И вдруг на город стал сыпаться пепел.
Никто не знал, откуда он берётся, не имел понятия, как его остановить. Именитые учёные десятки раз поднимались над облаками в высотных дирижаблях, чтобы выяснить его происхождение, но каждый раз возвращались ни с чем, с ног до головы покрывшись горькой сажей. Пепел серыми хлопьями вальсировал над городоми с каждым днём набирался наглости. Сначала он прятался в дожде, потом стал засорять воздух колючей пылью. Через месяц пепел уже шёл так обильно, что образовывал сугробы на тротуарах.
Город мужественно противостоял нежданному проклятию. Спешно собранные бригады дворников денно и нощно собирали выпадающий пепел в огромные резервуары и вывозили его за пределы города. Над домами и улицами появились навесы и тенты. В закусочных повара тщательнейшим образом следили за тем, чтобы пепел не попадал в еду. Окна и дома жилых домов наглухо закрывались. Жители носили повязки на лице, чтобы не дышать отравленным пеплом воздухом. «Это преходящее природное явление, объясняли правители города. Нам нужно потерпеть лишь пару недель. Ближе к осени направление сезонных ветров изменится, и эта напастьчем бы она ни являласьпокинет наши края навсегда».
Но время шло, а пепла меньше не становилось. Напротив, он не только увеличивался в количестве, но становился всё более жёстким и едким. Он находил везде крохотные отверстия и трещины, несмотря на меры предосторожности, и проникал в помещения. Попадая в лёгкие, он вызывал мучительный надсадный кашель. Кожа шла угрями от воздействия пепла, глаза краснели и слезились, волосы седели за одну ночь и выпадали клочьями. Пепел скрипел в зубах людей, и это было верным предвестием, что скоро у несчастного дёсны и язык покроются язвами.
Но худшее заключалось не в бытовых неудобствах или расшатанном здоровье. Пепел, попадающий в нутро человека вместе с воздухом, едой и напитками, был страшнее всего. Он впитывался в его кровь, проникал во все члены, мутил разум. Таких людей легко было узнатьони становились тощими, как скелеты, и кожа на их лицах серела, принимая оттенок самого пепла. Человек будто сам становился большой ходячей частицей ядовитого пепла и вёл себя соответствующе: был вечно угрюм и зол, готов на любые подлости и злодеяния. В городе множились грабежи и убийства. Отравленных пеплом людей поначалу запирали в больницах, но очень скоро мест перестало хватать на всех, а ещё через какое-то время это перестало иметь смыслврачи и сиделки сами вдохнули достаточно летучей сажи, чтобы потерять рассудок.
Пепел преобразил лик города. Он прожигал пёстрые стяги и разъедал стены зданий. Красивые серебристые высотки за считанные дни превратились в тусклые коробы с безобразными пятнами. После страшного крушения дирижабля, которому пепел на лету продырявил оболочку, воздухоплаванию в городе был положен конецлюди боялись заходить в цеппелины. Прекрасные сады с дивными цветами и деревьями увяли; даже уже мёртвые сучья обламывались от воздействия ложащегося на них пепла. Вода в каналах стала мутной и покрылась ленивой серой пеной. Фонари лопались от пепла, осыпая осколками землю, и ночи в городе вновь стали чёрными и непроглядными. По улицам распространялось зловоние от массово издыхающих бродячих собак и кошек.
Пепел торжествовал. Порывы холодного ветра носили сухие шершавые частицы по опустевшим площадям. Торговля встала, возведение новых зданий остановилось, замолкла музыка арф. Люди стали покидать городврата по-прежнему не закрывались, но процессии теперь двигались в обратную сторону. Мрачные лохматые тучи, повисшие над городом, не собирались никуда уходить, низвергая на него бессчётные тонны сожжённых останков.
Правители города, воочию наблюдая гибель родного места, решились на отчаянные меры. Это всё из-за того, что мы в своей гордыне забыли наших древних покровителей, сказали они. Тех, кто сотни лет назад благословил возведение города в пустынном краю и способствовал его возвышению. Мы отвернулись от них, предпочли им лживых богов нового времени, и пепелкара за нашу неблагодарность. Но мы ещё можем всё исправить.
Жрецы, к которым обратились за советом, были неумолимы. Старые боги требовали возрождения старых обычаев. Чтобы смилостивить их, нужно было свершить человеческое жертвоприношение: найти мальчика и девочку трёх лет от роду, живущих в стенах города и вышедших вместе из утробы одной матери, и сжечь их у столба на главной площади. Только такой жест докажет древним божествам, что мы ещё ценим их, и вернёт поселению былое великолепие.
Ещё год назад подобное показалось бы городу неслыханным варварством. Однако дни пепла поменяли многое, и люди безропотно подчинились. Уличная стража изошла пустеющий город вдоль и поперёк и нашла-таки в одном из заваленных пеплом трущоб трехлетних разнополых близняшек, уродившихся от молодой нищенки. Вырвав их из рук рыдающей матери, стражники отвели напуганных детей к жрецам. Те успокоили их ласковыми словами, накормили, умыли теплой водой без серой примеси, переодели в белое и нанесли им на лицо хной таинственные знаки. После жрецы повели детей на площадь, где уже был заготовлен столб с разложенной у подножия кучей хворостаон был настолько высоким, что его вершина едва не касалась нижнего края туч. По словам жрецов, по этому столбу души жертв должны были вознестись к богам. Правители и простые жители, обступившие площадь, тревожно следили за происходящим.
Близняшек привязали к столбу и велели им закрыть глаза. Жрецы танцевали вокруг столба, исторгая диковинные гортанные песнопения, которые не были непонятны никому. Серое небо продолжало лениво ронять пепелинкилюди защищались от них шляпами с широкими полами и тентами, но головы детей не были прикрыты ничемза время танца жрецов на их лицах успели появиться красные нарывы, а белые балахоны испещрились дырами.
Наконец, танец завершился. Издав последний крик мольбы в небо, главный жрец взял факел и подошёл к столбу. Хворост азартно вспыхнул, скрыв кричащих детей за языками пламени. Собравшиеся люди скорбно молчали. Жрецы запрокинули головы, напряжённо наблюдая за тучами. Вскоре крики жертв прервались, и тишину на площади нарушал лишь треск горящего хвороста. Костёр полыхал в тускло-сером дне, как путеводный маяк в шторм.
И вдруг пепел перестал идти. Тучи не рассеялись, но их перестало тошнить серой мерзостью, воздух в мгновение ока стал чистым и свежим, как в былые дни. По площади пронёсся сначала смутный шёпот, потом раздались возгласы радости. Лица правителей посветлели, жрецы встали на колени и припали лбами к покрытой пеплом земле, выражая благодарность старым богам за их великодушие.
Но радость горожан длилась недолго. Ещё не успела последняя пепелинка лечь на землю, ещё не перешло народное смятение во всеобщее ликование, как тучи вновь низвергли на город пепел. Только на этот раз он был не серого цветацвета разложения, а чёрногоцвета тьмы; больше сажа, чем пепел. И его было в сотни и тысячи раз больше, чем раньше. Прежде чем кто-либо успел опомниться, пепел достиг щиколоток.
Началась паника. Люди с воплями бросились врассыпную, стремясь достичь стен города прежде, чем чёрный пепел накроет их с головой. Некоторым это удалось, но большинство из тех, кто наблюдал за жертвоприношением, увязли в пепле навечно, так и не дойдя до спасительных врат. Все правители и жрецы погибли в этот день, захлебнувшись волнами зернистой сажи.
К закату всё было кончено. Океан пепла залил улицы, крыши домов утонули в нём. Изысканные дворцы из белого камня оказались набиты пеплом до отказа. Вся вода впиталась в сажу, дирижабли оказались погребены на дне сухого моря, последние живые растения были безжалостно поедены хищным пеплом. Те, кто смотрел за происходящим из-за стен города, с ужасом видели, как в воздух взвивается гигантская чёрная дымка, словно дыхание демона-исполина. Многие боялись, что пепел выльется за стены города и продолжит наступать на весь остальной мир но когда уровень осадков сравнялся с самой высокой из башен города, тяжелые тучи, которые нависали над городом целый год, вдруг стали расплываться, бледнеть и развеялись за считанные секунды. Последней сгинула в чёрной лавине одинокая вершина жертвенного столба.
Пепел пожрал город.
2014 г.
Убивают!
Леонид знал по давнему опыту, что добраться из города до Волково можно за два часа, но сегодня вечером погода была настроена против них: на закате начался обильный снегопад, поэтому «Фольксвагену» приходилось ехать очень медленно. Поездка растянулась на три с лишним часа. Хотя Леонид в начале дороги был полон энтузиазма, но в конце он не выдержал и задремал на пассажирском кресле.
Э, алё! он очнулся, когда водитель щелкнул пальцами перед его носом. Ты заснул, что ли?
Просто немного укачало, Леонид потёр глаза, отгоняя оцепенение. О чём ты говорил?
Вот, как раз мимо фермы проезжаем. Глянь направо.
Он повернул голову, но за едва видной обочиной была полная мгла.
Что за ферма-то?
Ну, здрасьте. Не помнишь, как мы летом туда каждый день мотались?
А, так ты о Капитолии? Так бы и сказал, а то «ферма»Как, кстати, там сейчас дела обстоят?
Никак. Прикрыли его десять лет назад. Потом землю выкупил какой-то предприниматель, вроде хотел пашню на этом месте сделать. Снесли пару зданий, на этом всё и остановилось.
И что, сейчас там ничего нет? Леонид испытал разочарование.
Часть зданий ещё стоит. Большой телятник сгорел три года назадбомжи подожгли во время пьянки.
Он совсем заброшен? Или всё-таки планируют что-то восстановить?
Откуда? Это нерентабельно. Да и людей, которые работали бы в нём, в окрестных деревнях не осталось. Все разъехались, одни старики. Ну ты помнишь, что я тебе о Волково говорил
Да, сказал Леонид, помню.
Он посмотрел туда, где находилась бывшая ферма, и опять уперся взглядом в стену непроницаемой темноты. Капитолий, как их компашка называла когда-то ферму, оставался невидимым. Беспорядочное нагромождение стойбищ, ангаров, хранилищ и летних домов, которые в детстве казались им огромными. Территория фермы была так велика, что следить за всеми её закромами не представлялось возможным даже с сотней сторожей. Огорожен Капитолий был лишь невысоким дощатым забором. Доски можно было легко оторвать, пробраться внутрь через образовавшийся лаз, а потом вернуть их на место, как ни в чём не бывало. А со стороны пастбищ дело и вовсе ограничивалось изгородью из жердей, но там обычно бывало людно, так что Леонид и его друзья обычно проникали в Капитолий через забор со стороны стогов желтого сена. Среди лабиринтов, образованных высокими стогами, было здорово играть в прятки и салки, а когда это надоедало, они взбирались на сами стога и играли в «сенного царя», сталкивая друг друга вниз (за этим занятием обычно их и ловили, и тогда вся шестерка сломя головы мчалась обратно к забору, благо хитросплетения узких проходов были им на руку). Обычно, как самый сильный и цепкий, в игре побеждал Лёшатот самый, который сейчас сидел за рулём «Фольксвагена». Однажды он в пылу борьбы с такой силой скинул Леонида вниз с трехметровой высоты, что тот на полной скорости врезался головой в землю. Леонид до сих пор удивлялся, как он тогда не сломал себе шею. Голова после этого болела целую неделю.
Значит, теперь того волшебного местечка нет. Хотя Леонид и ждал чего-то подобного, у него всё равно сердце защемило. «Вот почему лучше не возвращаться в детские места, подумал он. Чтобы не портить себе воспоминания. Может быть, оно и к лучшему, что сейчас темно и я так и не увидел, во что превратился наш Капитолий».
Какой там час? спросил он.
Алексей на секунду отпустил руль, чтобы посмотреть на часы на запястье.
Без двадцати минут семь. Ничего, прибудем вовремя. А вот Кирилл с Людой наверняка припозднятся. Ты же знаешь, какой Кирюха у нас «пунктуальный».
Уже тридцать пять лет прошло, улыбнулся Леонид. Его отношение ко времени могло измениться.
Как же, иронично хмыкнул Алексей. Вот скажи честно: ты, например, чувствуешь, что так уж сильно поменялся с тех пор, как тебе было двенадцать?
Ну
Вот видишь! А что касается меня, то ни капельки я не вырос. Всё тот же малолетний раздолбай, он хохотнул. Погоди, ты в этом ещё убедишься, когда я начну лезть на крышу, чтобы спрыгнуть оттуда, как в старые добрые времена.
Да, помню твои выходки, усмехнулся Леонид. Никогда не понимал, как ты себе ноги не ломал.
Весь секрет в том, чтобы правильно сгруппироваться. У меня была целая теория, какую позу принять при полёте, чтобы отделаться небольшими повреждениямихоть диссертацию пиши. Сейчас, правда, уже мало что помню.
Вот и хорошо. Значит, прыгать не будешь.
Ой, не уверен, ухабы пошли чаще; Алексей переключил автомобиль на первую передачу. Рюмашка-другая водки, и меня может потянуть на подвиги. Говорю же, я всё ещё тот же мелкий ушлёпок, а ты не веришь.
Отсмеявшись, они несколько минут ехали молча: Алексей сосредоточился на вождении, а Леонид вновь уставился в лобовое стекло. Там, где электричество фар проигрывало борьбу с темнотой, кончалась и дорога кончался, собственно, весь зримый мир. На Леонида нашло странное ощущение, будто на самом деле «Фольксваген» не движется вперёд, а стоит на месте, вращая колёсами, как на ленточном тренажёре, и эта дорога со снежными горками по краям будет виться вечно, сколько бы они ни ехали
Жалко будет, если Федик не приедет, заговорил Алексей, когда машина завернула за крутой поворот. Он сказал, что постарается быть, но может опоздать. Дела, понимаете ли.
Так у кого из нас могут быть дела, если не у него? Всё-таки важная шишка, занятой человек.
А на один вечер отложить их ради старых друзей никак не получится, да? Мы все ведь как-то нашли время, хотя тоже люди работящие, не балду пинаем.
Э, нет, ты не понимаешь, Леонид устроился на кресле поудобнее. Где мы, а где Федик. Это раньше мы вместе мяч гоняли по двору, а теперь он на совсем другом уровне. Хорошо, что он вообще не отказался сходу, и на том спасибо. И, кстати, Лёша если он приедет, наверное, не стоит называть его Федиком, обидеться ведь может.
Это с чего вдруг?
Мы же тогда детьми были, не знали ещё всех нехороших слов в своей святой простоте. Ну, созвучие там, всё такое
Ха! Обидчивый какой нашёлся.
Ну, как знаешь. Я его Федей называть буду, и то наглостьон, наверное, давно уже привык к величанию именем-отчеством.
Да ты, я вижу, прямо преклоняешься перед ним, саркастически заметил Алексей.
Не то чтобы преклоняюсь, но он всё-таки член Конклава
Конклав-шмонклав, Алексей скривился. Подхалимничать я не собираюсь. Федик для меня друг детства. Если будет важничать и строить из себя невесть кого, я так и скажу ему прямопусть катится к чертям со своим Конклавом.
Леонид благоразумно промолчал, подумав про себя, что Лёша, видимо, говорил правду в своих откровенничаниях, что он совсем не вырос. Он и тридцать пять лет назад был именно такимнетерпеливым, прямолинейным и грубоватым. Наверное, эти качества сделали его лидером их маленькой компашки, её сердцем. Но теперь время было другое, и наивно будет со стороны Алексея по-прежнему продолжать вести себя как на сенном дворе. Впрочем, учить кого бы то ни было жизни Леонид не намеревался.
Заехав в узкую берёзовую лесополосу у въезда в деревню, автомобиль остановился на обочине. Поймав вопросительный взгляд Леонида, Алексей сказал:
Сейчас дела сделаю, и поедем дальше. А то невтерпёж уже, напился чаем с малиной перед выездом.
Леонид тоже вышел из машинынемного подышать чистым деревенским воздухом не помешает. Рядом чернели стволы деревьев с голыми ветвями. Каждый выдох Леонида вырывался изо рта сизым облачком. Выл зверьём ветер, снег не собирался кончатьсяпо всем приметам начинался настоящий буран. Леонид забеспокоился, смогут ли они завтра утром вернуться в город. Не хотелось бы застрять в Волково на несколько дней.
А погодка-то кошмарная! крикнул он Алексею, орошающему берёзовый ствол по ту сторону «Фольксвагена». Что там синоптики говорят, не интересовался?
Да всё нормально! Если что, с утра вызовем сюда настоящий бульдозер, не боись! Зря, что ли, я в транспортной компании работаю?
Успокоившись, Леонид посмотрел вверх. Ничего, кроме тех же снежинок и ветвей, он там не увидел: облака преграждали луну и звёзды. Леонид вздохнулон-то надеялся, что ночь выдастся ясной, чтобы вдоволь полюбоваться звёздами. В городе из-за освещенности их было почти не видать. А в детстве одним из любимых занятий Леонида в зимние вечера было стояние во дворе с отцовским биноклем и разглядывание звёзд. Окуляр запотевал от случайного дыхания, мерзли руки, но всё-таки это было настолько увлекательно, что иногда он торчал на улице часами, рискуя простудиться. Обычно это заканчивалось тем, что мать чуть ли не насильно втаскивала его обратно в дом и угрожала отобрать бинокль насовсем.