Кора Маггвайер удивительным образом сочетала в себе замкнутость и жадное любопытство к жизни: редко вступая в разговоры и тем более рассказывая о себе, она неизменно прислушивалась к окружающим, ловила случайные слова, что они произносили, присматривалась к жестам, мимике, подмечала привычки.
Впоследствии всё это, причудливо приломившись в её воображении, складывалось подобно оригами из разноцветной бумаги в крылатые образы и обильно осыпало страницы её блокнота, превращалось в стихи.
Армейской службе, вмешавшаяся в судьбу Коры, не удалось в достаточной степени повлиять на ее характер; она по прежнему любила бывать одна, часами сидела в офицерской, либо в кресле, подобрав под себя ноги, либо на стульчике в углу ничего не изменилось со времен Норда, где она точно так же, вдали от всех, на пустынном футбольном поле, или на скамейке в аллее, предавалась радостям общения со своим внутренним, загадочным, как заросший пруд, зыбким, бездонным нечтом, которое, получив от внешнего мира незначительный толчок, вроде маленького камушка, брошенного в воду, рождало в ответ неожиданное, грандиозное, красочное величественный парусный корабль, возникающий из тумана
За Корой прочно закрепилась репутация этакой спокойной чудачки, девочки не от мира сего, над ней подтрунивали, впрочем, беззлобно; уважали, отмечая ее исполнительность, порядочность, готовность помочь товаркам, если нужно; ненавязчивое, но твердое стремление к справедливости.
Как ни странно, Кора и Рита Шустова практически не общалась могли переброситься парой слов на правах выпускниц одной и той же закрытой школы, но не более; Рита, вероятно, стеснялась навязывать дружбу старшей по званию, а Кора не настаивала, не желая ее смущать; впрочем, виделись они нечасто служили в разных корпусах базы, и посему общее детство не причиняло им особого беспокойства. Один раз они разговорились только, когда в новостных лентах промелькнуло имя Онки Сакайо в связи со скандалом вокруг строительной компании «ШирокиеГоризонты».
Ишь ты, куда забралась, с улыбкой подметила Кора, в новостях про неё пишут.
А как же, подтвердила Рита, улыбаясь тоже, не без тайной гордости за однокашницу, Я всегда знала, не сможет она без того, чтобы в самое пекло влезть.
Так и разошлись, поулыбавшись друг другу, скрепив рукопожатием тоненькую связующую нить, неразличимую, невесомую, сотканную из смутных воспоминаний и нынешней далекой тени Онки Сакайо, что каким-то неведомым чудовищным рывком угодила на поверхность бескрайнего моря мировых событий.
Блокнот свой Кора на ночь всегда клала под подушку, перелистывала, когда недовольно морщась, а когда с нежной блуждающей улыбкой; мир на его страницах по-прежнему был красив и тонок, цветы цвели ярко, солнце светило щедро, ласково, но и сюда, как-то незаметно даже для самой Коры вошла суровая тень войны, оставив на всех предметах свой тёмный сумрачный отпечаток.
«Бежим в потоках алой лавы, неся сердца, как маяки Как будто просто для забавы: в горелки, в прятки, в огоньки Ведь был приказ бежать не падать. Давай, боец, не подведи. Ведь умереть героем радость С письмом, пригретым на груди»
После побега Аллис Руэл прямо с бала во Дворце Съездов, Эдит, разумеется, в тот же день потеряла место начальницы губернаторской службы безопасности.
Ты где была, век любить тебе черенок лопаты, Хэйзерлей, пока она в окно вылезала!? Я уже молчу про тех ротозеев, что оставили его открытым! Очень многие сегодня будут уволены
В гневе вы страшны, прокомментировала Эдит с тонкой улыбкой.
Что?! леди Губернатор забавным резким движением приподняла брови; с растерянным удивлением, ещё не успевшим смениться яростью, она взирала на бывшую охранницу.
Ничего, ответила Эдит быстро, не прекращая улыбаться, а только шире растянув губы, дабы подчеркнуть, что её опасная острота достигла цели, я только хотела сказать, что я одна во всем виновата
Так где ты была? Губернатор перебрасывала с одного места на другое папки на столе, заявление твоё уже подписано, и я не особенно верю, что найдутся оправдания, способные тебя реабилитировать, но всё же Мне просто любопытно.
Я была в туалете, понимаете, в сор-ти-ре, в толчке, если угодно, с улыбкой, ослепительной, как ювелирная витрина, Эдит нарочито конкретизировала до абсурда свой предельно простой ответ.
Вон! завопила леди Губернатор, стремительно краснея всем своим полным красивым лицом, чтобы глаза мои тебя не видели! Купи себе слабительное! Это значительно сэкономит твое драгоценное время и большую часть его позволит проводить именно на рабочем месте!
Несколько секунд она стояла, тяжело облокотившись на стол, приводя в порядок дыхание, всё еще раздражённая; до ее слуха донесся из коридора лёгкий молодой смех удаляющейся Эдит
«И что мне теперь делать?» выйдя на крыльцо мэрии, девушка доброжелательно сощурилась на солнце, «Работы нет, репутация подмочена бензином Эх, жизнь» Вспомнились нежные руки Малколма, обвивающие шею. Так тепло, ласково. «А и ладно!» Эдит шаловливо махнула рукой, словно отбросила этим жестом от себя прошлые разочарования, вприпрыжку сбежала по ступенькам и веселым шагом пошла по яркой весенней улице, насвистывая какую-то популярную песню.
Навстречу ей попалась девчонка, раздающая листовки:
«В бар требуются сотрудники охраны. Наличие лицензии обязательно.»
«Пойти что ли вышибалой?» подумала Эдит безо всякой досады, «А что? Неплохая идея. Добросовестные и вежливые вышибалы, кстати, большая редкость.»
Она улыбнулась собственным мыслям и, сложив пополам, убрала листовку в нагрудный карман.
Онки подвернулся один удачный проект, на котором она неплохо подзаработала. Денег, конечно, было не настолько много, чтобы считать, будто уже имеешь серьёзный задел на будущее, но вполне достаточно для того, чтобы потерять голову.
Она тут же купила себе новую машину. Нет, конечно, Онки не планировала заранее своё феерическое появление перед отдельными личностями «вот смотрите какая я, Всея Вселенная Императрица» это вышло само собой купила, как же не прокатиться с ветерком А куда ехать? На ум приходило только одно место, куда ведёт замечательно гладкое и пологое шоссе, за его состоянием следят тщательно, дабы всегда мог без особых проблем проехать кортеж самой Афины Тьюри Это Норд. Онки и поехала туда. По пути, уже скорее баловства ради, она была почти уверена, что Саймон даже разговаривать с нею не станет, купила в бутике элитного мужского белья шелковую пижаму с кружевами ручной работы. Деньги выложила легко, точно краденые. «Если откажется, найду кому подарить» мелькнула мысль, одновременно и практичная, и озорная.
Она отправила ему электронное сообщение, соответствующее привычному жгучему колкому стилю их общения: «Ждёшь ты там или уже перестал, я всё равно приеду. Сегодня.»
Когда юноша вышел встретить её к воротам, Онки слегка оторопела, она не ожидала, что обычно очень упрямый Саймон так запросто её простит. Однако он вышел, и очевидно, простил, причём давно, на лице у него читались смущение и радостная растерянность он, вероятно, уже успел смириться с мыслью, что своим поведением окончательно оттолкнул Онки, и не верил в возможность возобновления отношений
Саймон немного подрос она заметила это сразу, досада больно ткнула её в бок: «Теперь придётся постоянно носить неудобную обувь на высоченных каблуках, чтобы не выглядеть рядом с ним несолидно так не принято, чтобы мужчина был сильно выше ростом»
Это тебе, сказала Онки, сунув ему пижаму; ей не хотелось неловкой паузы с мучительным поиском темы для разговора после долгой разлуки.
Саймон взял нерешительно, потрогал плотную бумагу пакета, в котором лежала коробка с прозрачным окошечком, заглянул в это окошечко, и когда всё понял, посмотрел на Онки укоризненно:
Я не возьму Это же просто неприлично делать такие подарки!
Я хочу, чтобы ты спал в этой пижаме, ответила она просто, и желательно рядом со мной. Что тут неприличного, в самом деле?
Саймон покраснел, но не стал совать пакет Онки обратно, оставил у себя. Опустил руку. Острый уголок пакета ощутимо клюнул его в бедро.
Бегло и, кажется, почти без интереса глянув на шикарный новый автомобиль, на котором приехала девушка, он спросил совершенно серьезно:
Ты решила свои финансовые проблемы?
Онки немного обидела прохладная реакция Саймона. Ведь покупала она это действительно дорогое двухместное спортивное авто (теперь пришлось с неудовольствием признаться в этом самой себе) всё же с тайной надеждой вызвать его восхищение.
Хочешь прокатиться?
Он отрицательно помотал головой.
Не трать бензин понапрасну Нефть в земной коре, говорят, уже может скоро закончиться.
Он замолчал, повернув голову в сторону машины, на чистейшем капоте которой застыл большой блик, словно лужица. Подошёл к ней, прикоснулся пальцами к идеально гладкой скользкой поверхности. И вдруг спросил:
А жить мы где будем?
Онки отметила, что в устах Саймона этот вопрос прозвучал так, будто бы он уже согласился стать ее мужем. Как же долго она ждала этого момента! А теперь почему-то даже почти не обрадовалась. Нет, конечно же, радость была, но просто уже не безумная, не перехлёстывающая через край. Спокойная такая, уверенная в себе радость.
Жить Эм Придумаем что-нибудь, сказала она уклончиво, попытавшись завладеть его рукой.
Я так и знал, сказал Саймон с тихой грустной улыбкой, ловко, но необидно вывернувшись от неё, тебя вообще нельзя воспринимать всерьёз. Ты вот хочешь заниматься политикой, быть «слугой народа», как говорится А в жизни положиться на тебя при этом нельзя. Уже тренируешься что ли? Заранее? Чтоб существовать точно на предвыборных плакатах обещаний на миллион, а реальные дела гроша ломаного не стоят?
Не говори так, сказала Онки резко, без малейшего намёка на прежнее игривое настроение, если я сказала придумаем, значит, придумаем. Ни в каком деле, Саймон, кроме, пожалуй, мытья стекол, результат приложенных усилий не виден сразу и в полном объеме, потому со стороны и кажется, что политики только обещают, но ничего не делают. Это не так. Большая работа стоит за их словами, огромная работа.
Быть может, произнёс Саймон с оттенком сожаления, и всё равно тебе не следовало бы кидать деньги на ветер.
Онки начала раздражаться, точно так же, как и всегда, когда ей казалось, что ее пытаются научить жить, навязать ей совет или собственную волю. Особенно она злилась, если это исходило от мужчины. Пусть сидит себе на лавочке и молчит, место своё знает Но она не хотела ссориться с Саймоном, а потому быстро обуздала свой гнев:
Теперь не сезон помолвок, сказала она, направляясь к машине, к весне видно будет. У меня много работы пока.
Саймон не ожидал такого поворота событий, он растерялся, сделал несколько шагов к Онки, попытался удержать ее за руку. В лице его мелькнула нежность, пугливая, и оттого еще более очаровательная. Возле дверцы автомобиля они стояли друг напротив друга, Онки уже взялась за ручку.
До весны, произнесла она спокойно и сделала гораздо меньше, чем он позволял ей своим долгим, непривычно щедрым взглядом просто слегка коснулась губами его свежей прохладной щеки.
И села в машину. И уехала.
Саймон еще постоял за воротами, бестолково перекладывая из одной руки в другую пакет с дорогим подарком, проводил глазами плавно скользящий по шоссе автомобиль; его окликнул вахтер, заглянув в распахнутую калитку пора, дескать.
Поднявшись к себе, юноша поставил пакет на стол, сам сел рядом, свесив длинные ноги. Глотнул из стакана простывший чай, оставленный после завтрака. Зачем-то полистал найденную неподалёку тетрадку по геометрии. Спрыгнул на пол. Снова будто бы нерешительно взял пакет со стола. Подержал, любуясь тесненным логотипом модного магазина, потом раздвинул глухо похрустывающие края, извлёк коробку. Несколько мгновений смотрел на неё, потом, торопясь, раскрыл, достал пижаму
Кремовый шёлк, холодный и ласковый, словно ключевая вода, заструился у него в руках. Саймон прижал его в груди, утонул лицом в невесомом пышном облаке, словно в большом цветке, пахнущем нежно, волнующе
Ему вспомнилось, что мальчишкой еще, лет в одиннадцать, как раз, наверное, после отъезда Онки в университет, он видел один сон и потом очень стыдился за него перед самим собою Саймону приснилось тогда, будто бы Онки целовала его, долго, нагло, почти не давая дышать, но ему это казалось отчего-то таким прекрасным, словно ничего лучше просто не может быть
Перебирая пальцами скользкий шёлк пижамы Саймон любовался мягкими сливочными переливами цвета.
Онки.
Теперь он хотел, причём вполне осознанно, чтобы она его целовала, как в том сне да чего уж там! еще крепче и слаще; он хотел, пусть даже пришлось бы ютиться вдвоём на узенькой раскладушке, открытой всем ветрам, в этой ее треклятой богадельне какая, в конце концов, разница, ведь теперь он был уверен внутри у Саймона теплело и радостно ёкало всякий раз, когда он представлял себе круглоглазое лицо с пушистыми завитками надо лбом, или повторял медленно, смакуя губами, совсем короткое, немного смешное имя
Онки.
Она не любила вспоминать этот незначительный эпизод своей биографии, но сейчас он всплыл вдруг, словно давным-давно затопленная в пруду улика, выпал, как выпадает из шкафа алкоголика пустая бутылка из-под выпитого тайком от родни
Около двух лет назад на благотворительном аукционе рисунков детей-сирот она случайно встретила Малколма, который, недавно лишившись очередной поклонницы, находился, что называется, на мели, то была их первая встреча после Норда; они посидели в баре, где Онки ела, по рекомендации своего весьма искушенного в роскоши товарища, салат из морских водорослей и еще чего белого и склизкого, она спросила у официанта, но названия не запомнила всё равно; сам же Малколм употребил несколько крепких коктейлей, после чего его пришлось укладывать на пресловутую раскладушку в офисе организации, где обычно коротала свои одинокие ночи Онки Потом целую неделю они прожили под одной крышей, питаясь переваренными макаронами с тошнотворным запахом сала, что готовились в общественной столовой «ЦветкаДружбы» для бомжей, людей «находящихся в трудной жизненной ситуации» и прочего сброда, забредающего на огонёк. Вечерами сидели вдвоём: Малколм с трогательным рвением помогал разбирать бумаги, отвечать на письма. И Онки, опьянённая то ли жалостью, то ли некстати проснувшейся ностальгией, зачем-то сделала ему предложение. Малколм очень сильно смутился, благодарил её, конечно, за оказанную честь, юношам в его положении нечасто представляется возможность начать нормальную жизнь, вступив в брак, но, разумеется, отказал. Пробормотал что-то смутное о своих прочно уже укоренившихся пагубных привычках, душевной лености и невозможности разделить прогрессивные взгляды Онки на жизнь и общество, тактично отметил, что не заслуживает внимания такой девушки, однако, не преминул заверить ее в своей непоколебимой готовности к дружбе и сотрудничеству то есть употребил практически все готовые фразы из набора «классический отказ от вступления в брак». Онки сначала огорчилась, конечно, но, проанализировав ситуацию, в конечном итоге пришла к выводу, что Малколм проявил мудрость и изрядное мужество, поступив именно так, а не иначе Онки осталась ему благодарна.
Но сейчас, когда у неё в душе созрела настоящая готовность сделать предложение юноше, обусловленная чувством, а не мимолётным настроением, эти воспоминания стали вызывать раздражение. Как будто бы неудачным сватовством Онки нарушила свою целостность, безвозвратно утратив какую-то часть своего «я»: словно пакет с водой, проколотый иголкой много, может, и не вытечет, но всё равно уже не то
А если об этом узнает Саймон? Ведь он ревнив, кажется, в той превосходной степени, когда для ревнивца не существует ни прошлого, ни будущего все бывшие и грядущие возлюбленные его избранницы, словно призраки, существуют здесь и сейчас, не давая ему покоя. Онки улыбнулась, вспомнив эпизод в гараже Саймон же был тогда совсем крошкой!
Она удивлялась тому, что не могла точно определить, когда именно возникло это почти мистическое притяжение между ними оно уходило корнями в зыбкую бездну прошлого Когда она вернулась в Норд наставницей? Или гораздо раньше, еще в детстве? Или, может, оно существовало всегда, это притяжение, даже то того, как они узнали друг друга, оно то и нашло их, чтобы соединить, и теперь не даст им разделиться, даже если они растеряются, разлетятся далеко, словно отпущенные в небо воздушные шары