Мужчины закрывают офис, возвращаются в усадьбу. Полчаса тратится на уборку пруда и кормление населяющих его многих сотен маленьких золотых рыбок. Рыбки перед рассветомвыспавшиеся, голодные, выпрыгивающие из воды то там, то тамтак, что поверхность пруда то и дело вскипает мелкими бурунчиками и фонтанчиками. Еще полчаса занимает уборка большого глубокого неправильной формы бассейна. За прошедший день его поверхность покрылась облетевшими цветочными лепестками и маленькими листочкамивсе нужно собрать.
Светает. Где-то далеко внизу раздается приглушенный звук ревущих на форсаже авиадвигателейзначит, уже шесть утра, и из аэропорта уходит первый сегодняшний рейс с острова на материк, СамуиБангкок. Работа кончена. Можно сделать перерыв. Мужчины ложатся рядом на траву. Восход окрашивает небо розовым. Солнце быстро поднимается по небу. Пробуждаются птицы. Пчелы и шмели отправляются в путешествие по цветкам. Кузнечики и цикады образуют ежеутренний звуковой фон.
Полчаса спустя на веранду дома слева выходит облаченный в белое кимоно мальчиктонкий загорелый блондин, слегка покачивающийся от еще не полностью ушедшего сна. Трет глаза, спускается с лестницы, пересекает лужайку, направляясь к пруду. Мужчина, лежащий справа, поднимается, идет навстречу мальчику. Они останавливаются друг перед другом, кланяются и начинают странную гимнастику.
Сначала мальчик, внимательно глядя на мужчину, повторяет за ним все замысловатые движения рук и ногпа странного танца, состоящего из рваного рисунка перемещений в пространстве и замираний в кажущихся неестественными и неравновесными позах. Потом они меняются местами: мальчик двигается, мужчина повторяет движения за ним. Там, где движения мальчика неточны, мужчина поднимает правую руку вверхмальчик останавливается. Мужчина снова показывает правильное движение, мальчик повторяет, и если все правильно и хорошо, то они продолжают, если же нет, то повторяют не получающееся движение снова и снова.
Необычный танец заканчивается. Мальчик сбрасывает кимоно, подходит к бассейну, поднимает руки и неподвижно застывает на самом краю, отбрасывая длинную тень на траву.
Из дома справа пулей вылетает крепко сбитая, небольшого роста, с раскосыми глазами девчонка. Через несколько секунд она оказывается возле кромки бассейна. На бегу подпрыгивает и, не снижая скорости, влетает в спину мальчишке. Оба падают в воду, подняв тучу мелких брызг.
Ты чего, дура, что ли, совсем? кричит ей мальчишка.
Сам дурак, холодной воды боишься! вопит в ответ девчонка.
Утоплю сейчас! пытается схватить ее мальчишка.
Догони сначала! орет девчонка, и они начинают кружить по бассейну с бешеной скоростью.
Время от времени из воды вылетает то одна, то другая тонкая девчоночья нога, стремящаяся в скользящем ударе достать мальчишку. Несколько раз ей это удается. Наконец, они останавливаются, запыхавшись, ложатся на воду.
Ладно, сопля, рано радуешься, вот завтра я тебя подкараулю! говорит ей мальчишка.
Ну-ну, пищит девчонка, подкараулит он меня! Да ты топаешь, как слон! Караульщик нашелся!
Переругиваясь, они плывут к выходящей из воды лестнице. Мальчишка берется руками за поручень.
Хамло, говорит девчонка.
Чего хамло?
Тыхамло.
Почему?!
Потому что потому, что кончается на «у»! Ladies first!она отталкивает мальчишку от поручня, вылезает из бассейна, отряхивается и принимает из рук коренастого мужчины махровое полотенце.
За катавасией с веранды дома слева, улыбаясь, наблюдали две женщины.
Кадри, как же дети выросли
Юкки, а когда тебе было одиннадцать, разве ты не была большая?
Ну да, была. И ещеникак не могу привыкнуть к этим двоим.
К каким?
Ну, к этим.
А-а-а, Алеко и Малеко? «Двое из ларца, одинаковы с лица»? А чего?
Так они не спят никогда.
Юкки, ты как маленькая, ей-богу! Им не нужно спать. Они другие.
Ну, все же
Кадри подошла к перилам:
Джонни, Йоко! Быстро одеваться и завтракать! В школу опоздаете!
Юкки спустилась с веранды на лужайку, жестом остановила направлявшуюся в дом дочь.
Yōko, anata wa otoko to wa migurushī furumai o suru!
Mama o yurushitekudasai!потупилась Йоко.
Догнала Джонни, пихнула в спину:
Ну вот, мне еще из-за тебя и влетело!
Джонни улыбнулся, и тут Йоко внезапно ощутила, как растворяется в его солнечной улыбке. Улыбнулась в ответ:
Дурак!
Ага! подтвердил Джонни, крепко сжав ее руку.
Глава 05
Оглушительно щелкают ходики с кукушкой на стене. Темень за окном. Обшарпанные стены зеленоватого, покрытого сеточкой мелких трещинок кафеля. Тусклая аура матового светильника на потолке, с тенями по мутному стеклу от когда-то нашедших свой конец в фонаре насекомых. Рассохшийся, с ноги на ногу переваливающийся, скрипучий кухонный стол с изрезанной ножом пластмассовой столешницей. Какой-то салат, две лазаньи. Бутылка водки. Две стопки. И мертвая тишина.
Я не буду, отрешенно прошептала Кадри, мне теперь нельзя.
Я как ты, отозвался Андрей.
И вообще, даже если бы и было можно Кадри остановилась.
Андрей молча смотрел в темное окно, обрамленное давно не стиранными серо-зелеными портьерами.
то вот и не знаю, стала бы я за нее пить.
Так это не «за», Каа. Это в память.
Какую память, Андрюша?
Такую, какая есть.
Такую, какая есть, забыть хочется. Чем скорее, тем лучше.
Кадри замолчала. Наклонилась к столу, подперла голову руками и внезапно заплакала. Тихо-тихо, по-детски, от этого еще страшней и безысходней. Андрей встал с табуретки, подошел, обнял сидящую Кадри за шею, прижал ее голову к животу. Кадри оторвала локти от стола, обвила Андрея руками, прижалась. Постепенно рыдания утихли. Кадри потянулась за салфеткой.
Ну вот, тушь потекла.
Встала, пошла в ванную. Андрей проводил взглядом ее бессильно ссутуленную спину.
Вернувшись, вытащила табурет из-за стола, придвинула к Андрею, села близко-близко, коленями упираясь в его колени, глазами любя его близкие глаза с темными тенями под нижними веками, словно хотела стать частью его, словно хотела слиться с ним, обрасти одной кожей на двоих, и больше никогда и никуда не уходить, и больше никуда и никогда не отпускать.
Как жить будем, Андрюша?
Андрей стащил ее с табурета, усадил на колени, прижал к себе. Знакомая ангорка под его ладонями стала горячей. Дыхание сбивалось от нахлынувшей, давно забытой на вкус нежности.
Прежде всего, поженимся.
Ты делаешь мне предложение?
Нет. Не делаю. Сделал.
Спасибо. Я ждала.
Оторвала голову от его груди. Глаза в глаза. Зеленые глаза в половину неба. Не глазаглазищи. Нет, и не в половинутеперь во все небо. Вот, наконец, я и дома, искрой опалило Андрея.
Мы завтра пойдем и подадим заявление, Каа.
Можем никуда не ходить.
Почему?
Потому что ты иностранец.
И что?
Справка нужна о твоем брачном положении.
О статусе.
А где взять?
Тебенигде. Тебетолько в суд местный идти. Там заключение сделают.
Это долго?
Месяца два.
Не знал.
Я тоже не знала. Вчера выяснила.
Андрей рассмеялся:
Вот как!
А ты думал!
Что я думал?
Да ничего! Если бы ты не сделал мне предложение, я бы сама его тебе сделала.
Ух, ты какая!..
Ага! уголки губ Кадри поднялись вверх, в глазах заблестели смешинки.
Ты опоздала, Каа! Я успел первым, с напускной серьезностью подытожил Андрей и рассмеялся в ответ. Значит, жениться будем в другом месте.
И в другое время! добавила Кадри.
Ночью ютились в гостиной, на узком, холодной сталью старых пружин тыкающем в ребра полуторном диване. Занять кровать в родительской спальне Кадри не смогла.
Кто-то сказал: дурак винит других, умныйсебя, мудрец не винит никого. Кадри понимала: винить кого бы то ни было теперь поздно. Кадри не считала, что мать виновата перед ней. Она просто была такая, какой была, отрешенная, безэмоциональная, не умеющая любить. Никого, даже себя.
Говорят, жизньштука сложная. Жизнь сложна именно своей простотой. Ты делаешь свою жизнь, каждую минуту, каждое мгновение, каждое движение секундной стрелки. И это расслабляет. Думаешьтик-так, снова тик-так Вот и час прошел. Немного, вроде бы. Обманчиво немного. Люди расслабляютсяда что там, да ладно, успею еще. Должен был сделать сегодня; не сделалну и что, кто меня осудит? Сами все кругом такие.
Однажды, Кадри лет десять было, отец позвал ее в ванную:
Кадричка, девочка, иди сюда!
Вошла. Отец сказал:
Табуретку принеси.
Принесла.
Садись.
Села. Отец молча заткнул слив ванны пробкой, открыл оба крана. Через несколько минут ванна была заполнена до верхнего сливного отверстия.
А теперь смотри, засунул руку в воду, выдернул пробку, открыв слив. Что видишь?
Ничего, папа.
Вода медленно уходила из ванны. Уровень тихонько понижался, белые эмалированные стенки опустевающей ванны влажно блестели. Расстояние между верхним краем влаги и поверхностью воды едва заметно увеличивалось.
Теперь что видишь?
Воды стало меньше.
Чем ниже стояла вода в ванне, тем шире становилась воронка, тем громче урчала сливная труба. Когда воды почти не осталось, труба уже грохотала. Несколько воздушных пузырей вырвались из ее отверстия. Труба засипела высоким свистом, и в считаные секунды ванна опустела.
Кадри, это не ванна, сказал отец и замолчал. Это жизнь. Так устроена жизнь. Так устроена наша жизнь. Мы не ценим время, что нам дано. Время, что у нас есть. А оно уходит. Уходит, как вода. И настанет момент, когда нам его не хватит. Когда нужно будет уйти вслед за ушедшим временем. Береги время, дочка. Не позволяй никому пользоваться твоим временем, если сама этого не хочешь. И щедро дари свое время тем, кого любишь.
Тогда Кадри поняла, что хотел сказать отец. Но потом, наверное, забыла. Позволила сиюминутному стать главным. День, ночьсутки прочь. Много ведь еще воды в ванне, так чего жаться, что мелочиться? Смерть матери отрезвила. Боже, как я могла забыть наставление отца?! Ведь получается, что мать спустила всю свою жизньбез остатка, до последней каплив бездонную сливную трубу! От ее воды никому не стало теплей. Никому не стало уютнее. Никто не утолил жажду. Никому не стало лучше. Просто время утеклосквозь пальцы. Утекло и закончилось.
Нет. Хватит. С меня довольно, мама. Прости и прощай. Я теперь сама скоромама. С детьми нельзя так. Как? Да вот так! Безответственно, бесталанно, не считая дней, не прилагая никаких усилий. Дети должны все самитак, что ли? Дети должнытак, что ли?! Ты должна помыть все бутылки, говорила мать, усаживая Кадри перед тазиком с растворенным щелоком, лежащим рядом ершиком и кучей грязных бутылок из-под подсолнечного масла на полу кухни. В магазине за пять пустых вымытых одну полную дают, говорила мать. Ты должна, говорила мать. И что? И где теперь те твои полные бутылки? Они, что, сделали нас миллионерами? Они спасли от гибели отца? Они сделали лучше твою и мою жизнь, мама?!
С детьми нельзя так. Они маленькие. Они не понимают. Они самине могут! Ради детей нужно из кожи вон лезть. Нужно становиться для них ступенькой, трамплином. Нужно, чтобы они не стартовали так, как ты, из холода и голода. Нужно стараться! Каждый день, каждый час, да каждую минуту, наконец! Ради детей. Ради любимого. Ради жизни. Ради того, чтобы жизнь была жизнью, а не домом терпимости, фанерной халупой, где мокро от непроходящих луж годами разливаемой нелюбви. Ты не имеешь права спускать воду своей жизни в канализацию!
Что делать будем, Андрюша?
Уедем.
Куда?
Андрей тяжело вздохнул.
Я не знаю. Можем ко мне.
Андрюша, что я там делать буду? У меня нет гражданства, нет разрешения на работу. Формальности займут много времени. Да и в Москве таких своих, таких как я, до горизонта.
Давай вернемся к Марулле.
Андрюш, я ей нужна, пока бегаю каждый день по ее фермамвдоль и поперек. А вот как живот вырастеткакая из меня бегунья?
Ну, перебьемся как-нибудь.
Андрюша, не бывает никаких «как-нибудь». Там, где «как-нибудь», всегда тоскливо, бедно и холодно. Вот скажи, у тебя деньги есть?
Сейчас?
Нет. Вообще.
Если вообщенет.
А что есть?
Квартира съемная. Джип есть, не новый.
Сколько стоит?
Ну, за миллион двести тысяч рублей продать в общем можно. Он бензина жрет много и налог высокий. Спросом на вторичном рынке не пользуется.
Ну, вот видишь, милый. И у меня вообще ничего, кроме этой квартиры.
И почем?
Да хрен продашь, Андрюш. Зарядить можно и за восемьдесят тысяч евро.
А продать?
Если за сорок возьмут, и на том спасибо. Да и тут оставаться, если что, форменное безумие.
Почему?
Потому, Андрюша, что здесьa failed state. Работы нет. Кто может, уезжает. На этот раз ты иностранец. И вообще ты здесь оккупант хренов.
Андрей подошел к окну, задумался, закурил. Спохватился, затушил сигарету пальцами:
Прости!
Вот и получается, продолжила Кадри, что ничего у нас с тобой нет
Понимаешь, перебил ее Андрей, у меня тоже ситуация аховая. Зайратьянцу я нужен в Москве. Я же теперь еще вдобавок младший партнер. Еще месяц моего отсутствия он потерпит. С трудом, но потерпит. А потомla commedia e finita.
Вот и всё, подумала Кадри. Мой реквием по мечте. Впрочем, мне не впервой.
Ей было шесть. Она бегала по двору и пела. Ей тогда нравилось петь. Впрочем, ей всегда нравилось петьи не ошибаться ни в едином звуке. Петьи не фальшивить. Петь так, как будто крылья за спиной. Отец отвел в музыкальную школу на прослушивание. Пожилая преподавательница заставила вслед за роялем повторить музыкальные фразы, ритмы, что она выстукивала костяшками пальцев по крышке. Потом взяла скрипку и заиграла.
Нравится?
У Кадри сил не было ответить, только закивала головойбыстро-быстро.
Молодец! Ну и ладно, придешь на следующей неделе!
Засыпая, Кадри слышала, как ругаются родители в соседней комнате. Вечером следующего дня отец, придя с работы, положил на стол маленький футляр.
Иди сюда, доченька! Открой!
В футляре, на красном бархатемаленькая скрипка-«четвертушка», смычок и кусок канифоли. Отец сиял. Мать зашла, посмотрела, хмыкнула, повернулась и вышла из комнаты.
Через полгода Кадри выросла, и «четвертушку» сменила «половинка». До самого лета Кадри усердно занималась, забыв про дворовых подруг и потасканных предыдущими хозяйками кукол. Каждый день, в любую свободную минутудома скрипка, трижды в неделюмузыкальная школа.
В сентябре начался первый класс обычной школы. Скрипка куда-то бесследно пропала из дома. Неделя, вторая
Папа, когда на музыку?
Отец молча отвел глаза.
Па-а-а-п! Скрипка где?
Что-то говорил отецпро то, что положение сложное, что денег нет, что дорого в музыкальной школе учиться. Что-то еще говорил. В чем-то оправдывался. Кадри уже не слушала. Ужене слышала. И дажене плакала. Просто зашла в комнату. Открыла шкаф. На том месте, где раньше лежал скрипичный футляр, зияющая пустота. И звенящая тишина. И лишь легкий, тонкий, едва-едва уловимый, запах канифоли.
Андрюша, ты поступай, как знаешь. Я не неволю, не держу.
Лежавший на столе телефон Андрея запел голосом Фредди: «Its a kind of magic!..»
Это Док! воскликнул Андрей. У меня нет тайн от жены! и нажал кнопку громкой связи.
Глава 06
Юкки спала, уютно подложив ладошку под щеку. К Доку сон не шел. Семичасовой джетлаг на востокнепросто. Вот на запад, почему-то, переносится легче. Сказал вчера по телефону: не встречай, сам доеду; рейс со стыковкой, первое «плечо» задерживают, могу не успеть на коннект. Но ничего, в воздухе как-то нагнали, обошлось, даже время на кофе с пирожным в Дубае осталось. А все равно, вышел в Нарите, по сторонам осматриваясьстоит! С ноги на ногу переминается, ну просто словно пацанка какая, честное слово. Захотелосьв охапку да на руки, как ребенка, прямо там. Едва удержался.
Дверь в ночлежку свою открылаДок не рассчитал, приложился к притолке макушкой. Рассмеялся, потирая ушибленную сдуру голову. Заплакалаосторожнее, ты такой большой, здешние размеры не для тебя! Обнял, успокоил. Вот, спит теперь в обнимку с Чебурашкой, подаренным три с половиной года назад в проливной дождь на берегу Новодевичьего пруда.
Да оставь ты его!
Не могу.
Почему?
Это у меня от тебя.
Ты всегда с ним засыпаешь?
Да
Почему?
Он мой мужчина. Мой единственный мужчина.
Что, все три года?!
Все
Сказала, зарделась, в полутьме спрятала лицо в подушку. Один ночничок в крохотной комнатушке. В пяти минутах от Сибуя, в считаных шагах от футуристического пейзажа с высотками, перекрестками, рекой из машин, летящими над Токио поездами. А тут, внутри панельного игрушечного домикасредневековье какое-то. Футон на полу, а ведь холодрыгафевраль. Док вывернул отопительный режим кондиционера на максимум, в красный, самый горячий, сектор. Юкки всплеснула руками: