Я как раз хочу найти ее.
Стерн ждал, словно ему сначала нужно было что-то выяснить самому, а потом спросил:
В этих двух словах «Малышу три» есть нечто отталкивающее тебя? Почему?
Я молчал. Он подошел к столу.
Если бы я это знал.
Кто это сказал?
Не знаю э
Он ухмыльнулся.
Опять «э»?
Я ухмыльнулся в ответ.
Ну я сказал.
Хорошо. Когда?
Улыбка сбежала с моего лица. Он наклонился вперед и встал.
В чем дело? спросил я.
Он ответил:
Вот уж не думал, что можно настолько свихнуться.
Я промолчал, и он направился к собственному столу.
Сдается мне, ты уже не хочешь продолжать, так я понимаю?
Не хочу.
А если я, предположим, скажу тебе, что ты хочешь прекратить наш разговор именно потому, что вот-вот обнаружишь искомое?
Тогда почему вы не скажете это напрямую, а потом увидите, как я буду реагировать?
Он покачал головой.
Ничего не могу тебе сказать. Уходи, если хочешь. Я дам сдачу с твоей тысячи.
А часто ли люди отказываются идти дальше, когда оказываются на пороге ответа?
Не так чтобы очень.
Ну и я не собираюсь отказываться. С этими словами я лег на кушетку.
Он не рассмеялся, не сказал «хорошо», никак не выразил своего одобрения, просто поднял телефонную трубку и дал указания:
На сегодня прием окончен. Потом он направился к своему креслу туда, откуда мне его не было видно.
И опять тишина. Полная. Комната явно была звукоизолирована.
Как вы считаете, почему Дин взял меня к себе в дом, хотя я не мог делать ничего из того, что умели другие дети?
Возможно, ты ошибаешься в этом.
Ну нет, проговорил я с полной уверенностью. Я пытался. Для своего возраста я был сильным ребенком, а кроме того, умел держать рот на замке, но во всем остальном ничем не отличался от обыкновенных детей. И не думаю, что отличаюсь теперь, если не считать тех отличий, которыми меня наградило проживание с Дином и его ребятишками.
Имеет ли это какое-то отношение к словам: «Малышу три»?
Я посмотрел на серый потолок.
Малышу три. Малышу три. Я пришел к большому дому по извилистой дорожке, проходящей под чем-то вроде театрального занавеса. Малышу три. Малышу
Сколько тебе лет?
Тридцать три, сорвалось с моих губ, и я тут же как ошпаренный вскочил с кушетки и бросился к двери.
Стерн рукой остановил меня.
Не дури, или ты хочешь, чтобы я потратил впустую полдня?
Что мне с того? Я плачу за это.
Хорошо, как знаешь.
Сколько тебе лет?
Я вернулся и сказал:
Все это мне совершенно не нравится.
Хорошо. Уже теплее.
Но почему я сказал «тридцать три»? Мне же не тридцать три, мне пятнадцать. И еще кое-что
Да?
Это о том, что Малышу три. Это я сказал, правильно. Но если подумать голос не мой.
Как и тридцать три не твой возраст?
Да, прошептал я.
Джерри, дружелюбно проговорил он, бояться тут нечего.
Я понял, что задыхаюсь. Постарался успокоиться и сказал:
Не нравится мне то, что мои воспоминания стали говорить чужим голосом.
Видишь ли, сказал он, наша работа мозгоправов, если так можно выразиться, на самом деле вовсе не такова, какой ее представляют люди. Когда вместе с тобой я вхожу в мир твоего сознания, то есть когда ты сам углубляешься в него, мы обнаруживаем нечто, не столь уж отличающееся от так называемого реального мира. Сначала кажется по-другому, ведь каждый пациент является к нам с собственным набором фантазий, иррациональных событий и загадочных восприятий. Каждый человек обитает в подобном мире. Когда кто-то из древних сказал: «Правда удивительнее вымысла», он имел в виду именно это.
Куда бы мы ни пошли, чем бы ни занялись, нас окружают символы, предметы настолько знакомые, что мы даже не смотрим на них или же не замечаем, если и смотрим. Если бы кто-то мог в точности поведать тебе, что именно он видел и думал, пройдя десять футов по улице, ты получил бы самую искаженную, путаную, туманную и неполную картину из всех, которые тебе приходилось видеть. Никто и никогда не воспринимает окружающее с полным вниманием до тех пор, пока не попадает в подобный моему кабинет. Тот факт, что он рассматривает прошлые события, абсолютно ничего не значит; существенно другое то, что он видит теперь яснее потому лишь, что впервые прилагает усилия.
Теперь о твоем «тридцать три». Едва ли можно получить потрясение более сильное, чем обнаружить в себе чужие воспоминания. Своя личность слишком важна, чтобы можно было позволить себе такое отступление от нее. Учти еще, что мышление закодировано, и человек способен расшифровать лишь десятую часть собственных мыслей. И вот вдруг он натыкается внутри себя на участок кода, вызывающий у него отвращение. Разве трудно понять, что ключ к такому коду ты можешь отыскать единственным способом перестать отворачиваться от него?
Вы хотите сказать, что я начал вспоминать чужие мысли?
Так тебе показалось на какое-то время, но и это важно. Давай попробуем разобраться.
Хорошо. Мне было дурно. Я устал. И вдруг понял, что дурнота и усталость только попытки уклониться.
Малышу три, проговорил он.
Малышу сколько угодно. И три, и тридцать три, и между пятью и семью. Кью.
Кью! выкрикнул я. Стерн молчал. Слушайте, не знаю почему, но, кажется, я нашел дорогу, только другую. Ничего не случится, если я попробую иначе?
Ты сам лечишь себя, напомнил он. Пришлось рассмеяться. Потом я закрыл глаза.
А там Лужайки только что помыли и причесали, и цветы прямо дрожали от страха, как бы ветерок не растрепал их лепестки.
Я шел вверх по дороге, тесные ботинки жали. Я не хотел идти в этот дом, но пришлось. Я поднялся по ступеням меж белых колонн и поглядел на дверь. Интересно, что за ней, но она была такая белая и прочная Над ней, слишком высоко, располагалось окошко навроде веера, и еще два окошка соседили с ней по сторонам. Все три с разноцветными стеклами. Я ткнул дверь ладонью, тут же оставив грязный след.
Ничего не произошло, поэтому мне пришлось постучать снова. Дверь распахнулась. В ней появилась высокая худощавая служанка из цветных.
Что тебе нужно?
Я сказал, что мне надо повидать мисс Кью.
Мисс Кью не разговаривает с такими, как ты, отрезала она. Поди умойся сперва.
Тогда я начал свирепеть я уже на лестнице пожалел, что пришел сюда, заставив себя приближаться днем к людям и все такое, однако, собрав все свое терпение, проговорил:
Мое лицо здесь ни при чем. Где мисс Кью? Ступай-ка разыщи ее.
Она охнула:
Как ты смеешь так говорить со мной?
Я ответил:
Вот уж не собирался никаким образом говорить с тобой. Впусти меня.
Я хотел уже прибегнуть к помощи Джейни. Она запросто сдвинула бы эту тетку с места. Но я сам должен был все сделать. И такого приема не ожидал. Она захлопнула дверь, прежде чем я успел даже раз ругнуться.
Поэтому я принялся колотить в дверь ногами. Вот для чего пригодились башмаки. Немного погодя она снова распахнула дверь, да так внезапно, что я чуть не упал на задницу. Размахивая щеткой, она завизжала:
Убирайся отсюда, подонок, иначе полицию вызову!
А потом толкнула меня так, что я и впрямь упал.
Поднявшись с пола, я кинулся к ней. Она отступила назад, и, когда я оказался поблизости, огрела меня щеткой, но я-то был уже внутри дома. Я как раз отобрал у нее орудие, но совсем рядом кто-то произнес: «Мириам!» с интонацией взрослой гусыни.
Я замер на месте, а служанка истерически завопила:
Ох, мисс Алисия, да вы гляньте только! Он убьет вас. Вызывайте полицию. Он
Мириам! прозвучал тот же голос, и служанка умолкла.
Наверху лестницы стояла строгая с виду женщина в расшитом кружевами платье. Она показалась мне старше, чем была на самом деле, возможно, потому, что рот ее был сжат буквально в ниточку. Должно быть, ей было года тридцать три тридцать три! Смущенные глаза, небольшой нос.
Я спросил:
Это вы и есть мисс Кью?
Да, я. А в чем причина вторжения?
Мне нужно переговорить с вами, мисс Кью.
Нужно? Так выпрямись и открой рот.
Служанка проговорила:
Все, вызываю полицию.
Мисс Кью обернулась к ней.
Успеем, Мириам. Ну, неряха, отвечай, что тебе нужно.
Мне нужно говорить с вами с глазу на глаз, проговорил я.
Не надо, не соглашайтесь, мисс Алисия! выкрикнула служанка.
Успокойтесь, Мириам! А ты говори при ней.
К чертям! Обе охнули. Дин не велел мне этого делать.
Тихо, Мириам. Молодой человек, следует все-таки придерживать язык И тут глаза ее округлились. Кто тебе не велел?..
Дин.
Дин. Стоя наверху лестницы, она опустила взгляд к ее подножию и сказала: Мириам, пусть будет так. Слова эти, похоже, произносила совсем другая женщина.
Служанка открыла рот, но мисс Кью нацелила на нее указательный палец. Словно разглядев на конце его револьверную мушку, служанка капитулировала.
Эй, окликнул я, вот твоя щетка.
Я уже намеревался кинуть ее этой тетке, но мисс Кью пошла ко мне и отобрала у меня щетку.
Иди сюда, указала она.
Мисс Кью провела меня в какую-то комнату величиной с наш купальный пруд. Кругом было много книг, стояли столы, обитые кожей, с золочеными цветочками по углам. Она указала мне на кресло:
Садись. Нет, подожди минутку. Она отправилась к камину, извлекла газету из ящика и, развернув, закрыла ею сиденье кресла. Теперь можешь.
Я уселся на газету. А она пододвинула еще одно кресло, но класть газету на него не стала.
В чем дело? Где Дин?
Он умер, отвечал я.
Она охнула и побледнела. И все глядела на меня, пока глаза ее не увлажнились.
Вам худо? спросил я.
Умер? Дин умер?
Да. На той неделе была большая вода, она размыла корни старого дуба. Следующей ночью Дин проходил рядом, когда случился сильный порыв ветра. Дерево и свалилось на него.
Свалилось на него, прошептала она. Ах нет этого не могло произойти.
Все так, я не вру. Сегодня утром мы закопали его. Терпеть было уже невозможно, он начинал см
Подожди. Она закрыла лицо руками.
В чем дело?
Сейчас со мной все будет в порядке, негромко поговорила она. Встала, подошла к камину и замерла спиной ко мне. Ожидая, пока она вернется, я скинул с ноги башмак. Однако она возвращаться в кресло не стала. Так ты и есть его мальчишка?
Да, он велел, чтобы я пришел к вам.
О, мое дорогое дитя! Она бросилась назад, и я уже подумал, что она вот-вот возьмет меня на руки или выкинет еще что-то в том же роде. Однако она остановилась передо мной, чуть наморщив нос. А а как тебя зовут?
Джерри, отвечал я.
Ну, Джерри, а как ты посмотришь на то, чтобы жить со мной в этом доме? У тебя здесь будет все одежда, еда!
Об этом и была речь. Дин велел, чтобы я шел к вам. Он сказал, что деньги свои вы не знаете куда девать, а еще сказал, что вы в долгу перед ним.
В долгу? Она заволновалась.
Ну, попробовал я объяснить, он говорил, что когда-то что-то сделал для вас и что вы обещали расплатиться с ним. Вот и все.
И что же он говорил тебе об этом? К тому времени она уже справилась с собой.
А ни фига.
Пожалуйста, не говори больше подобных слов. Она зажмурила глаза. Потом открыла их и кивнула. Обещала и сделаю. Можешь оставаться у меня. Если хочешь, конечно.
Я не могу сделать иначе. Дин приказал мне.
Тебе будет хорошо здесь, пообещала она, оглядев меня с ног до головы. Я пригляжу за этим.
Окей. Можно звать остальных ребятишек?
Остальных Сколько вас?
Да, речь не обо мне одном, обо всех нас о нашей шайке.
Она откинулась на спинку кресла, достала дурацкий маленький платочек, промокнула им губы, не отрывая от меня взгляд.
А теперь расскажи мне о них об этих детях.
Ну, там у нас есть еще Джейни, ей одиннадцать, как и мне. Бини и Бони по восемь, они близнецы. Еще Малыш. Ему три.
Я заорал. Но Стерн уже стоял на коленях возле кушетки и держал руками мою голову, мотавшуюся с боку на бок.
Отлично, мальчик, проговорил он, вот и нашел, еще не ясно, что именно, но докопался, это уж точно.
Докопался, согласился я. Дайте попить.
Он плеснул воды из термоса. От холода даже заломило зубы. Я лежал и отдыхал, словно только что взобрался на гору.
Больше такого мне не вынести.
Ты хочешь сказать, что на сегодня с тебя хватит?
А с вас?
Я, пожалуй, еще потерплю, если только выдержишь ты.
Я подумал.
Хотелось бы, однако новых хождений вокруг да около я уже не перенесу. Во всяком случае, пока.
Если ты хочешь еще одну из приблизительных аналогий, продолжал Стерн, психиатрия вроде карты дорог. И достичь одного и того же места можно разными путями.
Придется помучиться, вздохнул я. Это только сперва восьмиполосное шоссе А потом по горной тропке. Но ведь я не знаю, где сворачивать?
Он хохотнул. Мне понравился его смех.
Вон за той грунтовкой.
Пытался. Только там смыло мост.
Ты уже знаешь эту дорогу, сказал он, начнем сразу от моста.
Никогда не думал, что так можно. Мне казалось, я должен заново проделать ее, дюйм за дюймом.
Необязательно. Может, придется, а может, и нет, но мост легче перейти, когда ясна вся остальная дорога. На мосту может и оказаться, и не оказаться ничего ценного, однако ты не сумеешь подойти к нему, если не осмотрел все остальное.
Тогда пошли. Я ощутил растущую решимость.
Хочешь еще совет?
Нет.
Просто говори, сказал он, не пытайся слишком глубоко погружаться в то прошлое, о котором идет речь Первый отрезок, когда тебе было восемь, ты по-настоящему прожил, второй, с детьми, подробно пересказал. Визит, что был в одиннадцать лет, воскресил. Теперь просто говори.
Хорошо.
Он помедлил и спокойно сказал:
Так, значит, в библиотеке ты поведал ей об остальных детях.
Я рассказал ей о а потом она сказала и что-то случилось, и я завопил. Она утешала меня, а я я грубил. Однако теперь речь была не об этом. Мы шли дальше.
Библиотека. Кругом кожа. И я стараюсь сделать с мисс Кью то, что говорил Дин.
А сказал он так:
На верхушке холма около Высот живет женщина по фамилии Кью. Ей придется позаботиться о вас. Вы должны заставить ее сделать это. Слушайтесь ее во всем, только держитесь вместе. А кроме того, живите так, чтобы мисс Кью была счастлива, и она постарается, чтобы вы были счастливы. И смотрите, чтобы никто из вас, ни один, помни, не сбежал от остальных. А теперь делайте то, что я сказал.
Так сказал нам Дин. И каждое его слово было соединено с другими как бы стальным тросом, так что образовывало в общей сложности единое целое. Во всяком случае, я разрушить его не мог.
Мисс Кью спросила:
А где сейчас твои сестры и малыш?
Я приведу их.
Это недалеко?
Достаточно близко. Она промолчала, и я поэтому встал. Скоро вернусь.
Подожди, остановила меня она. Мне некогда было подумать. Надо устроить все, понимаешь?
Я отвечал:
И думать вам незачем, и все уже готово. Пока.
По пути к двери меня догнал ее голос, становившийся все громче и громче по мере того, как я уходил:
Ну, вам, молодой человек, если вы собираетесь жить в этом доме, придется поучиться хорошим манерам И еще что-то в этом роде.
Я вышел из дома, прокричав ей в ответ:
Да, ладно, ладно.
Солнце пригревало, небо было ясным, и в дом Дина я вернулся достаточно скоро. Огонь в очаге погас, от Малыша разило. Джейни, перевернув палитру, сидела на пороге, уткнувшись лицом в ладони. Бини и Бони, примостившись на одном табурете, так тесно прижались друг к другу, словно стоял мороз, а не жара.
Я шлепнул Джейни по руке, чтобы вывести ее из уныния. Она подняла голову, и я увидел, что серые глаза ее ну или, может быть, чуть зеленоватые стали цвета воды в немытом стакане из-под молока.
Я спросил:
Что это здесь произошло?
Что еще и с кем могло здесь произойти? захотела узнать она.
Со всеми вами.
Просто нам здесь все опостылело, вот и все, безучастно проговорила Джейни.
Да ладно вам, сказал я. Надо выполнять волю Дина. Пошли.
Нет.