«Я стал много думать, пронеслось у него в голове. Дряхлею. Просто не нужно думать, нужно идти по течениям и жить. Это у меня хорошо получается, ведь я еще жив».
Он давно мог улететь, но жить предателем, единственным выжившим из их экспедиции, давшей дальним новые биотехнологии Нет уж, лучше оставшееся время провести тут.
Человеки или постчеловеки все едино не созданы, чтоб терпеть поражения, и они рано или поздно себя переборют, пойдут вниз искать новое. Так всегда было и будет. Человека можно изменить, но победить его пока ничему не удалось. А он старый, видимо, эталонный образец этого упрямства.
За все время тут он так и не получил ответа на вопрос, из-за которого сюда и прилетел. Что там такое? Какие «буджумы» живут там? Видимо, пришло время получить ответы
Перед отплытием, покопавшись в информатории Города, он нашел то, что искал. Странная поэма, так необычно подходившая для этого мира и для него самого. Когда-то давно он читал этого автора, но это произведение прошло мимо, что и неудивительно для школьного возраста слишком странная вещь.
«Но лишь только увижу буджума, тотчас,
А вернее минуту сию,
Я внезапно и плавно исчезну из глаз
Вот что душу снедает мою»
Так, видимо, с ним и произойдет ответы на вопросы их погибшей миссии он получит сполна, вот только они уже никому не интересны.
Как всегда внезапно, он провалился в сон.
Этот сон снился ему редко, словно сознание пыталось оградить от ненужных воспоминаний, щадя старый организм.
Зачем тебе лететь на Сатурн? Вот правда? насупленный носик Сольвейг весь в россыпи веснушек, лицо укутано в кружева рыжих локонов.
Ну, наверное, потому что он есть, и мы там еще не были.
Вид homo там был и есть сейчас. Потому и лететь туда не стоит дальние не любят гостей.
Я далёк от политики ты же знаешь
Я знаю, ты ученый. Хороший ученый. В этом вся твоя жизнь, но это слишком опасно.
Он не смотрел на нее, уперев взгляд в далекие, покрытые клочьями тумана пики Склад-фьорда
Выкладывай сейчас же, что происходит.
Бьёрн улыбнулся своей холодной, отрешенной улыбкой, которой вопреки всему очаровывал всех вокруг, и она поняла, что все равно, что он ей сейчас расскажет его уже не уговорить. Они давно друг друга знали. Больше десяти лет они работали в Институте Дальнего Космоса делили успехи и рутину работы, и всего как год их отношения стали чем-то большим. Вот только работа в этот раз встала не рядом с ними, а между ними.
Гексагон, Сольвейг. Мы полетим к Сатурну. У нас есть он запнулся. Мы думаем, есть сигнал.
Вы думаете или знаете? Кто оплатит экспедицию? Военные?
Нет. Ты же знаешь, я на это бы никогда не согласился.
Так кто заказчик?
Консорциум частных инвесторов. Понимаешь, это комплексная экспедиция, и помимо проверки нашей гипотезы мы должны опробовать модули, которые можно использовать для скольжения в атмосфере. Тогда, ты представь себе только, все гиганты системы будут нам доступны и полезны.
Почему бы не начать с Юпитера? Колонии там дружелюбнее, погода потише, да и ближе..
Немного на этом выиграешь, да и не рассчитаны наши модули на вторую космическую на Юпе и
И оттуда нет сигналов. Ты правда веришь в то, что там вы найдете там ответы на свои вопросы?
Да. Наша форма жизни и мышления, задумчиво произнес он, может быть лишь крошечным первым шагом в продолжающейся эволюции, которая вполне может привести к появлению форм интеллекта, намного превосходящих наш, и не основанных на углеродных «механизмах». Я хочу сказать, что инопланетная жизнь может быть настолько странной, что станет неотличимой от физики.
Я не хочу касаться вопроса выживания нашего вида сейчас или его будущей роли в продолжающейся миллионы лет эволюции. Меня больше интересуют Она замолчала и резко отвернулась к окну. Сухо продолжила: Я просто хочу сказать, что интеллект, который мы могли бы найти, и который мог бы найти нас, мог бы вообще не быть рожденным углеродными формами жизни, вроде нас. Но наш вид, мы сами должны сначала думать о наших проблемах, нашей жизни. Если Вселенная и прячет в себе другую жизнь, и если часть этой жизни эволюционировала за пределы наших собственных путевых точек сложности и технологий то нам, как и «им», до этих поисков вряд ли есть какое-то дело.
Он не заметил ее отстраненной растерянности и продолжил говорить, как всегда, с головой уйдя в работу и не замечая ничего вокруг.
Пойми ты Кроме этого, Сатурн морочит нам голову давно. Больше трехсот лет, как мы открыли гексагон, а мы все еще не знаем, что он такое. Главная загадка системы Сатурна. Показания с зондов очень странные.
Может, их дальники подделали. Ты же знаешь, что сейчас творится?
Не могли. Кризис пройдет. Не первый и не последний. Все побряцают оружием и отойдут
Может, стоит отложить полет?
На сколько лет? Сейчас оптимальное окно. Не волнуйся все будет хорошо.
Через шесть месяцев после старта, когда они уже были за орбитой Юпа, он получил короткое послание. Сольвейг выглядела заплаканной и осунувшейся:
Я все-таки решилась на экстракорп. Прости, что не посоветовалась с тобой. Мы будем ждать тебя. Только возвращайся скорее
Старик проснулся в холодном поту. Неужели уже прошло двадцать девять лет? Целый сатурнианский год.
Раньше, в первые годы, он пытался вести дневник со своими мыслями, теориями и наблюдениями, но слишком много было странного и пугающего вокруг. Годы шли, а надежда, тлевшая слабым огоньком, угасала все сильнее. Грызшая душу жажда отмщения мертвых товарищей угасла как-то сама собой. Ему сообщили, что с их корабля уходили несогласованные данные о колониях в третьей Системе, потому его и атаковала одна из фракций. К нему претензий не было, вот только намекнули, что ему стоит оправдать их доверие.
Жизнь шла быстро, как десятичасовой местный день, и казалась грязно-желтой, как облака вокруг. Все эти годы ему так не хватало рядом ее «лучика солнца».
Старик лежал на койке, пытаясь в бесплодных попытках задремать который уже час, чтобы вновь почувствовать запах соли и плеск волн во фьорде, вновь расслабиться и отдохнуть. Рубку освещал мягкий свет северного сияния он добрался туда, куда еще никто не рисковал доплывать, к самому северному Поясу Бурь, возле самой семьдесят восьмой широты, где начинался таинственный Гексагон. Здесь он хочет найти ответы и наверняка закончить свое путешествие
Внезапно сквозь прозрачную панель кабины он увидел громаду черного цеппелина. Он был очень близко, а радар так ни разу и не пискнул предупреждением.
Старик мгновенно соскочил с койки и заученным годами движением нырнул в истертое до дыр и блеска на металлических частях пилотское кресло.
Этот цеппелин странно себя вел. Настоящий буджум. Серый. Большой раза в три больше его самого большого улова. Может, такие умнее, чем желтые?
Они хорошие, безобидные, сказал он сам себе под нос, успокаивая. Резвятся тут в небесах столетиями, играют, и все им нипочем. Они нам не родня, мы-то везде ищем, чем поживиться Нажива двигатель нашей цивилизации
Он таких больших еще никогда не видел. Или все же видел? Тогда, в самом начале, перед, как ему казалось, последним прыжком вверх?
Коротконаправленный радиосигнал засиял на старом 3Д кубе в рубке. Гость что-то передавал. Сложное. Узконаправленное. Именно он был тем или чем-то похожим на то, что они искали. Теперь-то Бьёрн довел свою работу и работу упавших с обиты в мутные облака друзей до конца. Их экспедицию запомнят не как предателей и пешек в очередном витке войны, а как первооткрывателей новой, разумной жизни. Значит, всё было не зря
Огромная темная туша висела прямо у него на пути, словно запрещая ему двигаться дальше. Сотни щупалец, словно сухая трава на ветру, струились повсюду вокруг него. Старика обдало холодом предположение он наблюдал за ним давно, этот буджум. И если б он полетел со сцепкой молодых цеппелинов в такелаже, то наверняка исчез бы, как все до этого, кто отваживался отправиться сюда.
Так значит, цеппелин и есть буджум, а значит, наша работа и история не исчезнут из этого мира навсегда, тихо пробормотал он себе под нос, а затем повторил фразу, прочитанную в информатории:
«Я без слуху и без духу тогда пропаду, и в природе встречаться не буду.» Ибо цеппелин это и есть буджум, увы и ах. И homo нужно решать в который раз, что теперь делать: дальше охотиться на них или попытаться установить контакт со старшими особями.
Он и так знал результат наперед человеческую природу не изменило время. Тела да, а природу, жажду наживы, к сожалению, нет. Хотя тут он вспомнил своего юнгу и, улыбнувшись, понял, что еще не всё потеряно, и он слишком категоричен.
Он покачал своим разномастным такелажем, меняя тягу, и стал подниматься, удаляясь в сторону экватора. Он всё понял и не пойдет дальше.
Старик-Бьёрн не торопясь поднялся к вершинам облаков, где уже в отсветах меркнущего северного сияния попытался наладить связь со службой навигации Града. Радиочастоты хрипели и нестерпимо резали слух, но понять уже друг друга можно было.
«Веселый камикадзе» вызывает Град. Прием.
Град на связи, раздался сквозь сильные помехи гортанный говор старшего штурмана Града Лео уроженца Титана.
Принимайте пакет файлов. Леонид, тебе понравится. Вот только решение принимайте без меня
Где-то на экваторе, переданное через множество ретрансляционных буев, до него донеслось тактичное покашливание:
Старик, там вверху перемирие, и у нас есть сообщение для тебя. От твоей дотир, сказал он, медленно выговаривая слово чужого для него языка.
Прошло всего два сатурнианских месяца или три земных года. Он стоял на верхней площадке посадочного стола для шаттлов и ждал, дрожа всем телом, волнуясь, как не волновался ни разу в самых бурных нижних течениях газового Океана. Он стоял и ждал свое так надолго отсроченное счастье. Держа букет красных гвоздик из недавно созданных гидроплантаций гордости всего Града и подарок от него старику. Все меняется в этой быстрой жизни остаются только вечные человеческие ценности. И пока они живы живо и человечество, как бы оно физически и ментально ни изменилось.
Бэнни подошел, положил ему на плечо уже сформировавшуюся крепкую мужскую ладонь и поддерживающе сжал. Старик оглянулся, улыбнувшись своему приемному сыну россыпью морщин в ответ, и тут он отчетливо понял, что всё будет хорошо.
Дэгни новый день, новая жизнь и смысл для него Их дочь нашла его и прилетела добившись места в новой исследовательско-посольской миссии.
Шаттл странной формы приземлился, сверкая вспышками ионных горелок. Старик замер, как соляная статуя, до того момента, когда из шлюзовой появилась копна непослушных рыжих волос и курносый, такой родной, непослушный носик, усыпанный веснушками, и бездонные озера ее зеленых глаз. Ее. Глаза ее матери. Глаза в обрамлении хрусталя из слез, в которые он сразу окунулся.
Голем с Денеб-7 (автор Алекс Шварцман, переводчик К.А.Терина)
Мне было одиннадцать, когда в систему Денеб пришла война.
Мы не сразу поняли, что случилось. Мама и папа убирали посуду после ужина, Ави строил башню из пластиковых кубиков, Сара спала в колыбели, а дедушка читал одну из своих толстенных книг на иврите, низко склонившись над страницами и щурясь при свете свечи. Я дулась на следующий день мне, единственной из всех девчонок класса, предстояло пропустить день рождения Карен.
Я не могла чатиться или играть в видеоигры в тот вечер и ещё сутки никакого электричества в Шаббат. Такой порядок вещей нелегко принять, когда окружающий мир живёт по иным правилам. Но в тот раз мне было тяжелее, чем обычно: в Шаббат папа не мог вести машину, а значит, я не могла попасть на день рождения Карен. Соберутся остальные девчонки, родители Карен привезут фокусника из города; неделями в школе будут говорить только об этом. В общем, я дулась и пыталась понять, почему Господь не хочет, чтобы мне было весело.
За неимением лучших дел, я пялилась в окно и первой увидела полосу белого цвета, рассёкшую ночное небо. Я смотрела, как свет несётся к земле по широкой дуге. Но до того, как свет завершил своё нисхождение, появилась ещё одна полоса, и ещё одна, и ещё.
Смотри, пап, смотри! Метеоритный дождь! Я махнула ему и снова прилипла лицом к стеклу. Папа отставил салатницу, подошёл ко мне и выглянул в окно, за которым был настоящий ливень из падающих звёзд.
Это не метеоры, сказал он. Это космические корабли. Ривка, будь добра, принеси свиток.
Я пробралась между игрушками Ави в отцовский кабинет. В доме был всего один источник слабого света свечи в гостиной, но я нашла свиток мгновенно.
Папа развернул гибкий пластик на столе и активировал, проведя по нему рукой. Дедушка не сказал ничего, но посмотрел неодобрительно и драматично вздохнул. Мама замерла, и даже Ави выглянул из-за своих кубиков, чувствуя, что происходит что-то необычное.
Папа нахмурился, читая новости.
Всё плохо, сказал он, не отрывая взгляд от экрана. Олигархия нарушила договор и атаковала несколько колоний Союза. Причём бомбардировками они не ограничились, высаживают десант. В городах уже идут перестрелки.
Оставаться здесь небезопасно, заволновалась мама. В посёлке слишком много семей военных. Легионеры обязательно здесь появятся.
Ты права, папа убрал свиток. К этому моменту нас здесь быть не должно. Собери детей. Поедем налегке.
И куда мы поедем, Давид? спросил дедушка.
В хижину Пирсона.
Старый Пирсон построил хижину в лесу, далеко от посёлка. Его любили дразнить на эту тему. В том смысле, что человек, и без того живущий на фронтире, не должен строить дом в глуши; но Пирсон спокойно отвечал, что любит тишину и одиночество. Никто не пользовался хижиной с тех пор, как Пирсон умер два года назад. Собственно, немногие знали, где конкретно она находится. Папа знал когда-то он помогал Пирсону доставлять туда припасы.
У меня было множество вопросов, но у родителей не было времени на ответы. Они шикнули на меня и принялись собирать вещи по всему дому. Папа включил свет, чем заработал ещё один неодобрительный взгляд дедушки.
Давайте переберёмся в колонию, говоришь? Семья там будет в безопасности, говоришь? Дедушка бормотал достаточно громко, чтобы его слышали все. Папа скрипнул зубами, но наживку не заглотил.
Прекращай, Цви, сказала мама. Она складывала Сарины комбинезоны. Кто знал, что Союз решит построить военную базу по соседству с нашим домом? По крайней мере, война добралась до нас куда позже, чем если бы мы остались на Земле.
Отношения между папой и дедушкой были натянутыми, сколько я себя помню. Это началось ещё до моего рождения. Наша семья жила на Земле, и у папы был старший брат Яков. Дед страшно разругался с Яковом, потому что тот женился на португалке и оставил веру. Дед отрёкся от Якова, а когда Давид, мой папа, отказался рвать связи с братом, дед отрёкся и от него тоже.
Яков и вся его семья погибли в первые дни войны, когда флот Олигархии бомбил Лиссабон. Тела так и не были найдены, но в нашей синагоге провели поминальную службу. Дедушка тогда попытался наладить отношения с младшим сыном, но тот не принял оливковую ветвь не мог простить дедушке его отречения от Якова.
Через месяц умерла бабушка. К тому времени мне исполнилось три года, и родители планировали покинуть Землю, чтобы найти нам новый безопасный дом. Дедушка спросил тогда, может ли полететь с нами ведь у него не осталось больше никого во всей вселенной. И папа смилостивился. С тех пор дедушка жил с нами, но они с папой так и не наладили отношения.
После часа приготовлений, родители погрузили сумки в грузовик.
Я должен остаться, сообщил дедушка. Присмотреть за домом на случай, если его решат ограбить.
Ограбить? всплеснула руками мама. И что же, по-твоему, у нас можно украсть?
Просто он не хочет ехать в грузовике в Шаббат, объяснил ей папа. Потом повернулся к дедушке: Нет ничего страшного в том, чтобы воспользоваться автомобилем, если от этого зависят наши жизни. Талмуд отдельно разъясняет это для таких упрямых стариков, как ты.