода, и тогда Косматый крикнул, перекрывая шум непогоды:
Панчуга, останься!
Зачем?
Останься, тебе говорю. Он сам дойдет.
Виктор с сомнением покосился на Молодого.
Я дойду. Ничего, слабо сказал тот.
Ну, ладно. Я скоро. Задерживаться не буду.
И он вернулся в библиотеку.
* * *
Там распоряжался Косматый. Колонисты сгрудились вокруг стола, мрачные, недоуменные лица, то один, то другой, подстегнутый приказом, срывался с места и, на ходу запахиваясь, уходил в морозную бурю. Дверь почти постоянно была открыта, в библиотеке стало холодно.
Косматый рьяно руководил. Его длинные белые волосы, начинающиеся от макушки, были всклокочены, толстое небритое лицо, утолщенное книзу, из яростного стало яростно-деловитым. Пригнувшись к столу, он водил глазами, выискивая нужного человека, тыкал в него пальцем.
Роман! Тащи сюда все лопаты, какие в запаснике. Быстро!
Как тебя? Том. Бери с собой сынка и записывай, сколько у кого оружия. И какого. Стой! Возьми с собой еще двоих, жука этого и читать умеешь? Хорошо и вот этого. А то не справишься.
А ты иди ко мне домой, попроси у жены самописок побольше. Она знает где. А ругаться начнет, скажия велел. Будем людей расставлять.
Виктор примерно понял, зачем он нужен Косматому, и приготовил, как ему показалось, короткий, точный ответ. Лицо и вся фигура его выражали такое непробиваемое упрямство, что Косматый, скользнув по нему взглядом, довольно ухмыльнулся.
Хорошо смотришь, Панчуга!
Зачем звал?
Погоди. Видишь, дела?
И снова занялся другими. Он не замечал его, даже нарочно не замечал, тыкал пальцем в разные стороны, звал кого-то, кого-то гнал прочь, а Виктор переминался, переминался, пока, наконец, не потерял терпение.
Так что насчет меня, Косматый? Погода портится.
Ты погоди с погодой. Ты мне знаешь что? Косматый не смотрел на Виктора, выискивал кого-то глазами. Вот что. Ты скажи, какое у тебя на катере оружие?
Я против Земли не пойду, выпалил Виктор заготовленную фразу. Зачем тебе мое оружие?
Но Косматый уже отвлекся, снова забыл про Виктора. Правда, был такой момент, когда деловой вид слетел с его лица, глаза расширились, рот съехал набок и проступила такая страшная тоска, что Виктору стало не по себе. Но Косматый тут же набычился, еще больше пригнулся к столу, выставил палец как флаг, рявкнул:
Гжесь, погоди-ка!
Высокий рябой колонист, собиравшийся было уйти, заметно вздрогнул, обернулся и неприветливо спросил:
Ну?
Ты же все равно своего Омара сейчас вызывать будешь, правда?
Что, нельзя?
Так ты ему скажи, пусть с пеулами договорится, в голосе Косматого слышалось непонятное торжество. Пусть они идут сюда с лопатами, норы боевые строить помогут. Да пусть колючек метательных побольше приволокут.
Гжесь замялся, и тогда встрял Виктор.
Так я пойду, Косматый.
Тот метнул в его сторону недовольный взгляд.
А мне говорили, что ты держишь свои слова.
Я не тебе обещал остаться.
Ейвсе равно что мне. Гжесь, что стоишь, иди.
Но послушай, Косматый, какие там обещания? взмолился Виктор. Я же не обещал драться за вас!
Обещалне обещал! отмахнулся Косматый. И слушать не хочу. Гжесь, ну?
Омар не пойдет, угрюмо пробурчал Гжесь. Омар не захочет драться.
А чего еще твой Омар не захочет? вскинулся Косматый, мгновенно ярясь (но тоска, тоска проглядывала сквозь его ярость). Погоди, Панчуга, сейчас. Что тебе тот Омар? Он и десяти лет здесь не прожил, только все портит.
Виктору показалось, будто шум бури усилился, но это было не так, просто смолкли все разговоры в библиотеке.
Гжесь тяжело поднял глаза на Косматого, заговорил медленно, как во сне:
Омар не хочет, чтобы ты командовал нами.
Да ну? притворно удивился Косматый и почти лег подбородком на стол.
Он говорит, что ты не имеешь права делать с нами все, что тебе захочется, что люди устали от тебя. Что мы гнем спины ради того, чего никогда не будет. Эти твои города
Косматый не сразу справился с лицом, сглотнул, прищурил глаза, выпятил губы.
Ну-ну?
Они всем надоели, вот что он говорит.
У Косматого всегда была некоторая кислинка в лице, казалось, он пытается двигать ушами. Сейчас этой кислинки прибавилось.
А он не говорит, твой Омар, что вы бы все сдохли без меня и без моего отца? Он не говорит, что метит на мое место?
Он говорит, с тобой только хуже. И не только он, все так говорят.
И ты, конечно?
Да все!
Косматый загадочно улыбнулся, поманил Гжеся пальцем:
Иди-ка сюда!
Нам и без того трудно, а тут еще и на тебя спину ломай.
Ближе.
Гжесь бубнил и бубнил, он уже не мог остановиться. Он нехотя, шаг за шагом, приближался к столу.
Ни минуты нет от тебя покоя. Все приказы, приказы, теперь вот с Землей воевать вздумал. А я, может, не хочу с Землей воевать!
Еще ближе!
У меня детеныш ногу сломал, с ним сидеть надо. Кому сидеть?
Косматый, не сводя с Гжеся глаз, протянул ладонь к телохранителям.
Палку!
Ему подали непонятно откуда взявшуюся палку.
Ну, так!
И мгновенная серия ударов, справа, слева, по лицу, по животу. Гжесь отшатнулся, заслонился руками, взвизгнул, не удержавшись, упал на спину, тогда Косматый вскочил, отбросил палку и лежачегоногами, ногами! Успокоился. Сел. Кто-то бросился поднимать Гжеся, но Косматый крикнул:
Пусть сам!
Гжесь корчился на полу, пытаясь встать.
И будь доволен, что так кончилось. Убирайся!
Гжесь, наконец, встал, пряча глаза, вытерся рукавом, сплюнул кровь, пошел к выходу. Ноги его дрожали. Остальные молча следили за ним, и ни на одном лице нельзя было прочесть ни осуждения, ни одобрения. Только эмоциональный телохранитель ударил кулаком по колену, довольно крякнул и с победоносным видом оглядел присутствующих. Косматый уже звал другого, тоже, видимо, сторонника Омара, тот мрачно выслушал прежний приказ и молча вышел.
Стой! сказал ему в спину Косматый. У Омара вокс не работает. Он слышит, а передать ничего не может. Ты его вызови и говори сам. Ответа не жди. Понял? Все.
Народ понемногу стал рассасываться. Наконец, у Косматого и для Виктора нашлось время.
Панчуга, сказал он, потирая ушибленную руку, оставайся. Понимаешь, без тебя здесь никак.
Я против Земли не пойду, тупо ответил Виктор.
Я ведь тебя вижу, Панчуга, почти ласково произнес Косматый, ты так упрямишься, потому что знаешьдеваться тебе некуда.
Ну, подумай сам. Косматый, ведь Земля! Что ты против нее можешь?
Так ведь я, Панчуга, что думаю. Разве пойдут они полторы тысячи убивать? Если драться-то будем? Ведь не пойдут, а, Панчуга?
Да они вас
А мы их из пушечки из твоей нейтронной встретим. И пожгем кораблики. А они все равно не пойдут. Гуманисты! А как же?
В своем роде Косматый определенно был великим человеком. Лицо его меняло выражения без малейших усилий. Предельный гнев, вдохновение, деловитость, нежность, хитрость будто множество совершенно разных людей по очереди входили в его тело с одной только цельюубедить. Косматый был гений убеждения, ему можно было противостоять, только закрыв глаза и уши. Но Виктор еще держался. Он даже представить себе боялся, что может остаться на стороне этого спятившего дикаря.
Ты про катер забудь, Косматый, как можно тверже отчеканил он, я против Земли не пойду. Считай, что поговорили. Все. Пока.
Косматый погрозил ему пальцем и захихикал:
А ведь врешь, уже поддаешься, еще немного будешь готов. Вижу, вижу, все вижу! Виктору показалось, что в отличие от Косматого и всех остальных он придуман кем-то с какой-то неясной целью, что он ничего не понимает вокруг, зато все понимают его до конца.
Косматый, я не останусь.
Тебе только на людях неловко. Так это сейчас! Косматый поднял глаза к бончарцам и с дурашливой серьезностью выкрикнул:
Вон! Все вон! Панчугу вербовать буду!
Хватит, Косматый, я пойду.
Стой! Подожди! Сейчас! Косматый вскочил из-за стола, бросился к колонистам. Ну, кому говорю, давайте! Сейчас, Панчуга, сейчас! стал выталкивать их в дверь.
Вскоре библиотека опустела, только Друзья остались. Теперь они сидели рядышком у заколоченного окна. Выла буря.
Вот сейчас и поговорим, суетясь, потирая руки, заспешил Косматый. А и не выйдет ничего, все равно хорошо. Ведь мне, Панчуга, здесь и поговорить не с кем. Главный я тут. А с главным особенно не разговоришься. Все свои какие-то дела у всех, чего-то хотят, да и боятся А мы с тобой вроде как равные. Да ты садись, садись. Вот, «болтуна» выпей.
Пойду я, Косматый, неуверенно произнес Виктор. (Только бы не поддаться, только бы выдержать!).
Ты ведь просто зарежешь меня, Панчуга, если уйдешь. Ты пойми.
Брось, Косматый. Что со мной, что без менявсе равно не получится. Да и не хочу я.
Ты погоди, погоди, горячился Косматый, он странно улыбался, глаза блуждали, вид у него был полусумасшедший. Ты послушай меня! Тыпоследний мой козырь, Панчуга. Лисенокдурак-дурак, а понял, да только не до конца. Их же всех Омар с толку сбивает, умеет, подлец, с толку сбивать, раньше я думалпусть живет, вроде контролировать меня будет, чтобы не зарывался, смотрю нет, другого хочет. Тебя здесь не будет, они и не пойдут. Омар тут такое раскрутит! А тыэто оружие, это сила, без тебя ну никак, Панчуга! Думаешь, я для себя? Думаешь, так мне хочется у них вожаком быть? Ну, пусть хочется, пусть для себявсе равно для них получается! Ведь не о сегодняшнем надо думать, ведь так и пропасть недолго, если о сегодняшнем-то! Не понимают они.
У него было совершенно больное лицо. Он тосковал уже не скрываясь.
Ничего не хотят, пусть Косматый за нас думает, лишь бы нам хорошо, да ладно, я что, я готов, на любую пакость пойду, а это сделаю. Пусть плюются, а только будут на Уале светлые города, будут, Панчуга, для этого ничего не жалко, ты еще их сам увидишь, Панчуга, может и строить сам будешь, ведь и надо-то немногохотеть!
Я не умею спорить. Косматый, отбивался Виктор. Только не мое это дело.
Стоп! Косматый снова переменился, жестко ударил взглядом. Ты боишься смерти? Скажи!
Не понял, угрожающее сказал Виктор.
Страшной, страшной смерти боишься?
Это что, мне?
Ты сначала скажи.
Запомни, Косматый, Виктор сатанел, когда ему угрожали, со мной это будет непросто.
Э, про-осто, так просто, что и опять перемена. Теперь уже хитрость, с прищуром, с какой-то гадкой веселостью, почти шепотом. А вдруг они гуманизма-то и не проявят? Мы им залп, онидва. И ничего не останется и простить тебя некому будет.
Еще свихнешься. Ведь руки на себя наложить можно, а, Панчуга?
И Виктор через силу, не слушая:
Нет. Все зря. Я против Земли не пойду.
Вот затвердил: «Не пойду, не пойду!» А почему не пойдешь? Что там держит тебя? Земля? А ты там и не бываешь, сам говорил. Ерунда. Ничего там тебя не держит.
Хватит об этом. Не знаешь ты ничего.
Знаю, знаю, все знаю. Косматый скучно поморщился. Я тебя так знаю, что все твои дела за неделю вперед вижу. Ты за свободу свою боишься, на все готов, лишь бы свободу свою сберечь, а того не видишь, что от свободы этой ничего не осталось. Так не бывает, Панчуга!
Но Виктор специально не слушал, твердил свое.
Я против Земли не пойду. Хватит. Пора мне.
В течение всего разговора Виктор ни разу не вспомнил о Молодом, о том, что с ним будет, если он останется на Уале.
Паулу с собой возьмешь, ты подумай, Панчуга. Ведь девку тебе отдаем, против всех наших правил, не четырем, а одному, и какую девку! Она б нам таких бончарчиков нарожала, а мы тебе отдаем, пожалуйста, закончится все и забирай ее куда хочешь.
Косматый
Ты погоди-погоди Вот мы ее сейчас позовем, Косматый подбежал к двери, распахнул, крикнул:
Паула! Паула, сюда! Па-а-а-а-а-у-ула-а-а! обернулся:Лева, приведи!
Эмоциональный телохранитель соскочил со скамейки, выбежал прочь. Он вернулся с ней почти сразу же, видно, рядом была.
Паула не вошлавбежала.
Ох, буря, ну буря! Восторг, а не буря! Что в темноте сидите?
Включила свет.
Она была радостно возбуждена, наверное, сказали, что женят. Никогда Виктор не видел ее такой. Вернее, видел, но так давно, что забыл, при каких обстоятельствах.
Вот, Панчуга, бери. Жена. Косматый подобрел и стал похож со своей шевелюрой на рождественского деда.
Виктор молчал и не отрываясь смотрел на Паулу. Та была похожа в этот момент на девочку, которой дарят конфету, но при этом она не уверена, что не разыгрывают.
Жарко у вас, она скинула шубу прямо на руки эмоциональному Леве. Тот встал, как столб, не зная, что делать с неожиданной ношей.
Ну, что? не понятно было, то ли это предложение оценить ее красоту, то ли вопросзачем звали.
Виктор не мог отвести от нее глаз. Он всегда пытался быть объективным и всегда говорил себе, что не так уж она и красива, волосы слишком черные, подбородок великоват, глаза не так чтоб уж очень умные, но сейчас он забыл про все. Она и потом, в течение одиннадцати лет, будет вызывать в памяти именно этот момент. Вся в движении, яркая, радостная Чересчур было в ней этой радости, вот что.
Косматый взял ее сзади за плечи, сказал ласково:
Так вот, Паула, жених твой артачится, обещания своего исполнить не хочет. Говорит, не пойду к вам. Что делать будем?
Глаза ее с прежней радостью смотрели поверх Виктора в стену, будто видела она там что-то необычайно интересное. Так слепые иногда смотрят.
А что делать? Пусть уходит.
Да нет, так не получится, мягко возразил Косматый. Нам женишок твой нужен. Ракета его нужна.
Старинное слово «ракета» Виктор только в книгах встречал. Он никак не мог отделаться от впечатления, что перед ним разыгрывают какой-то очень дешевый спектакль.
А что больше нужноракета или он? спросила она, все так же глядя в стену.
Да ракета вроде больше нужна.
А ты его убей. Паула с наивным удивлением перевела взгляд на Косматого, мол, что ж сам-то не догадался. Вот и ракета будет.
Так тоже не пойдет, девочка, засмеялся Косматый, нам с ракетой без него не управиться. Ты уж попробуй его уговорить. А не уговоришь, мы с тобой вот что сделаем.
Косматый, как бы задумавшись, взглянул на телохранителей.
Вот мои парни, чем не мужья тебе. У нас ведь, Панчуга, сам знаешь, с женщинами трудновато, у нас на каждую женщину три, а то и четыре мужа полагается, а твоей Пауле мы только двоих определим. Честь! Как считаешь, Панчуга?
Эх! сказал Лева, прижимая к груди шубу, хорошо!
Все они смотрели на Виктора. Косматый, склоненный к Пауле, ехидный, довольный, Паулаона все еще улыбалась приклеенной своей улыбкой, телохранители смотрели и ждали чего-то. Виктор только сейчас увидел, что свет в библиотеке красный, и стены красные, и глаза, и лица, и руки. И дышать было трудно.
Так что, остаешься, Панчуга? крикнул Косматый, но как-то медленно крикнул, словно сквозь вату.
Я, сказал Виктор, против Зем Паула! Пойдем отсюда.
Он посмотрел ей в глаза и увидел в них сочувствие и любовь, да, черт возьми, любовь, ту самую, что в начале, тогда.
Паула!
Вик, останься, попросила она. Иначе никак.
Вот какие у меня молодцы, чем не мужья, ни к кому особенно не обращаясь, бормотал Косматый.
Потом, много позже, Виктор поймет, что нервозность, почти истерика, которая владела всеми в тот день, шла исключительно от Косматого. Косматый находился тогда в крайней степени возбуждения, и возбуждение это передавалось другим.
Я не могу. Я
Выбирай, Панчуга!
Ты врешь, врешь, Косматый. Ты нарочно!
Паула, властно и зло сказал Косматый, пойдешь за них, если он не останется?
И она так же властно и с такою же злобой:
Пойду.
Виктор пошатнулся и деревянным шагом пошел к выходу. Взялся за дверь. И услышал сзади жалобный, рыдающий голос Паулы:
Вик, останься! Если ты уйдешь Ну, пожалуйста, Вик!
Потом он будет со стыдом вспоминать, как бросился к ней, как держал ее за плечи, как заглядывал ей в глаза (но уже ни следа той любви, вообще никакого чувства, одна скука), как морщился, как прижимался щекой к ее волосам, как просил ее уйти с ним, просил не надеясь, просто потому что не мог не просить, и все это на глазах у Косматого, который ходил рядом и ждал, когда закончится эта бессмысленная горькая сцена.
Будь хоть намек у нее в глазах, Виктор остался бы. Только досада и равнодушие, будто и не было ничего.
Он замолчал посреди слова, оттолкнул ее с силой, отвернулся, побежал к выходу, телохранители пытались перехватить его, но вся их сила была в кулаках да в ножах, он с ними легко справился, с муженьками. Треск суставов, пара сдавленных криков, шум падениявсе случилось легко и быстро. Дверь, сорванная с петель, еще падала, а он уже бежал по площади.
Держите его! закричал Косматый.
И один голос, высокий, злой:
Он предатель! Убейте, убейте его! Стреляйте в предателя!
* * *
Омар добрался до поселка, когда Виктор с Молодым уже улетали.
Что творилось, что творилось вокруг! Нижние ветры словно взбесились, они трепали его, не пускали, сбивали в молоко тяжелую пыль, били ею с размаху. По улицам, по полю, запахнувшись в траву, бродили высокие мрачные смерчи, так холодно было, а ведь только час назад стояла жара, хоть нагишом гуляй.
Он слышал все, о чем говорил Косматый (воке прижат к уху), уже никаких сомнений, уже все, и в первый раз за долгое, долгое время Омар вынужден был придумывать на ходу, как вести себя и о чем говорить. Трудно оставаться честным и мудрым, когда ты уже решил что-то сделать и сделаешь наверняка, независимо оттого, прав ты или неправтогда не поступок зависит от тебя, а ты от поступка, а честность твоя, в конце концов, подогнана будет к поступку и тем самым убита. Омар никогда не признавался себе, что в тот день случились события стыдные и фальшивые, он даже не узнает этого никогда.
На улицах бушевала пыль. Из нее возникали люди, пропадали и появлялись опять, устремляясь за ним, а он вихляющим пеульским шагом шел к дому Косматого. Вокс молчал. Косматый вынырнул вдруг из рыжего молока, в которое превратился мир, он стоял, широко расставив ноги, красный от пыли и холода, и скалил зубы в странной улыбке.