Маму он смог навестить только через три дня. Голова раскалывалась по-прежнему, зрение оставалось нечеткимсловно помехи в телевизоре. Зато прекратились приступы адской боли и тошнота. Ли отвезла Луиса и Дебби, его девушку, в городскую больницу Денвера.
Почти все время спит, но это из-за лекарств, рассказывала она. Ей дают сильное снотворное. Она, скорее всего, не узнает тебя, когда проснется.
Понимаю.
Доктора сказали, она, вероятно, чувствовала опухоль понимала, что происходит это продолжалось около года. Если бы только Пришлось бы сразу же удалить грудь; может, даже обе, но они могли бы Ли глубоко вздохнула. Я провела с ней все утро. Я не могу Луис, я просто не могу сегодня пойти туда снова. Надеюсь, ты понимаешь.
Да.
Хочешь, я пойду с тобой? спросила Дебби.
Нет.
Почти час он просидел возле матери, держа ее за руку. Спящая женщина на кровати казалась ему незнакомкой. Зрение по-прежнему туманилось, но он все равно отчетливо видел: она лет на двадцать старше мамы. Землисто-серая кожа, выступающие вены, синяки от капельниц, дряблые, ослабевшие мышцы. Тело под больничным халатом усохло и съежилось. От нее плохо пахло. Закончились часы посещения, Луис провел в палате еще тридцать минут, а потом головная боль вернулась, и он собрался уходить. Мать так и не проснулась. Он поцеловал ее в лоб, погладил шершавую ладонь и направился к двери.
И вдруг, уже стоя на пороге, краем глаза заметил какое-то движение в зеркале. Там отражались спящая мама и кто-то ещекто-то сидел на том самом стуле, с которого Луис только что встал. Он обернулся.
На стуле никого не было.
Боль раскаленным железным прутом пронзила левый глаз. Луис подошел к зеркалу, стараясь двигаться медленно, чтобы не усугублять мигрень и головокружение. Отражение было невероятно четким, он уже много дней не видел так ясно.
Кто-то сидел на стуле.
Луис сморгнул и подошел ближе, вгляделся, слегка прищурившись. Фон отчетливый, а вот фигура немного размытая, но при этом совершенно реальная. Сперва ему показалось, что это ребенокхилый, изможденный десятилетний малыш. Луис подался вперед, стараясь не обращать внимания на боль, и внезапно увидел, что никакой это не ребенок.
Над его матерью склонило большую бритую голову маленькое худое существо с тоненькой шеей. Белая кожа (бумажно-белая, цвета рыбьего брюха), вместо рукобмотанные жилами и кожей кости, огромные бледные ладони, пальцы дюймов шесть длиной. Существо вытянуло их над покрывалом. Луис всмотрелся и понял: голова не бритая, а просто-напросто лысая, сквозь прозрачную плоть проглядывают вены. Череп странной, неправильной формы, точно у брахицефала, и настолько же несоразмерный телу, как на фотографиях эмбрионов. Словно в ответ на мысли Луиса, создание покачало головой взад-вперед, как будто шея отказывалась держать такую тяжесть. Еще это зрелище напоминало змею, настигающую добычу.
Луис не мог отвести взгляд от бледной синюшной плоти и выпирающих костей. На ум приходили цеплявшиеся за колючую проволоку узники концентрационных лагерей; всплывшие на поверхность утопленники, которые неделю пробыли в воде и стали похожи на гнилую белую резину. Только это выглядело намного хуже.
У существа не было ушей. Вместо них в безобразном черепе зияли два неровных, обрамленных красноватой плотью отверстия. В глубоких черно-синих глазницах застряли желтоватые шарики, словно запихнутые туда каким-то шутником. Кроме того, странное создание, несомненно, было слепым: его глаза затягивала многослойная слизистая пленка катаракты. И все-таки они бегали туда-сюда, эти желтые глаза, как у хищника на охоте. Чудовище склонило огромную голову к спящей матери Луиса. Оно видело, но как-то по-своему.
Луис развернулся, чувствуя, что вот-вот закричит, сделал два шага к кровати и внезапно остановился. Сжав кулаки, он стоял возле пустого стула. Наружу все еще рвался крик. Луис опять подступил к зеркалу.
У монстра не было рта, не было губ, но под тонким длинным носом челюстные кости сильно выдавались вперед, образуя нечто вроде обтянутой белой плотью трубки. Длинное конусообразное хрящевое рыльце заканчивалось круглым отверстием. Бледно-розовый сфинктер сжимался и разжимался в такт сердцебиению или дыханию, и поэтому казалось, что дырка слегка пульсирует. Пошатываясь, Луис ухватился за спинку стоявшего рядом пустого стула. Волнами накатывали слабость, тошнота и головная боль. Он зажмурился. На свете не могло быть более отвратительного зрелища, чем то, что он сейчас увидел.
Он открыл глаза. Нет, могло.
Чудовище медленно, почти с нежностью, потянуло на себя одеяло и склонило уродливую голову над грудью спящей. Омерзительный хоботок дергался теперь всего в нескольких дюймах от цветастого халата. В круглом отверстии появилось что-то серо-зеленое, кольчатое, влажное. Показалась маленькая мясистая антенна. Существо наклонилось еще ниже, сфинктер сократился, и из него неторопливо вылез пятидюймовый слизняк. Он свисал с отвратительного рыльца, раскачиваясь прямо над матерью Луиса.
Тот наконец-то закричал. Пытался повернуться и разжать пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся в стул; пытался не смотреть в зеркало. И не мог.
Под антеннами-полипами у слизняка обнаружилась пасть, огромная разинутая пасть, как у глубоководного паразита. Червяк упал женщине на грудь, чуть поизвивался и быстро вполз внутрь. В его мать. Не осталось ни следа, ни отметины, ни даже дырки на выцветшем больничном халате. Только легонько вздулась и опала бледная кожа.
Похожее на ребенка существо обернулось, и Луис встретился с ним глазами в зеркале. Потом чудовище снова склонилось над спящей. Второй слизень появился, упал, заполз внутрь. Затем третий.
Луис снова закричал и наконец смог стряхнуть оцепенение. Он бросился к кровати и принялся молотить руками воздух, пинком отбросил пустой стул в угол палаты, сорвал с матери одеяло и халат.
На крики прибежали две медсестры и дежурный по этажу. Луис, склонившись над обнаженной матерью, царапал ногтями ее покрытую морщинами и шрамами кожу в том месте, где до операции была грудь. На мгновение все застыли в ужасе, а потом его схватили за руки, и медсестра вколола транквилизатор. Перед тем как отключиться, он успел посмотреть в зеркало, указать взмахом руки на противоположную сторону кровати и еще раз закричать.
Вполне объяснимо, сказала Ли, после того как на следующий день отвезла его обратно в боулдерскую больницу. Совершенно естественная и понятная реакция.
Да, отозвался Луис.
Он стоял в пижаме возле кровати, а сестра поправляла одеяло.
Доктор Кирби говорит, поражения в этой части мозга могут вызвать необычные эмоциональные реакции, подхватила сидевшая у окна Дебби. Как у как его там у рейгановского пресс-секретаря, в которого попала пуля. Только это, конечно, временно.
Ага. Луис лег, устраиваясь поудобнее на высоких подушках. Он не сводил взгляда с зеркала на стене.
Сегодня мама ненадолго очнулась. По-настоящему очнулась. Я ей рассказала, что ты приходил. Она она, конечно, этого не помнит. Хочет повидаться.
Наверное, завтра.
В зеркале отражались они трое. Только они трое. Солнечный луч падал на перетянутые желтой резинкой рыжие волосы Дебби, на руку Ли. Ярко белели наволочки подушек.
Хорошо, давай завтра, согласилась сестра. Или послезавтра. А сейчас выпей лекарство, которое прописал доктор Кирби, и поспи. А к маме вместе съездим, когда тебе станет лучше.
Завтра, повторил Луис и закрыл глаза.
Он провалялся в постели шесть дней, вставал только в туалет или чтобы переключить канал в маленьком телевизоре. Головная боль не отпускала, но была вполне терпимой. В зеркаленичего необычного. На седьмой день Луис проснулся в десять утра, принял душ, аккуратно и медленно надел шерстяные штаны, белую рубашку, синюю куртку и как раз собирался позвать Ли и сказать, что готов ехать к маме. Но тут она сама вошла в палату. Глаза у сестры были заплаканные.
Только что позвонили. Мама умерла двадцать минут назад.
Похоронное бюро располагалось к востоку от денверского Капитолийского холма, среди старых, пришедших в запустение кирпичных зданий, которые теперь по большей части сдавали внаем. Там по ночам обычно устраивали разборки банды латиносов. Всего в двух кварталах от маминого дома. Они переехали туда из Де-Мойна, когда Луису было десять, в этом доме он вырос.
В соответствии с распоряжениями матери для денверских друзей в похоронном бюро устроили церемонию прощания. Потом гроб самолетом перевезут обратно в Де-Мойн. Там в церкви Святой Марии будет отпевание, затем погребениена маленьком местном кладбище, где лежит отец Луиса. Прощание с покойной, лежавшей в открытом гробу, казалось Луису каким-то доисторическим варварством. Он стоял возле двери, здороваясь с гостями, и старался по возможности не приближаться к усопшейтолько изредка окидывал взглядом сложенные на груди руки, нарумяненные щеки и нос.
Мытарство продолжалось около двух часов. Пришло около шестидесяти человек, в основном семидесятилетние старики и старухимамины сверстники. Соседи, которых Луис последний раз видел лет пятнадцать назад, новые знакомые, которых она завела в центре для престарелых или за партией в бинго. Из Боулдера приехали несколько друзей самого Луиса, в том числе два товарища по колорадскому клубу альпинистов и двое коллег из университетской физической лаборатории. Дебби не покидала его ни на минуту, вглядывалась в бледное взмокшее лицо, время от времени брала за руку, когда у него возобновлялись приступы головной боли.
Церемония уже почти подошла к концу, и тут он не выдержал:
У тебя пудреница есть?
Что? непонимающе отозвалась Дебби.
Ну, пудреница, такая маленькая штука с зеркальцем.
Девушка покачала головой.
Луис, ты хоть раз видел у меня что-нибудь подобное? Погоди-ка, она принялась рыться в сумочке, есть вот такое небольшое зеркальце, оно мне нужно для
Давай сюда.
Луис поднял маленький прямоугольник в пластиковой оправе и повернулся к двери для лучшего обзора.
Приглушенными голосами переговаривалось около десятка гостей. Пахло цветами. Тускло светили лампы. В холле кто-то рассмеялся и тут же смолк. Около гроба стояла Ли в непроницаемо-черном платье и тихо беседовала с соседкой, старушкой Нартмот.
Но в зале был и еще кое-кто: двадцать или тридцать низеньких фигур тенями скользили между рядами складных стульев и одетыми в черное людьми. Похожие на детей существа по очереди подходили к гробу, медленно и неторопливо, покачивая огромными головами, словно исполняли замысловатый танец. Бледные тела и лысые макушки испускали зеленовато-серое свечение. Каждый на мгновение останавливался перед усопшей и неторопливо, почти благоговейно склонял голову.
Луис задыхался, руки так тряслись, что зеркальце подпрыгивало. Это напоминало первое причастие или животных, выстроившихся в очередь к кормушке.
Что случилось? спросила Дебби.
Луис стряхнул ее руку и бросился к гробу, проталкиваясь через толпу скорбящих. В животе пульсировал холодный комок: неужели сейчас он проходит сквозь эти белесые создания?
Что такое? Ли с застывшим на лице озабоченным выражением взяла его за руку.
Луис стряхнул ее и заглянул в гроб. Открыта была только верхняя половина крышки. Там, на шелковой бежевой подкладке, очень мягкой на вид, лежала его мать в своем лучшем синем платье. Из-за косметики лицо казалось почти здоровым. Пальцы опутывали старые четки. Луис посмотрел в зеркало, а потом медленно поднял левую руку и вцепился в край гроба. Он как будто стоял на палубе парохода, а вокруг бушевало море, и надо было изо всех сил держаться за ограждение, чтобы не выпасть за борт.
Гроб до самых краев наполняли сотни кишащих слизняков, которые ползали поверх тела. Они побелели и увеличились в размерах, очень сильно увеличились. Некоторые превосходили в обхвате его руку, некоторые были в фут длиной. Мясистые антенны-рожки уменьшились, на их кончиках появились желтые глазки, миножьи пасти вытянулись конусообразными хоботками.
Он все смотрел и смотрел. Справа к гробу приблизилось очередное чудовище, положило на край бледные пальцыпрямо рядом с рукой Луисаи опустило вниз удлиненное рыло, словно на водопое.
И втянуло в себя четырех длинных слизней. Лицо дергалось и сокращалось, заглатывало мягкую бледную плоть почти с сексуальным наслаждением. Желтые глаза смотрели не мигая. К гробу подходили все новые и новые, чтобы тоже приобщиться. Луис повернул зеркальцеиз его матери выползло еще два паразита, они с легкостью проскользнули сквозь синее платье и влились в кишащую массу. Позади Луиса с полудюжины бледных монстров терпеливо ждали, пока он отойдет. Размытые бесполые тела, очень длинные заостренные пальцы, голодные глаза.
Луис не закричал и не убежал. Он очень бережно спрятал зеркальце, разжал сведенные судорогой пальцы и медленно пошел прочь. Прочь от гроба. Прочь от Ли и Дебби, которые выкрикивали какие-то вопросы ему в спину. Прочь из похоронного бюро.
Остановился он только через несколько часов, возле каких-то странных темных складских и фабричных зданий. Встал в ртутном свете уличного фонаря, поднял зеркальце повыше, покрутил его во все стороны, убедился, что вокруг никого нет, а потом сжался в калачик прямо на земле около фонарного столба, обняв руками колени, покачиваясь взад-вперед и что-то напевая себе под нос.
Думаю, это раковые вампиры, сказал Луис психиатру.
Сквозь щели в деревянных жалюзи на окнах кабинета виднелись верхушки Утюгов.
Они откладывают слизняки-опухоли, а те потом вылупляются и растут внутри людей. Мы называем их опухолями, а на самом деле это яйца. В конце концов вампиры забирают их назад.
Психиатр кивнул, в очередной раз набил трубку и чиркнул спичкой.
Вы не хотите рассказать мне побольше о подробнее описать свои видения? Врач выпустил клуб дыма из трубки.
Луис покачал головой и замер, сраженный новым приступом жуткой боли.
За последние несколько недель я все обдумал. К примеру, назовите мне какого-нибудь знаменитого человека, который умер от рака лет сто назад. Давайте.
Доктор затянулся. Рабочий стол стоял около занавешенного окна, и лицо психиатра оставалось в тени, его освещала только зажженная трубка.
Прямо сейчас не смогу припомнить. Но наверняка от рака умирали многие.
Вот именно. Луис, сам того не желая, повысил тон. Смотрите, сегодня мы привыкли к тому, что люди умирают от рака. Каждый шестой. Возможно, каждый четвертый. Ну, к примеру, я не знаю ни одного человека, который погиб во Вьетнаме, но каждый из нас знает кого-нибудь, обычно даже кого-нибудь из родных, кто умер от рака. А вспомните всех известных актеров и политиков. Да он повсюду. Чума двадцатого века.
Доктор кивнул и заговорил, старательно избегая снисходительных интонаций:
Вижу, к чему вы клоните. Раньше просто не существовало современных методов диагностики, но это вовсе не значит, что в прошлые века никто не умирал от рака. К тому же, как показывают исследования, современные технологии, загрязнение окружающей среды, пищевые добавки и прочее увеличили риск возникновения канцерогенов, которые
Да, канцерогены, засмеялся Луис. Я тоже в это верил. Господи, док, вы когда-нибудь читали официальные списки канцерогенов, составленные Американской медицинской ассоциацией или Американским обществом раковых больных? Туда же входит всевсе, что мы едим, чем дышим, что надеваем, чего касаемся, чем развлекаемся. То есть вообще все. С таким же успехом можно сказать, что они просто не знают. Читал я весь этот бред. Они просто-напросто не знают, от чего появляется опухоль.
Доктор скрестил пальцы рук:
А вы считаете, что знаете, мистер Стейг?
Луис вытащил из нагрудного кармана одно из своих зеркал и повертел головой. В комнате вроде бы никого не было.
Виноваты раковые вампиры. Не знаю, сколько они уже тут. Может, мы что-то сотворили такое в этом столетии, и они смогли проникнуть сюда через через какие-нибудь ворота или как-то еще. Не знаю.
Из другого измерения? спросил доктор будничным тоном. От его трубки пахло летним сосновым лесом.
Может быть, пожал плечами Луис. Не знаю. Так или иначе, они здесь. Кормятся и размножаются
А почему, как вы думаете, вы единственный, кто их видит? почти весело поинтересовался психиатр.
Черт возьми, Луис потихоньку закипал, я не знаю, единственный я или нет. Знаю только, что это началось после аварии
Мы ведь можем с той же вероятностью предположить, что травма вызвала некие очень реалистичные галлюцинации? Вы же сами рассказывали, как ухудшилось ваше зрение. Доктор вытащил изо рта погасшую трубку, нахмурился и принялся искать спички.