В убежище! В убежище!
Его царапнула мысль о том, что тренировок было слишком мало. Он должен был приучать людей к тревоге каждую неделю! Они не сориентируются. Они растеряны. Они вновь испугаются его оглушительного приказа, как это случалось каждый раз.
Но тут трещотка Брана наконец заткнулась, и вместо нее раздался пронзительный крик:
Опасность! В укрытие! Бегите, придурки!
Орала Фани. Она надрывалась как проклятая, эта крошечка Фани, без труда перекрывая все вопли. Казалось, она залита визгом под завязку и он облегченно выплескивается из нее, точно струя из проколотого бычьего пузыря.
Побежали сразу и все. Словно кто-то переключил тумблер с паники на осознанность. Толпа, мигом собравшись вместе, резво двинулась к тропе, ведущей в бункер.
Все остальное они сделают, понял Патрик. Если им удалось собраться сейчас, они без труда вспомнят, как пользоваться убежищем.
Определенно, все идет по плану.
Кроме одного: шар уже в сотне метров от берега. И плоские твари выберутся из него раньше, чем люди успеют добраться до бункера.
«Порой думаешь, что все хорошо, а уже кто-то роет тебе могилу». Спасибо, Американский Психопат, ты сейчас как нельзя более кстати.
Мимо, запыхавшись, пробежал Бран.
Святой отец! Почему вы стоите?
Патрик посмотрел на него и потер лоб движением, позаимствованным у прапрадеда Фани. Оно было бессмысленное. Просто нравилось ему.
Беги, Бран, мягко сказал он.
А вы?
Должен же кто-то донести до этих существ слово божье!
Патрик ухмыльнулся. Бран смотрел на него расширившимся глазами.
Беги, повторил священник. Они задержатся, пока слушают мою проповедь. Задрайте двери, как я показывал, и экономьте воду.
Святой отец
Пошел! гаркнул священник, и Бран, икнув от ужаса, припустил что было сил.
Патрик ухмыльнулся.
Значит, проповедь, святой отец? И чему же мы будем учить этих мелких искусственных ублюдков? Пожалуй, вот чему: когда пляшешь с дьяволом, пляши до конца песенки.
Он обернулся и увидел только спины, исчезавшие под кровлей леса. Хорошо. Люди успеют. Если ему удастся хотя бы ненадолго остановить тварей, люди точно успеют спрятаться.
Вот сейчас хорошо бы вздохнуть. Или посвистеть. Патрик сложил губы в трубочку и подул. Да, свистэто приятно. Хотя и бессмысленно.
Ну что ж, обратимся в трудную минуту к Чужому.
«Не скрою, шансов у вас нет. Но мои симпатии на вашей стороне».
Шансов, вслух повторил священник, прислушиваясь к модуляциям собственного голоса. Симпатии.
Он двинулся к берегу, по дороге вытащив из косяка ближнего дома нож сбежавшего Рота. А Бран оказался не таким уж тупицей, а, святой отец? Заменил охотника, поднял тревогу, хотя и позже, чем следовало
Нет, не так. Дураком-то он как был, так и остался. Но у этого жирдяякто бы мог подуматьвесьма развитое чувство долга.
А значит, у вас больше общего, чем ты думаешь, святой отец.
Патрик снова засмеялся. Определенно, смех доставлял ему удовольствие.
Шар, ощетинившись иглами, выкатился на берег. По боковой поверхности побежала тонкая трещина, и панель отъехала в сторону, открывая черный прямоугольник. А там уже поблескивало, шевелилось, стрекотало и готовилось посыпаться из чрева этой гадины вниз, на вылизанный волнами песок.
Welcome to the hell, bitches! с широкой улыбкой провозгласил Патрик.
Давно хотел это сказать. А со своей общиной как-то повода не было.
Ну что ж, сделал все, что собирался. Вот только это ощущение беспросветного идиотизма происходящего Такое странное. Такое человеческое.
И так не вовремя.
Зато теперь не осталось никаких сомнений, что там со свободой воли. Никто не заставляет тебя героически подыхать в одиночку, святой отец. Выбор за тобой. Еще не поздно сбежать! Твою общину, скорее всего, перебьют, но зато ты сможешь еще много-много лет бродить по берегу, насвистывая в свое удовольствие.
Может быть, даже научишься вздыхать.
Ты ведь не любишь их. Фани сказала правду. Оберегаешь, заботишься, но не любишь.
Тебе это запрещено.
Как и им.
Тогда какого черта, имея выбор, ты торчишь здесь точно прыщ на заднице, когда твой долг закончился на том, чтобы донести до своей паствы главную истину: не любите, и не любимы будете, и тем спасетесь?
Патрик остановился, поудобнее перехватил нож и стал ждать. «Надеюсь, рыжая девка выживет».
Заходи слева, Рот.
Ты мне покомандуй еще!
Где мой нож?
Заткнитесь! Вот они, ползут.
У-у, сволочи
Патрик очень медленно обернулся.
Они стояли на окраине поселка. Старая Мара с заостренной палкой в костлявой руке. Дорн, возвышающийся над остальными на добрых две головы. Рот, старающийся не встречаться с ним взглядом. Жирный Бран с сыновьями и женой. Мать Фани, такая же острая, рыжая, легкая и злая. Охотники, рыбаки, женщины, подросткиони были здесь, все до единого, кроме грудных младенцев и их матерей. Триста человек, вся его община.
Патрику показалось, что внутри него что-то щелкнуло. Впервые за двести с лишним лет своего существования он вплотную приблизился к пониманию того, как люди сходят с ума.
Что? сказал он. Что вы здесь делаете?
В темноте недоумения забрезжил слабый луч света. Кажется, он догадался.
Вы что, не смогли открыть бункер?!
Идите вы с вашим бункером, святой отец, знаете куда! сказал кто-то из толпы.
Ишь, выперся в одиночку.
Герой! саркастично добавили слева.
Патрик пробежался взглядом по угрюмым лицам. Анализатор эмоций, похоже, перегрелся и отказал. Потому что священник не был в состоянии сделать ни одного вывода.
Он нашел единственное лицо, по которому можно было что-то прочесть, и вопросительно уставился на тощую взъерошенную девчонку.
Фани
Наступило молчание, нарушаемое только стрекотом приближающихся машин и выкриками чаек.
Несколько мгновений маленький человек и старый андроид смотрели друг на друга. Наконец Фани выступила вперед и сжала кулаки. Некрасивое лицо исказилось болезненной гримасой.
Мы вас тут не бросим! Чего вы еще придумали!
Херню, подали голос слева. Как обычно.
Старый-старый, а совсем дурак, согласились справа.
Ну-ка тише, Дэви! Прояви уважение к святому отцу.
Вы должны спрятаться в бункере! отчаянно выкрикнул Патрик.
Ну ты еще оралку свою включи! проскрипела Мара. Чтоб уж мы все оглохли.
До Патрика начало доходить. Они пришли, чтобы защитить его. Поняли, зачем он остался, и повернули с полдороги назад. Но зачем? Зачем они это сделали?
А ну возвращайтесь в убежище, немедленно! Он, кажется, был близок к тому, что называется отчаянием, но ресурса на анализ собственных переживаний уже не осталось. Вас же убьют, идиоты! Чему я вас учил?!
Стволыдля лохов! отрапортовали хором сразу несколько человек. Ноживыбор мастеров!
Твоя тупость может тебя спасти!
Упрись и стой твердо!
Гамбургерыкраеугольный камень здорового питания!
Патрик взвыл со всей доступной ему сотней децибел:
Убирайтесь!
Они вздрогнули, но остались стоять. Упрямые твердолобые олухи, презревшие все, что он втемяшивал в их пустые головы столько времени. Не люби, не привязывайся, не позволяй эмоциям взять верх. Они приняли самое бессмысленное и тупое решение из всех возможных и тем самым обрекли себя на гибель, пустив псу под хвост двести лет его усилий.
То ли он оказался бездарнейшим священником, то ли ониникуда не годными прихожанами.
Над скалой показались первые серебристые твари. Стрекот стал отчетливее.
Вы же все здесь умрете, обреченно сказал Патрик своим обычным голосом. Он уже понимал, что никто из них не успеет добежать до бункера, даже если кинется туда сию секунду. Все. Время безнадежно упущено. Им пришел конец, и его жертва оказалась напрасной. Зачем?
Он пытался понять и не мог. В последние минуты его существования это оказалось единственным, что было действительно важным. Зачем они вернулись?
Потому что вы остались, сказал кто-то.
Из-за нас.
Ради нас.
Они перехватили поудобнее дубинки. Они начали рассредоточиваться. Они больше не слушали святого отца и не считали нужным что-то ему объяснять: враг приближался, и люди готовились встретить его лицом к лицу.
Потому что вы нас любите, сказала Фани.
Патрик не заметил, когда девчонка успела оказаться возле него.
Вы сборище выродившихся кретинов, бесстрастно сказал он.
Ага, кивнула она. И вы нас любите. Иначе бы не стали нас спасать, правда?
Правда, сказал священник. Все равно врать уже не имело никакого смысла. А теперь отойди и не суйся под ноги.
Он встал в первые ряды, рядом с самыми сильными мужчинами.
Порадуете нас мудростью перед битвой, святой отец? насмешливо спросил кто-то.
Жизньсплошной облом, отозвался Патрик, глядя, как дюжина клопов перевалила через край скалы и приближается к ним. А потом ты умираешь.
Славное напутствие!
Спасибо, святой отец!
Они скалили желтые зубы и старательно прикидывались, будто ничего не боятся.
Их отделяли от их убийц каких-то двести метров, и Патрик не мог понять: осознают ли люди, что у них нет шансов, или с самоуверенностью детей, никогда не сталкивающихся с чудовищами, надеются победить?
Пожалуй, осознают. Они не так тупы, как он привык считать, и у них звериное чутье на опасность.
Сто метров.
Восемьдесят.
Пятьдесят.
Кто-то не выдержал и ахнул, когда клопы оказались близко. В отличие от Патрика, люди не ожидали увидеть ничего подобного.
Смерть приближалась с каждой секундой и выглядела еще отвратительнее, чем ему помнилось.
Приготовились хрипло скомандовали рядом.
«Приготовились умирать», про себя добавил Патрик.
Интересно, на что это похоже?
Машины на секунду замерли и защелкали громче, точно сканируя своих противников и подводя известный только им итог.
А в следующий миг грянул взрыв. Землю встряхнули, словно одеяло, и священник полетел навзничь. Он увидел, как падают люди, как хватается за виски оглушенный сын Брана, как за лесом вспыхивает огненный цветок с черной сердцевиной и распускается, слизывая кроны деревьев и выбрасывая вверх слепящую алую пыльцу. Мироздание сотряслось до самых основ.
Когда пыль и ошметки травы рассеялись, берег был девственно чист.
Патрик поднялся и помог встать тем, кто рядом. Похоже, все были целы. Монотонно бранился Дэви, Мара призывала на головы всех вокруг такие кары, что в другое время священник не преминул бы отчитать ее за богохульство. Надрывались псы. Кто-то душераздирающе кашлял. Но среди этих звуков больше не было слышно стрекота.
Механические твари исчезли, словно их и не существовало.
Где они?
Что это было?
Дайте руку кто-нибудь!
Пэт! Ран! Где вы?
Зашевелились, отряхнулись, зашумели и наконец сгрудились вокруг священника, словно у него были ответы на все вопросы.
Они вернутся?
Нет, сказал Патрик, прозревая с каждой секундой. Они не вернутся.
Крик одного из мужчин, успевшего добежать до берега, засвидетельствовал его правоту. Лунный шар исчезал в море. Уходил все дальше и дальше, пока не погрузился в волны, оставив за собой только пенистый след.
А что это нас тряхнуло? дрожащим голосом спросил Бран.
Бункер, сказал Патрик. Бункер взорвался. Там кто-то прятался?
Нет, сказали они, никто. Матери с младенцами укрылись в лесу. Решили, что, случись беда, там у них больше шансов выжить.
Простите, святой отец, наконец проговорил кто-то. Мы вас ослушались.
Патрик обвел их взглядом. Чумазые, перепуганные, так и не понимающие толком, что же произошло.
«А ты сам-то понимаешь, святой отец?»
Да. Теперь понимаю.
Они меня ослушались.
Вряд ли мы узнаем, чей это был эксперимент, и эксперимент ли, и до чего дошло человечество, если пригодных к жизни на этой планете оно решило отобрать именно таким способом.
Нет, не пригодных, поправил себя Патрик. Достойных.
Пять групп. Одинаковые условия. Годы вдалбливания прописных истин, которые должны спасти им жизнь. Поколение за поколением растет в убеждении, что не стоит привязываться. Нельзя любить. Запрещено ненавидеть. Все сильные эмоции смертельно опасны. Будь умеренным в чувствах, ибо это залог выживания.
И рядом с каждой группойпастор. Искренний, преисполненный заботы. Мудрый. Верящий в то, что говорит.
Всего лишь инструмент. Стрела, пущенная в ложную цель. Искуситель, которому они должны противостоять, если действительно хотят выжить.
Что же это была за война, снова спросил себя Патрик. Остатки человечества сражались и погиблиза что? За возможность вернуть самих себя? Начать все сначала? Позволить жить лишь тем, кто даже под воздействием своего домашнего ангела-искусителя, несущего ложные истины со всем пылом проповедника, примет не то решение, что было навязано, а то, что противоречит всему, чему их учили?
Огонь!
Что это было, святой отец?
Патрик не сразу понял, что обращаются к нему. Он пытался осознать, как удалось смоделировать на пяти площадках одну и ту же ситуацию. Каждый священник принимал решение противостоять атакующим механизмам в одиночку. Каждый священник прятал свою группу в бункер, а сам отправлялся на верную смерть.
Похоже, со свободой воли Патрик погорячился.
Или нет?
Взрыв, сказал он. Это был взрыв убежища. Оно уничтожено огнем.
Кто-то ошеломленно присвистнул, осознав смысл его слов.
Спрячься в бункере, который так удачно расположен рядом с фортом, или выйди на защиту одного из своих, презрев его приказ. Не важно, почему ты на это пойдешь: оттого ли, что привязался к старому андроиду, или потому что убежден, что своих не бросают, или не желаешь отсиживаться в укрытии, пока кто-то умирает, чтобы ты мог жить.
Нарушь правила. Пойди на отчаянный, бессмысленный поступок. Разреши себе быть сильнее логики, выше здравого смысла. Презри рациональность.
И только тогда выживешь. А вместе с тобой и тот, кто учил тебя совершенно иному.
Надо бы огонь потушить. Пока на лес не перекинулось, подал голос Бран. Вокруг согласно загомонили.
Патрик встряхнулся.
Да, надо было потушить огонь, привести в порядок дома, собрать разбежавшихся собак. Начинать жить заново.
Все смотрели на него. Почему-то они ждали именно распоряжений священника, хотя разве не доказали недавние события, что он последний, кого стоит слушаться?
Однако ведь есть и другие авторитеты.
Оберни стволы, посчитай деньги, пристегни ремень, веско сказал Патрик.
Лица мужчин просветлели.
Бран, тащи лопаты!
А ведра?
Их тоже захвати. Рот, отыщи в лесу женщин и с детьми. Скажи, пусть возвращаются.
Охотник послушно кивнул и исчез.
Это, святой отец помялся Дорн. Может, какое напутствие скажете нам или еще чего в этом роде
Священник задумался.
Стоило бы обратиться к Семи Психопатам или Охотнику на Вампиров. Уж кто-то, а они никогда не подводили.
Но Патрик сказал совсем не то, что собирался.
Если имею дар пророчества, медленно проговорил он, вслушиваясь в слова, которых никогда не произносил раньше, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто.
Наступило молчание. Люди обдумывали новую весть.
А обдумав, отреагировали на нее так, как только могла отреагировать его паства.
Гляньте на него! фыркнула старуха Мара. Горы он может переставлять! Вечно вы чушь порете, святой отец.
Хранители
Тем, кто помнит мем «погладь кота», будет понятно, из чего вырос этот рассказ. Но если говорить начистоту, он появился не только из шутки, но из моей тоски по умершему мейн-куну Макару.
Этот текст посвящается людям, которые любят своих зверей.
Сон ему снился опять, да все тот же: волнистые холмы, поросшие долгой травой, а на ближнем холме дом бревенчатый.
Проснулся Иван Степанович в холодном поту.
Вот откуда у него такое в голове, а? Что это вообще значит«трава долгая»? Трава известно какая: черная да жесткая.
Иван Степанович скорее потянул к себе мешок, вынул сонного котика и принялся гладить: сперва торопливо, потом медленнее, плавнее.
Котик распластался у него на коленях, усы расфуфырил, запел.
Через некоторое время полегчало. Иван бережно вернул кота в мешок и поднялся.
Доковылял до тракта, обходя стороной редкие кусты и держась подальше от лишайников, плешью расползавшихся по валунам. Прошлой зимой сынок кузнеца сковырнул такой лишай, а под ним вскрылся багрово-синий глаз. Как глянул этот глаз на парня, тот ума-то и лишился. Прибежал домой, руками машет, об стены бьется. Так и помер к вечеру.