Кларк Эштон Смит«Свет из Запределья»Clark Ashton Smith«The Light from Beyond»(«The Secret of the Cairn») (1933)
I. Таинственная пирамида
Почти любой из тех, кто прочтёт это повествование, наверняка решит, что я, должно быть, с самого начала был не в своём уме и даже самое первое из описанных здесь явлений, скорее всего, было сенсорной галлюцинацией, вызванной каким-то серьёзным психическим расстройством. Нельзя исключать и возможности того, что я безумен и сейчас, когда поток воспоминаний уносит меня в пучины ужасающего света, полные неведомых сущностей, которые открылись передо мной на последней стадии моего опыта. Но я должен заметить, что был нормален с самого начала описываемых событий, и всё ещё пребываю в здравом рассудке, чтобы суметь записать трезвый и ясный отчёт обо всём, что произошло.
Моя привычка к уединённой жизни в сочетании с репутацией эксцентричного и экстравагантного человека, несомненно, будет обращена против меня многими, поддержав их суждения о моём душевном нездоровье. Те же, кто в достаточной степени чужды всяким условностям, чтобы не усомниться в моём здравом рассудке, посмеются над этим рассказом, решив что я оставил сферу причудливого изобразительного искусства (в которой сумел достичь определённых вершин) для того чтобы попробовать себя на ниве псевдонаучной фантастики.
Однако если бы я захотел, то мог бы легко представить множество доказательств, подтверждающих реальность этих странных посещений. Некоторые из описываемых явлений отмечались и другими жителями здешних мест, хотя в то время я не мог знать об этом по причине моей полной изоляции от мира. Вскоре после этого в столичных журналах промелькнула пара кратких невразумительных сообщений, дающих всему происшедшему довольно банальное объяснение с точки зрения метеоритной гипотезы, которые были затем перепечатаны ещё более кратко и невразумительно в научных бюллетенях. Я не буду приводить их здесь, поскольку это повлечёт ненужное повторение подробностей, которые сами по себе являются довольно сомнительными и неубедительными.
Меня зовут Дориан Вирмот. Возможно, некоторым моим читателям знакома серия иллюстраций, сделанных мною к стихам Эдгара По.
По ряду причин, о которых нет необходимости говорить, я решил провести целый год в Высоких Сьеррах. На берегу крошечного сапфирового горного озера, в долине, защищённой елями и гранитными скалами, я построил грубую хижину, набив её провизией, книгами и художественными принадлежностями. До поры до времени я мог не зависеть от мира, чьи соблазны и чары, так сказать, уже не выглядели неодолимыми.
Однако, эта местность, помимо своей уединённости обладала и другими притягательными для меня чертами. Повсюду; в суровых горных массивах и вершинах, на заросших можжевельником скалах, на покрытых слоем льда утёсах сливались воедино величие и гротескность, притягивая моё воображение. Хотя мои рисунки и картины никогда и ни в каком смысле не являлись точными натурными зарисовками и часто были откровенно фантастическими, я всегда очень тщательно изучал всевозможные природные формы. Я понимал, что самые невообразимые проявления неведомого, по сути своей являются всего лишь рекомбинациями известных форм и цветов, так же, как самые далёкие миры представляют собой сочетания элементов, давно известных земной химии.
Именно поэтому я отыскал в здешних пейзажах немало пищи для размышлений, которые я мог бы вплести в причудливый узор своих творческих замыслов, или изобразить более непосредственно, как чистый пейзаж в полуяпонском стиле, с которым я тогда экспериментировал.
Местность, в которой я поселился, располагалась в отдалении от шоссе, железных дорог и воздушных путей. Единственными моими соседями были горные вороны, сойки и бурундуки. Изредка во время прогулок мне случалось встретить рыбака или охотника, но зато этот край каким-то чудом был свободен от туристов. Я вёл безмятежную жизнь, которую не нарушал ни один человек. Я наслаждался физическим трудом и создавал новые этюды. То, что столь преждевременно положило конец моему пребыванию в этой местности, наверняка явилось из сфер, не описанных географами и не отмеченных астрономами.
Мистерия началась совершенно неожиданно и непредвиденно, тихим июльским вечером, после того как ятаган луны скрылся за елями. Я сидел в своей хижине, почитывая для расслабления детективную историю, название которой я с тех пор успел позабыть. День выдался довольно тёплым, в уединённой долине не чувствовалось никакого движения воздуха и масляная лампа ровно горела между полуоткрытой дверью и распахнутыми окнами.
Затем в недвижном воздухе возникло внезапное ароматное благоухание, заполнившее хижину, точно какое-то душистое наводнение. Это был не смолистый запах хвойных деревьев, а богатый и постоянно усиливавшийся пряный аромат, совершенно несвойственный этой местности, а может даже чуждый самой нашей планете. Он напомнил мне мирру, сандал и фимиам, и всё же это был какой-то странный, богато насыщенный запах, божественно чистый, словно те ароматы, которые, как говорят, присутствовали при явлении Святого Грааля.
В то время как я вдыхал его, поражённый, задаваясь вопросомне пал ли я жертвой какой-то причудливой галлюцинации, до моего слуха донеслась тихая музыка, которая непостижимым образом казалась связанной с ароматом и была неотделима от него. Звук, подобный вздохам волшебных флейт, сладкий как эфир, захватывающий, сверхъестественный, заполнил комнату, и мне казалось, что я слышу его в самых сокровенных уголках моего разума, как шёпот моря в раковине.
Я бросился к двери, распахнул её настежь и вышел в лазорево-зелёный вечер. Аромат был разлит повсюду, он возникал передо мной, точно ладан алтарей, скрытых среди горных озёр и елей. Казалось, он падал с недвижных пылающих звезд над готическими деревьями и гранитными утёсами на севере. Затем, повернувшись к востоку, я увидел таинственный свет, который пульсировал и вращался над холмом в веере широких лучей.
Свет был скорее нежным, чем блестящим, и я знал, что он не мог быть ни полярным сиянием, ни сигнальными огнями самолёта. Бесцветныйон всё же каким-то образом, казалось, включал в себя намёки на сотни цветов, лежащих за пределами известного спектра. Лучи были подобны спицам полускрытого колеса, которое вращалось всё медленнее, не меняя при этом своего положения. Их центр, или средоточие, находился за холмом. Некоторое время спустя лучи замерли в неподвижности, если не обращать внимания на их лёгкое подрагивание. В свете их я увидел склонившиеся громады нескольких могучих можжевеловых деревьев, находившихся между мною и таинственными лучами.
Я, должно быть, простоял там довольно долго, глазея с раскрытым ртом, точно деревенский чурбан, увидевший некое диво, находящееся за пределами его понимания. Я все ещё вдыхал неземной аромат, но музыка становилась всё слабее, с замедлением вращения колеса света снизив свой тон до едва слышимых вздохов, точно отголосок шёпота в каком-то далеком, неведомом мире. Подспудно, хотя, возможно, без всякой логики, я связал звук и аромат с этим необъяснимым свечением. Я не мог решить, находилось ли колесо сразу за можжевельниками, на скалистой вершине холма, или же в миллиардах миль отсюда, где-то в космическом пространстве. Мне даже не пришло в голову, что я могу подняться на холм и выяснить все детали.
В тот момент моим главным чувством было что-то вроде полумистического удивления, мечтательного любопытства, которое не побуждало меня к действию. Я лениво ждал, не осознавая течения времени, пока лучистое колесо снова не начало медленно вращаться. Его движение всё ускорялось, и вскоре я уже не мог различать отдельные лучи. Всё что я мог видетьэто кружащийся диск, похожий на головокружительно вращающуюся луну, которая при всём при этом сохраняла своё положение относительно скал и можжевельников. Затем, без заметного отдаления, он потускнел и расточился в сапфировой темноте. Я больше не слышал отдаленного шёпота, напоминавшего пение флейт, и аромат отступил из долины, точно уходящий отлив, оставив после себя лишь неуловимый дух неведомой пряности.
После того как эти феномены прекратились, моё чувство удивления обострилось, но я не мог сделать никаких выводов относительно их происхождения. Мои знания в области естественных наук, не отличавшиеся обширностью, похоже, не могли мне дать правдоподобного объяснения. Дико взволнованный, наполовину испуганный, наполовину ликующий, я чувствовал, что мне довелось увидеть нечто такое, что вряд ли можно отыскать в справочниках, составленных земными наблюдателями.
Это посещение, чем бы оно ни являлось, оставило меня в состоянии глубочайшего нервного возбуждения. Наконец, мне удалось уснуть, но сон был прерывистым. Загадочный свет, аромат и мелодия вновь и вновь повторялись в грёзах с исключительной яркостью, как будто они запечатлелись в моём разуме сильнее, чем обычные чувственные впечатления.
Я пробудился на восходе солнца, с лихорадочной уверенностью в том, что мне непременно следует посетить восточный холм и разузнать, не осталось ли там каких-то осязаемых следов от вращавшегося лучистого круга. После поспешного, даже не доеденного до конца завтрака, я совершил восхождение, вооружившись блокнотом для рисования и карандашами. Это был короткий подъём среди нависающих, готовых обрушиться валунов, крепких лиственниц и карликовых дубов, которые приняли форму низкого кустарника.
Вершина холма занимала площадь в несколько сотен ярдов и была примерно овальной формы. Она полого спускалась к востоку и с двух сторон обрывалась на отвесных скалах с уступами, изрезанными трещинами. Среди огромных гранитных складок и выходов скальной породы имелись и участки с почвой, но они были совершенно голыми, если не считать немногочисленных горных цветов и трав. Местность в основном была захвачена зарослями искривлённых и крепких можжевельников, преимущественно укоренившихся в твёрдых скалах. С самого начала это было одно из моих любимых мест. Я сделал множество набросков этих могучих дуплистых деревьев, некоторые из которых, по моему искреннему мнению были древнее знаменитых секвой или ливанских кедров.
Рассматривая нетерпеливым взором расстилавшийся передо мной пейзаж, залитый светом безоблачного утра, я сначала не заметил ничего неподобающего. Как всегда, в низинках с рыхлой землёй виднелись следы оленей, но кроме них, да отпечатков моих собственных следов, оставленных здесь ранее, я не обнаружил никаких признаков чьего-либо посещения. Несколько разочарованный, я начал думать, что светящееся вращающееся колесо находилось где-то в пространстве, далеко за холмом.
Затем, бредя по направлению к слоистым уступам скального гребня, я обнаружил в укромном месте нечто, прежде скрытое от моего взора деревьями и гранитными выступами. Это был каирн из гранитных осколков, но подобных рукотворных пирамид я никогда не встречал ни в одном из моих горных походов. Построенная в легко узнаваемой форме звезды с пятью тупыми углами, высотой примерно мне по пояс, она стояла в центре участка, покрытого суглинком и песком. Рядом с ней росло несколько горных флоксов. С одной стороны виднелись обуглившиеся останки дерева, уничтоженного недавно попавшей в него молнией. С двух других сторон под прямым углом сходились высокие стены, в которые вцепились несколько можжевельников вгрызшиеся в расколотую скалу, словно извивающиеся драконы с цепкими когтями.
На вершине этой странной груды я обнаружил бледный, холодно поблёскивающий камень с симметричными выступами пятиконечной звезды, соответствующими каждому из пяти углов. Я подумал, что этот камень, несомненно, был сформирован искусственным образом, но не мог понять, из какого материала он состоит, и был уверен, что он совершенно чужд этому региону.
Я ощутил восторг первооткрывателя, полагая, что наткнулся на доказательство какой-то инопланетной тайны. Каирн, с какой бы целью его не возвели, и кто бы ни был его строителями, оказался создан всего за одну ночь, ибо я посещал это место днём ранее, незадолго до заката и непременно увидел бы это сооружение, если бы оно находилось там в то время.
По какой-то причине я раз и навсегда отверг любую идею о причастности людей к возведению этой постройки. Мне пришла в голову странная мысль, что путешественники из какого-то чужого мира остановились на холме и оставили эту таинственную груду камней в знак своего визита. Таким образом, загадочное ночное происшествие становилось хоть сколько-нибудь объяснимым, пусть даже оно всё ещё оставалось не до конца раскрытым.
Заворожённый этой сверхъестественной тайной, я остановился на краю суглинковой впадины на расстоянии около двенадцати футов от каирна. Внезапно в моём мозгу вспыхнуло пламя фантастической догадки, и я сделал шаг вперёд, чтобы исследовать каирн более внимательно. К моему крайнему удивлению, он, казалось, отступил передо мной, сохраняя между мной и собой тот же самый интервал, когда я шагнул к нему. Я шёл к нему шаг за шагом, но земля подо мной уплывала прочь, точно лента механической беговой дорожки. Мои ноги ступали по своим прежним следам и я не мог ни на шаг продвинуться к цели, которая столь очевидно располагалась так близко! Мои движения никоим образом не были затруднены, но я начал чувствовать головокружение, которое вскоре едва не довело меня до тошноты.
Моё замешательство легче представить, чем выразить. Казалось очевидным, что либо я, либо природа внезапно сошли с ума. Ситуация была абсурдной, невозможнойона противоречила самым элементарным законам размерности. Неким необъяснимым способом пространство вокруг каирна обрело новое, загадочное свойство.
Чтобы окончательно увериться в наличии этого гипотетического свойства, я отказался от своих усилий приблизиться к пирамиде напрямую и начал огибать котловину, повторяя попытки под разными углами. Как выяснилось, груда камней была недоступна со всех сторон: на расстоянии двенадцати футов земля начинала свое зловещее движение, уподобляясь механической беговой дорожке, когда я пытался ступить на неё. Каирн, в сущности, мог находиться в миллионах миль отсюда, в пропасти между мирами!
Через некоторое время я оставил свои странные и бесполезные эксперименты, и уселся под одним из нависающих можжевеловых деревьев. Тайна сводила меня с ума, она вызывала своеобразное психическое головокружение, как только я начинал над ней размышлять. Но помимо этого, она привносила в привычный порядок вещей приятное возбуждение новизны и может быть даже чего-то сверхъестественного. Она говорила о сокрытых безмерностях, которые я тщетно стремился исследовать, она побуждала мою лихорадочную фантазию к неудержимым полётам в неизведанное.
Пытаясь прийти в себя и прекратив строить догадки, я прилежно зарисовал звездообразную груду камней и почву вокруг неё. Разумеется, существа, которые возвели её, должны были оставить здесь свои следы. Однако нигде не было видно никаких различимых глазом отпечатков, и я ничего не смог понять в расположении камней, которые были сложены с безупречной аккуратностью и симметрией. Я всё ещё был озадачен пятиконечным объектом на вершине, ибо никак не мог припомнить ни одного земного минерала, который напоминал бы его субстанцию. Он казался слишком тусклым для лунного камня или хрусталя, но чересчур прозрачным и блестящим для алебастра.
Тем временем, пока я продолжал там сидеть, на меня повеяло затухающим дуновением пряных ароматов, которые затопили мою хижину прошлой ночью. Они возникали и исчезали как умирающий призрак, и я даже не был полностью уверен в их присутствии.
Наконец я очнулся, поднялся и тщательно осмотрел вершину холма, чтобы узнать, не оставили ли сомнительные гости ещё какие-либо следы. На одном из песчаных участков почвы, недалеко от северного края я заметил любопытное углубление, похожее на слабый трёхпалый след какой-то невероятной гигантской птицы.
Неподалёку находилась маленькая впадина, из которой, несомненно, был извлечён один из каменных обломков, использованных для строительства каирна. Трёхпалая отметина была едва различима, как будто тот, кто её оставил, ступал с воздушной лёгкостью. Но кроме обнаружения этого неясного следа, мои поиски оказались совершенно безрезультатными.
II. Тайна усугубляется
В течение последующих недель неземная загадка, с которой я столкнулся, занимала меня почти до маниакальности. Возможно, если бы у меня получилось тогда обсудить её с кем-то, кто сумел бы пролить на неё спокойный и трезвый свет технического знания, я смог бы хоть в какой-то степени избавиться от этой навязчивой идеи. Но я был совершенно один, и насколько мне было известно, в то время никто не появлялся в окрестностях каирна. Несколько раз я возобновлял попытки приблизиться к каирну, но неслыханное, невероятное свойство скрытого растяжения пространства, этакая постоянно уходящая из-под ног механическая беговая дорожка всё ещё находилась в пространстве вокруг него, как если бы её установили там для защиты от подобных вторжений. Столкнувшись с этим упразднением законов известной геометрии, я почувствовал горячечный ужас человека, перед которым в мнимой надёжности его ограниченного вещного мирка вдруг раскрылась зияющая бездна беспредельности.