И тогда Онки с видимым удовольствием, размахнувшись красиво, без суеты, четко впечатала первой по зубам, а другую, не слишком быстро сориентировавшуюся, грамотным выпадом сбила с ног, когда она, мощная, туповатая, как локомотив, тяжело и грубо бросилась вперёд, густо дыша парами алкоголя.
Пошли, сказала быстро, приподнимая за руку мальчонку, невесомого почти, расслабленного, как куклу.
Он едва поспевал за нею, слабый и нежный, оглядывался.
Девица с разбитым ртом, зажимая его рукой и громко мыча, пыталась их догонять, вторая полулежала на асфальте и грязно бранилась, неопределённо потрясая в воздухе кулаком.
Ах, ты! Мать твоя ханыга! Будешь у меня землю грызть! Отца твоего бесчестье!
Онки остановилась, обернулась, готовая отразить новую атаку, если таковая последует, и невозмутимо отозвалась:
Да ни отца у меня нет, ни матери. Никогда не было, и не надо. Нет худа без добра. Хоть в бесчестии всякая пьяная шваль их не обвинит.
Побитый мальчик испуганно потянул свою спасительницу за рукав, видя, что воинствующая нетрезвая особа неуклюже собирается подняться на ноги.
Онки, откровенно игнорируя несущиеся ей в спину матерные вопли, местами нечленораздельные, аккуратно открыла автомобильную дверцу и усадила юношу на заднее сидение. Он сложился легко, податливо.
Прежде чем обойти машину и сесть за руль, она скользнула по нему взглядом сидел притихший, взъерошенный, трогательно пытался закутаться в клочья своей некогда нарядной «рабочей» рубашки, дрожал меленько он ведь не мог знать наверняка, а вдруг случайная заступница обойдётся с ним не лучше?
Онки молча протянула парнишке свою видавшую виды потертую кожаную куртку.
Он покорно принял её, но глядел исподлобья, всё ещё с опаской.
Эх ты дурень
И жалко стало этого по-детски ещё хлипкого, очевидно, совсем недавно оступившегося пацаненка до желания приласкать, защитить, согреть. Поломанный, втоптанный в грязь, но всё-таки красивый цветок Онки просто хотела куда-нибудь втиснуть кулак. Она не планировала никаких подвигов. Героиня поневоле, мля
Онки быстро и отчего-то брезгливо подумала о том, как выглядит она сейчас в глазах этого униженного и напуганного существа, подумала и о той незатейливой благодарности за спасение, какую это существо могло ей предложить, и о себе самой, со слюнявой радостью принимающей такую благодарность в каком-нибудь до крайности паршивом, по её-то карману, придорожном мотеле
Я тебя отвезу, сухо пообещала она, отворачиваясь, ты где живёшь?
Мальчик сзади сидел так тихо, словно его и вовсе там не было.
Автомобиль скользил по асфальту, позолоченному светом оранжевых фонарей. Онки угрюмо смотрела на дорогу.
Ей вспомнилась недавняя поездка в один из городских борделей, на который неугомонным девочкам из «цветка дружбы» удалось собрать компромат: владельцы данного заведения выплачивали налоги государству далеко не в полном объёме и, по заявлениям некоторых ответственных очевидцев, содержали несовершеннолетних сотрудников, проходящих по поддельным документам.
Проституция в Новой Атлантиде была полностью легализована, но облагалась несколько большим количеством налогов, чем другие виды бизнеса; трудиться же на благо данной отрасли народного хозяйства юношам разрешалось по добровольному волеизъявлению, но не ранее достижения ими восемнадцатилетнего возраста.
Разумеется, регулярно выявлялись какие-нибудь нарушения. Дело известное: купец жаден больше налог, меньше прибыль Да и набольшей популярностью у клиенток всегда пользовались именно юноши нежного возраста Потому, несмотря на систему внушительны штрафов, введенных государством, почти во всех борделях велась двойная бухгалтерия: официальные оклады сотрудникам были мизерными, и львиная доля денег выдавалась им на руки под видом «процента с продаж», и, понятно, эти деньги никак не фигурировали в документах финансовой отчетности, вдобавок к этому в большинстве домов терпимости существовали тайные прейскуранты, «только для избранных», по которым за хорошие деньги некоторые имели право практически на всё.
У борделя «Белое пламя» была сравнительно неплохая репутация. Регулярные обязательные полицейские проверки не выявляли никаких нарушений.
«ЦветокДружбы», однако, не полиция. Им не «галочка» в документе нужна. Знают девчонки, как обычно полиция проверяет подобные заведения: пройдет по комнатам лейтенанточка, ковыряя в носу, по попкам мальчиков похлопает; содержательница вынесет ей лучшего виски из личных запасов, посюсюкает с нею и готово дело! достанут бумагу и, разомлевшая в кресле от искусного массажа и льстивых речей, полисменочка всё подпишет и печатью жирно приложит. Сюжет на все времена.
Организация «ЦветокДружбы» с истовым упорством двадцатилетних идеалисток боролась с необоримыми монстрами человеческой лености, подлости и корыстолюбия.
Когда приехали, представились, естественно, новыми клиентками.
Полуодетый юноша в белоснежной просторной тоге и с лампадой в руках, проводил Онки и девушек в комнату ожиданий.
Атмосфера умиротворяющая: афродизиаки в курильницах, развешенных по стенам, приглушенный свет, мягкие подушки на большом ковре, бесплатное вино в высоком кувшине с кранчиком в боку, стоящем прямо на полу. Паршивое, правда, вино, но бесплатное. И безлимитное, если кому-то из гостий угодно. Хотя такого много не выпьешь.
Юноша провожатый шёпотом спросил каждую из девушек о предпочтениях: желают они блондинов, или темнокожих, или мулатов, уточнил, не принести ли на закуску фруктов.
Получив инструкции (которые заранее выдумали в офисе, давясь стыдливыми смешками) юноша в тоге удалился их исполнять.
Смелые девочки принялись за работу. Для начала Онки внимательно осмотрела помещение в поиске камер наблюдения. Затем в одну из пузатых подушек для сидения была зашита миниатюрная прослушка. Паршивое вино было нацежено в маленькую бутылочку для отправки в службу контроля качества.
Внезапно у входа в комнату ожиданий послышался шорох точно кто-то пробежал мимо на цыпочках. Амина, отвечавшая за прослушку, застыла с иглой в руке. «Криста, дочь господня, спаси и помилуй, только бы не засекли!»
Она перекусила нитку и сунула иглу в карман.
Лиз, третья девушка в команде, осторожно высунувшись за дверь, стала свидетельницей престранной сцены: мужчины, разряженные в меха и перья, осыпанные сверкающей бижутерией, очевидно, сотрудники данного заведения, собравшись кружком и покорно кивая, выслушивали возмущенный шепот хрупкого мальчонки не старше пятнадцати, одетого в обыкновенную рубашку и джинсы.
Схватив подвернувшийся под руку стаканчик с приторным тёмно-вишнёвым пойлом из кувшинчика и притворившись сильно пьяной, Лиз выступила им навстречу. Онки, подкравшись к двери, включила диктофон. Так, на всякий случай.
Лиз сделала несколько неверных шагов по коридору, морщась, хлебнула из стаканчика, мастерски икнула; обведя обернувшихся на шум мужчин наглым оценивающим взглядом, она остановила его на мальчике в рубашке и заплетающимся языком изрекла:
Эй, красавчик, ты мне больше всех тут нравишься Я тебя хочу сейчас прямо. Деньги вообще не вопрос Проси сколько хошь Всё продам! девчонка экспрессивно разрубила рукой воздух перед собой, Всё заложу!.. Это, понимаешь Любовь с первого взгляда
Лиз эффектно качнулась и неловко уперлась рукой в стену.
Онки восхитилась про себя голос подруги звучал действительно пьяно. «И чего она с театральный не пошла? Впрочем, хорошо. Нам тут в нелегком деле защиты народа всякие таланты нужны.»
Это невозможно леди, гордо заявил, обращаясь к Лиз, мальчуган, я не работаю здесь, я содержатель данного заведения.
«Что за эрунда?» Онки и Амина переглянулись.
Вынув из подкладки пиджака бутафорский пистолет, Онки присоединилась к Лиз в коридоре.
А ну кыш! Пошли все отсюда! заявила она ряженым парням, направляя на них дуло.
Те сначала застыли, изумленно уставившись на незваную гостью, а потом, суетливо придерживая свои одежки, изобилующие драпировками и кокетливыми прорезями, двинулись прочь и по одному начали исчезать за боковыми дверями.
Тем временем Онки извлекла из-за пазухи фальшивый «серый билет» и ткнула им в лицо побелевшего от страха мальчонки, назвавшегося «содержателем».
Служба Государственной Безопасности.
Я Я Ничего не сделал лепетал он; между острыми крылышками воротника рубашки у него трогательно болтался на тонкой цепочке маленький золотой знак Кристы, дочери Господней.
Вот именно, НЕ сделал, Онки грозно выделила частицу «не», ты налоги не заплатил.
Это не я Я Я ни в чем не виноват. Я только месяц тут. Моя мать Её застрелили в бандитской разборке. И я с тех пор. Один. Я не хотел
Подросток был сильно напуган; его лицо и тонкая шейка едва не сливались цветом с рубашкой.
Ладно, Онки опустила пистолет, сзади к ней подошли Лиз и Амина.
Мужчины в броских одеждах начали любопытно высовываться из своих дверей.
Рассказывай по-хорошему, велела Онки, какого черта тут происходит?
Кто производитель этой дряни? Лиз сунула парнишке под нос стаканчик, есть лицензия на реализацию алкогольной продукции в розлив?
Тот инстинктивно вздрогнул от резкого запаха спирта.
Простите Говорю Только месяц я Ничего сам ещё не понял. Моя мама
Он смотрел на Онки и девочек круглыми светло-серыми глазами, широко распахнутыми от ужаса и усилий, направленных на то, чтобы доказать свою невиновность. Худенькая грудная клетка его почти зримо сотрясалась под ударами растревоженного сердечка.
Вы Вы ничего плохого со мной не сделаете? он еле шевелил потерявшими цвет губами; в нём говорил совершенно детский страх побоев и наказания.
При этом он умоляюще смотрел на Лиз самую высокую и мускулистую.
Она сделала над собой усилие, чтобы не разразиться хохотом:
Ну ни убивать, ни калечить тебя мы точно не собираемся, мы же не преступницы-душегубки, а слуги народные, правдолюбивые Впрочем, наверное, судя по тому, кем была твоя мама, ты привык к определённому окружению
Парнишка в этот миг сделал резкое движение, слава Всеблагой, что Лиз удалось быстро среагировать, она отскочила в сторону, а Амина вывернула юнцу руку.
На пол с глухим звуком упал штопор.
Ты что это? Мы же с тобой только поговорить хотим. По-доброму
Пожалуйста Только Не трогайте меня, в глазах парнишки блеснули слезы, Я знаю, такое заведение держать нужно по закону, но я не виноват, я ничего не понимаю, мне женщина нужна, жена, потому прошу Оставьте меня Если что То кому я нужен буду
Две крупные слезы, набухнув наконец и выкатившись из его глаз, прочертили по щекам блестящие дорожки.
Ах вот ты, оказывается, какой, бедный сиротка! воскликнула Лиз, внезапно догадавшись, чего именно он боится, другими мальчиками, значит, торгуешь, своими ровесниками, между прочим, а сам честь хранишь?
Свечу на солнце не видать, зато в подвале она сама солнцем кажется. Уж где целомудрие в цене, так это в стенах борделя, с саркастической улыбкой заметила Амина.
Онки задумчиво глядела на дорогу. Мальчик на заднем сидении задремал. Они покинули тогда «Белое Пламя» после того, как самый решительный сотрудник, в коже и с венком из перьев павлина на голове, позвонил в полицию.
У нас тут беспорядки! Пьяная клиентка угрожает пистолетом! дребезжащим голосом сообщил он диспетчеру.
Пришлось смываться.
Неделю спустя Лиз поймали на улице и порядочно избили какие-то девицы. Ей сломали несколько ребер, раздробили два пальца и вывихнули челюсть.
Онки не давала покоя мысль, что несчастье с подругой как-то связано с посещением злосчастного борделя.
В зеркало заднего вида она снова посмотрела на своего пассажира. Спит. Аж будить жалко. Натерпелся за день. Даже адреса своего толком назвать не смог.
«Ладно. Повезу к себе. Пусть на моей раскладушке дрыхнет. А я посижу ещё. Почитаю.»
При осмотре внутренних помещений базы перед визитом комиссии из штаба Тати Казаровой случилось заглянуть в карцер. Недовольно нахмурившись, она ощупывала взглядом стены щербатые, сырые, рыхлые как будто и вдруг приметила на одной из них выцарапанные буквы:
АЛАН
Конечно, кто-угодно мог написать здесь эти четыре буквы, и мало ли на свете разных парнишек с таким именем, чьи длинные ресницы тревожат сердца солдатские? Но почему-то при виде этой надписи в груди у Тати нехорошо кольнуло. И сразу вспомнилось лицо сержанта Шустовой, сумрачное, суровое, без тени улыбки, в тот жаркий слепящий полдень, когда полковник Мак-Лун на плацу перед недвижным строем прикалывала Рите первый её Крест. Потом неожиданно всплыла, поднялась на поверхность озера памяти, словно потревоженная водоросль, старенькая рубашка Алана, сорванная с него и брошенная через плечо была на ней, кажется, малюсенькая булавка, где-то сбоку, на воротничке
«К чёрту, к чёрту!» Тати сделала невольное движение рукой, точно пыталась отмахнуться от неугодной мысли как от мухи.
Отдраить здесь всё как следует! приказала она застывшим за её спиной в ожидании девочкам. Все надписи на стенах шкуркой свести!
Именно сейчас она разозлилась на это имя, красивое, нежное, со страстным придыханием гласной в начале и с мягкими согласными А-лан разозлилась на то, что это имя дано было такому очаровательному и порядочному юноше Совесть никогда не забывала при случае напомнить Тати, что она его опозорила и оставила с дочкой на руках.
Трите, трите! напутствовала она девочек, Живее! Комиссия вот-вот нагрянет. Не слишком хорошо выйдет, если вас застигнут со швабрами в руках.
Поведение сержанта Шустовой теперь настораживало Тати: её взгляд, останавливаясь на командире, задерживался чуть дольше, словно зацеплялся, становясь отчего-то холодным, зловещим, будто дуло и у Тати внутри всё напрягалось, натягивалось под прицелом этого взгляда, не от страха, нет, от какого-то смутного то ли предчувствия, то ли намерения.
Рита метала гранаты легко, как резиновые мячики, бежала всегда впереди, падала за случайные преграды, спасаясь от лавины огня и летящего каменного крошева, но судьба хранила её, черт возьми она всегда возвращалась, исцарапанная, чёрная, усталая, и неизменно приводила назад своих девчонок, вызволяла свои машины, и победа, распластав рваные гордые крылья, реяла у неё за плечом.
Всякий командир должен гордиться таким бойцом. И Тати Казарова гордилась, пожалуй, только как-то тревожно, вымученно; слишком уж осторожно она заглядывала в глаза Риты, будто в обрыв, когда проходила вдоль монолитно застывшего строя
А сейчас, после посещения карцера, капитан Казарова поняла окончательно, что поговорить придётся, чтобы внести, наконец, ясность, и сделать это лучше, если выражаться метафорически, убрав в ящик стола свои погоны как человек с человеком. Она поднялась в кабинет и попросила Зубову прислать Риту.
Это твой мальчик был?
Спросила сразу, без предисловий. Кровь толчками приливала к голове. Рита стояла перед нею как перед командиром, ровно, почти недвижно, в ее позе чувствовалось внутреннее сосредоточение, но в то же время она не была напряжённой, нервной. Отменный боец. Чистое молодое лицо, длинная шея, трогательно прижатые небольшие уши на бритой голове без кепи.
Да, мой, ответила Рита не по уставу. Глядела смело, спокойно. Даже с интересом. Серебристый Крест у неё на груди поблескивал неярко, со скромным достоинством.
Извини, сказала Казарова, мысленно проклиная себя за интонации, то излишне самодовольные, в самом начале, то чересчур робкие, просительные. Добавила глухо:
Я не знала ничего.
Вам не обязательно было извиняться, ответила Рита, подумав, вы командир.
Но ведь ты бы извинилась, то есть ты же извинишься когда станешь командиром, сказала Тати и попробовала дружелюбно улыбнуться. Всё-таки перед нею стояла одна из лучших девочек дивизиона. Её любимица, нельзя не признать.
Извинюсь, ответила Рита, не отразив улыбки, если будет за что.
И ничего не прибавила, прощаясь. Приняла как должное. Тати думала, что Рита будет её благодарить. Не стала. Только взглянула, долгим, но как будто чуть потеплевшим взглядом. Герои знают цену словам. И вышла, отдав честь.