Происхождение надетой на нём безрукавки интересовало, разумеется, не одну только Ритку мало ли вокруг завидущих глаз да злых языков? и всякий раз на неудобные вопросы или скользкие намеки застенчивый юноша отмалчивался, опуская ресницы врать он толком не умел, но и правды сказать не мог.
А было вот что. После очередного выяснения отношений, когда молодой секретарь отважился наконец положить на директорский стол заявление об уходе, Аманда Крис приняла его с неожиданной кротостью и подписала. Прежде она не давала ему довести составление заявления даже до середины шапки, вырывала у него то бумагу, то ручку, несмотря на сопротивление, норовила обнять, осыпая заверениями в своей безграничной любви Юношу удивила эта её необычная покорность и даже немного опечалила. Неужели разлюбила?
На следующий день, придя, как он думал, за подготовленным пакетом документов, молодой человек обнаружил на своём столе «прощальный подарок» прелестную шиншилловую безрукавку. И сердце его растаяло. Ведь Аманда не удерживала его как прежде, не подавляла, отпустила, ничем, кроме долгих печальных взглядов в его сторону, не выдавая своего отношения к принятому им решению.
И в который раз он покорился, порвал заявление и вновь принял прежнее своё оскорбительное для приличного юноши положение, ведь он любил действительно любил! эту самую Аманду Крис чистой первой любовью и больше всего на свете хотел ей верить.
В течении зимы сначала Белке, а затем и Коре Маггвайер исполнилось восемнадцать лет. Вот и всё, кончилось детство. В весенний призыв они обе должны были отправиться на государственную службу, на какую именно из двух, решала медицинская комиссия в армию или в суррогатный резерв.
Нескончаемая очередь на осмотр тянулась вдоль холодной даже на вид казенной стены, обшитой крупной белой кафельной плиткой. Металлических стульев на всех не хватало. Садились по очереди. У выходящих из кабинетов ближайшие соседи взволнованно спрашивали о результатах.
Ну что, армия?
Армия
Белка и Кора никогда особенно не общались, но оказавшись вдвоем среди сотен незнакомых девчонок, они поневоле прониклись друг к другу. Никого из Норда поблизости не было, и они чувствовали себя словно два земляка на далекой чужбине.
Ну что, армия? спросила Кора, когда Белка закрыла за собою дверь кабинета, а со стула рядом нетерпеливо вскочила стриженная девушка в красной футболке, готовая, точно горячий конь, едва загорится оранжевая лампочка над дверью, ринуться навстречу своей судьбе.
Суррогатный резерв.
Повезло заахали сидящие рядом.
Не думаю, чтобы это было намного лучше, ответила Белка небрежно, говорят, что от родов тоже можно коньки отбросить.
Чего это они тебя так? спросила Кора, ведь из-за войны набор в СР существенно уменьшен.
Зато увеличена норма, и сейчас в связи с этим не всех берут, но мне сказали, что у меня какая-то особенно здоровая матка и таз широкий, вот меня и взяли, ответила Белка, развертывая испещренный водяными знаками листок распределительный документ «данное свидетельство выдано лицу, которое обязуется при прохождении государственной службы в штате суррогатных матерей республики новая Атлантида выносить и родить следующее слово было впечатано в подчеркнутый пропуск в строке на машинке троих здоровых детей.»
Ничего себе, загудела очередь, а раньше срочницы рожали по двое.
Прорвемся! отмахнулась Белка, Контрактницы рожают и по пять. Максимально допустимое вообще двенадцать. Тогда пожизненную пенсию дают и присваивают почетное звание.
Пока осматривали Кору, она ждала в коридоре, сочтя это вежливым какие-никакие, а все же знакомые
Ну что, армия? жадно накинулись на выходящую из кабинета ожидающие.
Армия, мрачно подтвердила Кора.
Профессор Ванда Анбрук и её молодой супруг, гуляя, неторопливо и чинно шли по широкой парковой аллее. Гордый Макс деловито катил перед собою светло-бежевую кожаную коляску с младенцем. Онки Сакайо некоторое время следила за ними взглядом, стоя на тропинке, что бежала наискосок по заснеженному газону и через какую-нибудь сотню шагов сливалась с большой аллеей.
Направляясь сюда, она планировала застать супругов дома, они жили в коттеджном поселке на краю парка, и, встретив их несколько раньше, чем предполагала, Онки немного растерялась. Предчувствуя свое вторжение в чужую размеренную жизнь, она ощутила прилив робости, совершенно ей не свойственной. «Они гуляют с ребенком в выходной день. Они наедине и уверены, что им никто не помешает. И тут я подойду. Что мне говорить? Как себя вести?» Но вспомнилось печально-просительное лицо Коры, которая, уже остриженная наголо и одетая в «хаки», с пухлым армейским рюкзаком за плечами, перед самой посадкой в фургон, протянула Онки стопку аккуратно сложенных листков бумаги.
Если сможешь Передай, пожалуйста Ему. На случай если меня убьют. Пусть сохранит, если это чего-нибудь стоит.
Девчонка решительно двинулась вперед по тропинке наперерез коляске, что плыла покачиваясь, словно каравелла, над белыми снежными буграми по краям аллеи.
Здравствуйте, Ванда, выпалила она решительно, спрыгнув с плотного сугроба прямо перед гуляющими, меня зовут Онки Сакайо. Я из Норда. Заранее прошу прощения за свою наглость, но моя подруга, Корнелла Маггвайер, очень просила меня об одном одолжении. Её призвали в армию, и уезжая, она оставила мне вот это, Онки быстро, пока ей не успели возразить, точно фокусник, извлекла из-под куртки плотный сверток, она хотела, чтобы я передала Максу лично в руки.
Что это? спросил он и покраснел.
Там стихи, сказала Онки, держа увесистый сверток в вытянутой руке.
Стихи? переспросил Макс. Не принадлежащий ни к одному из признанных типов красоты, скорее даже страшненький, чего таится, он, однако, бывал очень мил, особенно когда конфузился, и сейчас большие уши его, как будто немного прозрачные на свету, нежно порозовели. Загнутые наверх кончики опущенных золотистых ресниц блестели в солнечном свете. Тонкая светлая кожа почти очистилась от прыщей правду, должно быть, говорят, что этот недуг исцеляют супружеские объятия, Стихи? Мне?
Да.
Можно я возьму? робко спросил Макс, взглянув на Ванду почтительно и будто бы чуть виновато.
Ну конечно, спокойно ответила профессор Анбрук, почему я должна быть против?
Спасибо, поблагодарил Макс, бережно принимая послание из рук Онки Сакайо.
В этот момент из коляски раздался звук, похожий на скрип дверных петель. Молодой отец тут же метнулся к люльке и, склонившись над нею, нежно забормотал:
Тихо-тихо, маленькая, спи радость моя Всё в порядке. Я здесь.
Извините, сказала Онки поспешно, происходящее показалось ей чем-то очень интимным, неким таинством, присутствовать при котором посторонним явно не стоило
Макс плавно покачивал люльку и напевал тихим голосом, пытливо заглядывая в занавешенное прозрачной сеткой окошечко коляски. Онки почувствовала себя лишней.
Ничего страшного, снисходительно сказала Ванда.
Перевалив через высокий сугроб, Онки помчалась по нехоженому снегу на другую сторону парка. Её отпустили из Норда всего на два часа, и нужно было спешить.
Так вышло, что вскоре и сама Онки уехала из Норда. По результатам тестов, которые она отыскала на просторах информационной паутины и (просто из любопытства, играючи) прошла её приняли сразу в несколько университетов невзирая на то, что она ещё не достигла абитуриентского возраста.
Мы гордимся тобой, Онки, казенно и пафосно, как водится, произнесла Аманда Крис перед тем как вручить бывшей воспитаннице свидетельство об уровне полученного образования, теперь нам есть что возразить противникам альтернативной репродукции человека и в пробирке может быть зачат гений!
Онки выслушивала директриссу со скучающим лицом.
Спасибо, сухо поблагодарила она, приняв из рук Аманды пакет документов.
Покончив с бюрократией, девушка поднялась в свою комнату. Вещей у неё почти не было: узелок с одеждой, несколько книг да маленький личный компьютер с серебристым тисненым узором на корпусе. Ну вот и всё. Пятнадцать минут на сборы. Прощаться тоже вроде почти не с кем. Разве только Ритка, но она всё умеет превращать в хохму, даже серьезное и грустное. Вот влетит сейчас в комнату, как ураган, обнимет своими длиннущими ручищами и начнет голосить:
Аааа! На кого ты меня тут, несчастную, покинулааааа
Уткнется головой в плечо, как будто рыдает, а потом вдруг как засмеётся! Резко вскинет лицо, сверкнет глазюками и давай ржать Такая уж она, Ритка
Онки задумчиво перебирала на столе книги. Брать их собой? Не хочется. Они тяжелые, да к тому же она их все уже прочитала. Выбросить тоже жалко. Оставить? Только вот кому? Книгу, которую ты любил, как домашнее животное, можно отдать без сожаления только в очень хорошие руки, бережные доверить её стоит только чуткому восприимчивому уму
На лице Онки мелькнула быстрая лукавая улыбка. Она придумала.
Мальчики сидели на скамье возле спортивной площадки. Саймон что-то терпеливо растолковывал Фичу (странно, что не наоборот), водя тонким пальчиком по странице учебника, а добродушный толстяк сидел рядом, ерзая, надув от натуги щеки и наморщив лоб; смысл, по-видимому, ускользал от него и приходилось стараться изо из всех сил, чтобы ухватить его хотя бы за хвост.
Ты объясняешь ему геометрию? не скрывая удивления воскликнула Онки.
Это теорема Пифагора, небрежно пояснил Саймон, не поднимая глаз, я её и в семь лет прекрасно знал.
Я к тебе, сказала Онки.
Зачем? Саймон так и не оторвал глаз от учебника, было заметно, что он нарочно так ведет себя с нею.
Фич вежливо поздоровался, он помнил, сколько раз эта странная очкастая девочка спасала его, разгоняя хулиганов.
У тебя скоро день Рождения, не сдавалась Онки, я приготовила тебе подарок.
Я тебя не приглашал и не собираюсь, заявил Саймон, и, обращаясь уже к Фичу, как будто бы Онки вдруг испарилась, а не продолжала стоять над ним, он продолжил объяснение, вот эта сторона прямоугольного треугольника называется катет
Да перестань ты кривляться! не выдержала девушка, от злости она слегка притопнула ногой, а то опять дождешься, что я тебе врежу!
Саймон якобы неохотно поднял на неё глаза невероятно зеленые, как будто бы светящиеся изнутри точно молодая листва, сквозь которую глядишь на солнце. И ничего не сказал.
Просто обдал Онки как ведром холодной воды этим взглядом. Презрительным, но где-то в глубине или показалось? чуть нежным
Фич, на, возьми, почитаешь на досуге, быстро пробормотала она, положив стопку книг на скамейку рядом с толстяком, мне просто они не нужны больше. Я уезжаю.
Онки развернулась, собираясь уходить, но чья-то маленькая рука удержала её.
Как уезжаешь? Куда?
Снова разверзлась зеленая бездна подсвеченной солнцем сочной листвы. Шаг навстречу риск безнадежно заплутать в этом колдовском лесу Теперь в глазах Саймона не было и тени напускного безразличия в них бушевала ласковая тревога «Ты уезжаешь? говорили его глаза, От меня?»
Да иди ты к чертям! воскликнула Онки, вдруг испугавшись его порыва, и вырвав руку, побежала прочь.
ГЛАВА 11
Два года спустя.
Проходящие службу в государственном суррогатном резерве проживали в специальных общежитиях, где над ними осуществлялось постоянное медицинское наблюдение. По ночам в каждом корпусе обязательно присутствовали дежурный врач и медсестра, с которыми, в случае возникновения экстренной ситуации, всегда можно было связаться по системе внутреннего оповещения, сигнальные кнопки которой имелись во всех комнатах.
В общежитии установлен был режим, которого необходимо было придерживаться строго по сути служба в суррогатном резерве ничем не отличалась от обычной армейской службы, только вместо марш-бросков и полевых учений, здесь были обязательные пешие прогулки на свежем воздухе, плавание в бассейне, дыхательная гимнастика, аэробика, прослушивание классической музыки и поэзии, а также учебные занятия по родовспоможению.
Согласно определенному графику служащие проходили скрининговые медицинские осмотры и регулярно сдавали комплексные анализы. Заинтересованность государства в появлении на свет новых здоровых граждан обусловливало достаточное финансирование данной отрасли народного хозяйства.
Белку поселили в просторном, рассчитанном на проживание трёх человек, жилом модуле, состоящем из двух комнат (одна столовая, другая-спальня), санузла и небольшой террасы с видом на лесопарк.
Соседки, одна ровесница, срочница, очень тощая легкомысленная блондинка, которую тоже постоянно гоняли за курение, а другая контрактница, тридцати лет, носившая уже пятую беременность, пришлись Белке вполне по душе, вечера проводили весело, все три подобрались заядлые картежницы, и частенько можно было застать их на террасе за партией в преферанс. Белка и Гиола (блондинка) откупоривали иногда невесть по каким каналам добытую бутылочку темного пива и тайком распивали напополам, пряча в бумажный пакетик при каждом шорохе у дверей. Несмотря на то, что день служительниц священному делу материнства был расписан поминутно, находилось немало времени для блаженного безделья, особенно после обеда, когда весь корпус на два часа затихал обязательный послеобеденный сон, всё такое но, впрочем, не возбранялось использовать это время для чтения книг, которых сколько душеньке угодно могла предоставить желающим местная библиотека.
И Белке тут нравилось. Она предпочитала не думать о том, что ждет её потом, за этими стенами, когда на свет появится последний, третий ребенок в гербовом свидетельстве о прохождении службы поставят штамп «завершена», вернут паспорт и откроют перед нею главные ворота всё, дескать, свободна, долг перед государством выполнила, катись теперь на все четыре Пока Белка просто наслаждалась тем, что у неё было: здоровой и вкусной пищей, преферансом с подругами, прогулками в лесу. Пусть только на время, но она обрела здесь своё счастье.
Оставайся, Блэйк, как-то сказала ей контрактница, полулежа в кресле на терресе и щурясь на заходящее солнце, райская жизнь! Кормежка во! она подняла вверх большой палец, условия сносные и работать не надо. Тем более, если тебе легко это дается.
Да ну, скучно, возразила блондинка, присаживаясь на ручку другого кресла, с пузом не очень-то побегаешь за хорошенькими санитарами
Белка флегматично перелистывала журнал на столе и ничего не отвечала.
А я, продолжала тараторить Гиола (у неё сейчас шел обязательный полугодовой восстановительный период после второго срока), вчера подкатила все-таки к тому, темненькому, губастенькому. Подкатила и говорю, что, мол, где-то примерно через год у меня всё, это самое, дембель, и тогда, говорю, посмотрим, а сейчас можно сходить куда-нибудь, типа в ресторан, в кино
А он? спросила Белка больше из вежливости. После той короткой грустной истории с Малколмом юноши почему-то совсем перестали её интересовать. Как отрезало.
Он деловой такой, Гиола поднесла тонкие пальцы ко рту и принялась грызть ногти, будто за ним толпами ходят. Ломака. Сказал, дескать, будет день, будет и пища, она вдруг соскочила с ручки кресла и негодующе выкатила глаза, Так я, знаешь, что сделала?
Что? спросила Белка, зевая.
За ляжку его ущипнула!
А он?
Не знаю! блондинка залилась веселых смехом, я убежала!
Дурында, лениво подытожила контрактница, все вы маллетки такие, за ляжки пощипать, за яйца потискать, а они, поди, юноши, духовного хотят, тонкого
У Белки заканчивался второй срок. Ребенок вот-вот должен был родиться, живот вырос большой, круглый, неудобный, и когда живое внутри шевелилось, он растягивался, сворачивался на сторону, деформировался, вздымаясь буграми, словно плотный мешок, в котором перекатывались камни.
В соседнем здании, за кирпичным забором, размещалась больница. Сюда иногда привозили долечиваться раненых с фронта, и когда приезжала бронированная машина, суррогатные матери липли к окнам, и пока могли что-либо разглядеть, жадно глазели, как хмурые санитарки в хаки с крестами на рукавах носят туда-сюда складные деревянные носилки.
В один из таких дней Белка несмотря на прохладный ветер выскочила на террасу в одной футболке, туго натянутой на огромном животе, чтобы получше рассмотреть происходящее во дворе соседнего здания. Она напряженно наблюдала за прибывающими до тех пор, пока опустевший грузовик медицинской службы снова не выехал за ворота: ей показалось, что среди раненых мелькнуло смутно знакомое лицо