Пётр Алексеевич купил зонт, чистящие и моющие средства и небольшой набор продуктов вместе с электрическим чайником. Всё это время продавец молча подавала ему требуемые вещи.
И пачку «Парламента», добавил в конце Ручкин.
А вот сигарет я вам не продам, неожиданно раздался нежный женский голос.
Это ещё почему? удивился Ручкин.
Потому что несовершеннолетним сигареты не продаю.
Я что, похож на несовершеннолетнего?
Не знаю, похож или не похож, а закон есть закон. Или паспорт показывайте, или идите с богом.
Ручкин молча достал паспорт и показал первую страницу продавцу.
Так-так-так, Ручкин Пётр Алексеевич, прочитала продавец. 1978 года рождения. Так, значит, это вы журналист из Москвы? А я смотрю, лицо-то незнакомое. Наших-то я всех знаю. Я, кстати, Зинаида, только сигареты я вам всё равно не продам.
Это ещё почему? вновь удивился Ручкин.
Нет у нас таких сигарет, не курит такие никто. Дорогие больно.
Ну давайте какие есть.
А вы, кстати, женаты? спросила Зинаида, протягивая пачку «Явы».
Да.
Ну, это ничего, жена не тумбочка, подвинется, сказала она и прикоснулась рукой к ладони Петра. Всё, что случается на красной земле, остаётся на красной земле, добавила она, томно посмотрев в глаза Петра.
Прикосновение, чёрт возьми, было приятным, и Пётр Алексеевич невольно поплыл, но, вовремя вспомнив про сифилис, собрал волю в кулак, быстро рассчитался и вышел из магазина.
Около магазина стоял странный тип. Роста он был большого, телосложения крупного и на первый взгляд обладал силищей немереной. Одет субъект был плохо и грязно. Он быстрыми шагами направился к журналисту.
Ты это того, понял, да? произнёс тип.
Ничего не понял, ответил Ручкин.
Я говорю, к Зинке моей нечего колеса подкатывать, а то я тебе шею сломаю, понял?
Ага, ответил журналист. Затем порылся в пакете с покупками, нашёл там пачку «Орбит», вложил в ладонь громиле и со словами «Совет вам да любовь», зашагал к своему дому.
Тип был обескуражен и продолжал стоять, злобно смотря вслед.
Оставшуюся часть дня Пётр Алексеевич решил посвятить уборке, он помыл полы, вымыл окна, натаскал из колодца воды, заварил чайку и принялся ждать вечера. Дело в том, что он вспомнил запрет Захара Аркадьевича не ходить на водонапорную башню, якобы там аномалии. Что журналисту запретжурналисту запрет лишь повод действовать. Пётр Алексеевич твёрдо решил пойти на водонапорную башню, и непременно ближе к ночи, потому что по закону жанра именно ночью просыпается всё самое страшное и неизвестное.
Дождавшись вечера, Ручкин вышел на улицу. Светила луна. Её свет, отражаясь от красной поверхности земли, не предвещал ничего хорошего. Дорогу к башне спрашивать не пришлось, она прекрасно виднелась издалека, так как была самой высокой постройкой в селе. Журналист направился к ней, по ходу размышляя о том, какие всё-таки странные люди тут живут, такое ощущение, что не люди, а готовые персонажи из какой-нибудь книги. Так, размышляя об этом, он и добрался до башни.
Вокруг башни ничего аномального не наблюдалось. Пётр Алексеевич сделал несколько кругов, закурил и принялся ждать.
Спустя где-то полчаса, Пётр Алексеевич с удивлением обнаружил, что незаметно наступила тишина, луна куда-то скрылась, и по земле заклубился туман. Стало немножко страшно. Совсем рядом послышались тяжёлые, какие-то нечеловеческие шаги.
Вот она, аномалия, подумал Ручкин и, получив тяжёлый удар по затылку, погрузился в темноту.
День четвёртыйПолиция
Пётр Алексеевич, Пётр Алексеевич?
Ручкин открыл глаза и увидел над собой взволнованное лицо мэра.
Слава богу, живой, воскликнул Семёнов. Стоило вас на день одного оставить, так вот беда и приключилась. Я же вам говорил, предупреждал, чтобы вы не ходили к башне, особенно по ночам. Я уже с ног сбился, разыскивая вас. Утром приезжаю к вашему дому, а вас нет. Битый час колесил по посёлку, хорошо, что Анна Серафимовна подсказала, что видела вас вечером идущим к башне. Вам непременно надо к врачу.
Не надо к врачу, сказал журналист, приподнимаясь и потирая затылок.
Как не надо, надо! заверещал мэр. Вдруг что серьёзное. Вон вы и за голову держитесь, ещё дурачком до конца жизни останетесь, а мне грех на душу. Я же вам говорил, аномалии тут сильные.
Да какие, к чёрту, аномалии? раздражённо произнёс Ручкин, по затылку меня кто-то ночью приложил, вот и вся аномалия.
Вы в этом уверены?
Абсолютно!
Да, дела! Тогда нам срочно надо в полицию. У нас с преступностью строго, её практически нет, а тут такое ЧП.
В полицию так в полицию, произнёс Ручкин, отряхивая пальто, и направился к машине скорой помощи.
Ехали недолго. Пётр Алексеевич, немного отойдя от удара, принялся размышлять, кто же на него напал. Ограбление он исключил сразу, так как денег не взяли. Но не успел додумать эту мысль, машина затормозила возле здания полиции.
Здание представляло собой одноэтажную постройку, впрочем, как и большинство строений села. Три окошка выходили на улицу, сбоку была стальная дверь с надписью «Краснобогатырский пункт полиции». Возле здания стояла старенькая служебная «Нива» и такой же старый полицейский «УАЗ».
Войдя в помещение, Ручкин тут же удивился, впрочем, удивляться ему приходилось тут каждый день, и всё чаще и чаще. В камере для задержанных сидела собака и грустными глазами смотрела на Ручкина.
Дежурный, увидев мэра, тут же закричал: Захар Аркадьевич! Какими судьбами?
Да вот, журналист со мной из Москвы, ударил его кто-то ночью возле башни.
Так аномалия, небось, произнёс дежурный.
Аномалия не аномалия, органы разберутся, произнёс неожиданно появившийся капитан. Захар Аркадьевич и вы, гражданин, пройдёмте ко мне в кабинет.
Капитан был обычного телосложения мужчина, лет пятидесяти. Одет он был в форму, которая мешковато на нём сидела. Звали его Анатолий Сергеевич Пинкертон, виски его были покрыты сединой, а на затылке начинала зарождаться лысина. Лицо у него было умное, во всяком случае Ручкину очень хотелось на это надеяться. Пётр Алексеевич уже целый час рассказывал события предыдущего дня, и ему начинала надоедать эта беседа.
Значит, версию об аномалии вы исключаете? спросил капитан.
Абсолютно.
Ну тогда всё ясно, это Фрол.
Фрол! Точно! воскликнул Семёнов. Ну я ему задам, это же надо, человека по голове бить, ну негодяй!
Кто такой этот Фрол? Местный криминальный авторитет? спросил Ручкин.
Да господь с вами, Пётр Алексеевич, ответил страж порядка. У нас тут места тихие, преступления практически не случаются. Фролэто наш дворник. Влюблён он в Зинку до безумия, а та ему взаимностью не отвечает. Ревнует страшно. В прошлом году одного учёного чуть на берёзе не повесил.
Так я, видимо, с ним уже знаком.
Вот как? И при каких обстоятельствах?
Возле магазина виделись.
Вот как. Тогда я сейчас прикажу, и его мигом сюда доставят. А пока, может, чайку?
Капитан отдал приказ, и мужчины начали пить чай, ожидая, когда доставят злодея. Чай оказался с коньяком.
А разрешите вопрос, Анатолий Сергеевич? спросил журналист.
Разрешаю.
А почему у вас там собака сидит за решёткой?
Так она Анну Серафимовну на днях за ногу укусила. Анна Серафимовна очень сильно ругалась, грозилась написать президенту. Вот и пришлось принять меры. А что поделать, закон суровно такой закон. Будь ты хоть человек, хоть собака, а перед законом все равны. Вот и пришлось дать Шарику пятнадцать суток.
В дверь постучались, и в комнату ввели Фрола.
Ну и зачем ты это сделал? спросил Пинкертон, глядя на задержанного.
Фрол был явно растерян и подавлен. Он трусливо взирал на находящихся в кабинете людей.
А что он, это, того.
Чего того?
Ну, к Зинке моей подкатывал.
Ах ты, морда! закричал мэр на Фрола. Вот сейчас напишет Пётр Алексеевич на тебя заявление, и сядешь ты в тюрьму.
Я больше так не буду, по-детски загундосил здоровяк. Люблю её очень, вот и приревновал.
И что теперь, сразу человека по голове бить? спросил капитан. Да ещё ночью, со спины, эх ты!
Простите меня, чуть не плача сказал Фрол и опустил глаза в пол.
А что, Пётр Алексеевич, взял слово Сёменов. Может, простим его, а? Он так-то человек хороший, дворник отменный, свою работу знает на отлично. Мозгов только у него маловато, от любви страдает. Простим, а?
Простим, ответил Ручкин. А про себя подумал: Да делайте вы тут что хотите. Я-то уеду, а вам тут жить. А пока потерпим.
Всё-таки он был очень умный журналист и за свою жизнь уяснил, что нечего лезть со своим уставом в чужой монастырь.
Пошёл вон отсюда, зашипел капитан.
Фрол мигом растворился.
А может, что покрепче? спросил Захар Аркадьевич. Так сказать, за удачное расследование и на поправку здоровья. У вас есть что-нибудь, Анатолий Сергеевич?
Обижаете! произнёс капитан и достал из сейфа бутыль коньяка.
Дальнейший день прошёл в застолье и песнях. Пинкертон, как оказалось, обладал очень приятным баритоном. Пётр Алексеевич долго уговаривал капитана отпустить Шарика, но тот был непреклонен. Наконец к вечеру просьба была удовлетворена и Шарик, весело виляя хвостом и гавкая, побежал на улицу, по дороге описав колесо полицейской машины. Везли журналиста в этот раз на уазике с мигалками. Затем уложили на кровать и вновь заботливо накрыли одеялом.
День пятыйШкола
Проснулся Пётр Алексеевич в плохом настроении. Нет, ему уже не было так плохо от большого количества выпитого накануне, видимо, организм потихоньку адаптировался. Просто ему до чертиков надоело это место. Он, один из известных журналистов Москвы, с таким трудом добился аккредитации на красную землю, рассчитывая раскрыть тут великие тайны и донести о них миру, получив славу мирового масштаба. А по факту четыре дня в какой-то глухомани, где он только пьёт, и совсем никаких сенсаций. От красного цвета земли в глазах уже рябило до тошноты. Отсутствие удобств раздражало не сильно, так как он часто бывал в многочисленных командировках и приходилось видеть условия и похуже. Раздражало отсутствие интернета, связи, да и банально телевизора. Как бы он хотел сейчас выпить кофе с сигарой, включить интернет. Ему до боли, до ломоты в костях не хватало информации. Ручкин поймал себя на мысли, что находится в информационном вакууме и даже понятия не имеет, что творится в мире. А вдруг война? А вдруг ядерная? Вдруг уже давно все погибли и не осталось ничего живого на земле. А тут тишина. И земля. Красная земля. Пётр Алексеевич поймал себя ещё на одной мысли, что всё тут какое-то сюрреалистичное. Порой создавалось впечатление, что все жителиактёры провинциального театра и играют какой-то дешёвый спектакль. Хотя, с другой стороны, если взять любой небольшой населённый пункт страны, изолировать его от благ цивилизации, то он в конце концов превратится в некое подобие Красного Богатыря.
Размышляя об этом, Ручкин решил, что по возвращении домой обязательно напишет обо всём этом книгу. Именно книгу. После этой мысли настроение его улучшилось и он бодро встал с кровати.
За окном раздался знакомый вой сирены. Через минуту в дом вошёл улыбающийся мэр.
Доброе утречко, Пётр Алексеевич!
Доброе, Захар Аркадьевич.
Я смотрю, вы уже проснулись, а я вам тут гостинчика принёс. Вот тут курочка запечённая, супруга моя готовила, извольте отведать.
Спасибо, Захар Аркадьевич, произнёс журналист и взял в руки вкусно пахнущий свёрток.
Я вот что хотел сказать, Пётр Алексеевич, событие у меня завтра радостное.
Какое же? спросил Ручкин, жуя курицу. Курица была отменная.
А такое! Дочка моя единственная, Настасьюшка, замуж завтра выходит.
Поздравляю, поздравляю. А что жених? Хорошая партия?
Очень! Военный! Полковник!
Ммм серьёзный, наверное, мужчина!
Ещё бы! Недавно двадцать пять лет исполнилось.
Ручкин чуть было не подавился курицей и с удивлением произнёс: Неожиданный карьерный взлёт.
Ну да, замялся Семёнов. Тут ведь как получилось, служил он тогда в армии и как-то раз приехал в увольнительную, благо часть недалеко. А тут такое событие, земля красная, обратно-то его в часть не пустили, вот и получается, что формально он на службе. А так как он здесь единственный действующий военный, значит, он и сам себе командир. Вот и повысил он сам себя. Не сразу, конечно, постепенно. Так за пять лет до полковника и дорос. На большой земле тоже решили: военный, ну и пусть им и остаётся. Ему даже довольствие платят, правда, как рядовому, но это уже мелочи. Так что приглашаю вас завтра на торжество!
Спасибо, Захар Аркадьевич, признаться, тронут, непременно приду.
Сегодня я уж вас занять не смогу, произнёс мэр. Сами понимаете, готовиться надо. Вы тут не скучайте, к Самуилу Степановичу сходите в школу, а то он там совсем загрустил, а я побегу.
Да-да, конечно.
На том и расстались. Пётр Алексеевич доел курицу, попил чаю и решил до обеда вздремнуть.
Проснулся он в прекрасном расположении духа. Всё-таки хороший завтрак, а потом дообеденный сонодно из лучших лекарств от хандры. Ручкин неспешно собрался и пошёл в сторону школы, насвистывая по пути весёлую песенку.
Дошёл он быстро. Школа представляла собой, конечно же, одноэтажное здание, со стороны чистенькое и ухоженное. Над дверьми висела резная табличка «Краснобогатырская средняя школа». Журналист вошёл внутрь. Школа встретила его пустым коридором и тишиной. Он заглянул в одну дверьпустой класс, в другуюпустой кабинет. Открытие третьей двери, наконец, увенчалось успехом. На стуле, закинув ноги на стол, сидел пожилой мужчина и курил трубку. Внешне он напоминал Альберта Эйнштейна, даже одет был по той же моде.
Проходите, присаживайтесь, произнёс мужчина. Разрешите представитьсяСамуил Степанович Энштен. А вы, наверное, Пётр Алексеевич? А я всё жду, когда вы меня навестите.
Вот так совпадение, подумал про себя Ручкин, но вслух сказал: Да-да, совершенно верно. А где же все дети?
Так каникулы, нет никого. Один я тут. Вот сижу, о вечном думаю.
Разрешите послушать ваши мысли? спросил журналист.
Ну а почему бы и нет. Присаживайтесь рядом. Вот вы, наверное, спросить меня хотите, что я думаю о красной земле? А я вам так отвечуи слава богу!
Поясните Самуил Степанович.
Видите ли, молодой человек, а я уже в том возрасте, когда имею право к вам так обращаться, у нас в школе всего шестнадцать учеников и всего два учителя. Я и Валерий Владимировичфизрук наш. И вот как-то раз решили нашу школу закрыть, дескать, учеников мало, учителей нет. Решили, что мы нерентабельны. Пришла бумага школу закрыть, а детишки пускай на автобусе в соседний город ездят. А тут такие делаземля красная! И осталась наша школа, и детишки учатся, и я при деле. Так что и слава богу, Пётр Алексеевич.
Ваша правда, Самуил Степанович, в этом контексте я даже и не думал. А всё же с точки зрения науки что думаете?
А с точки зрения науки, ответил учитель, думаю, что испытывали здесь недалеко коллайдер. Сейчас модно их строить и эксперименты проводить. И вот, наверное, что-то пошло не так. А я вам ещё раз скажу, и слава богу!
А про аномалии что думаете? не унимался журналист.
Признаться, сам не видел, но народ говорит. А тамбог его знает.
Говорят, вы настойки чудесные готовите? спросил Ручкин.
Да, ответил учитель. Химию очень люблю, и настоечки всякие готовлю. Народ хвалит. Но сам не пью. Мне нужна трезвость ума. Хотя, с другой стороны, каникулы же. Если грамм по пятьдесят, то можно.
Учитель встал и подошёл к шкафу. Открыл дверцы.
Новый сорт, произнёс Самуил Степанович, доставая с одной из полок бутыль с чёрной жидкостью. Назвал «Чёрный квадрат».
Почему такое название?
Расширяет сознание, ответил Энштен, разливая по рюмкам.
Возвращался в этот раз Ручкин домой на своих ногах. Настроение было хорошее, вечер был тёплый, да и настойка, признаться, обладала удивительным вкусом.
День шестойСвадьба
Проснулся Ручкин рано утром. Помылся, побрился и даже сделал зарядку. Потом заварил чай и крепко задумался: что же подарить новобрачным. На красную землю ему ничего проносить не разрешалось, поэтому ничего ценного, кроме паспорта, денег и ручки с записной книжкой, у него не было. Ручка была дорогая. Знающие люди за эту ручку выложили бы приличную сумму денег. Жалко, конечно. Можно было ещё сходить в магазин и прикупить что-нибудь там, благо денег хватало, но второй раз встречаться с Фролом не очень хотелось. Твёрдо решив подарить ручку, Пётр Алексеевич почистил ботинки, отряхнул пальто, собрался и пошёл к дому мэра.