Погода была прекрасная, несмотря на позднюю осень. На улице, конечно, уже не было так тепло, но главное, что вполне сухо и достаточно комфортно. Хорошо, что ещё не выпал снег, хотя было бы интересно посмотреть, как смотрится снег на красной земле. А когда он тает, смешиваясь с красной грязью? Жуткое, наверное, зрелище.
У Семёнова дома журналист ни разу не был, но без труда распознал его. Смотрелся он, в отличие от других строений посёлка, монументально. Двухэтажное здание с большими окнами, с высоким забором и коваными воротами. Во дворе стояли статуи льва и даже находился небольшой фонтанчик. Дом был выкрашен в жёлтый цвет, и в такой же цвет были выкрашены две будки, из которых с любопытством наблюдали за происходящим собаки. На крыше здания топорщился флюгер и красовалась рядышком спутниковая антенна. Конечно, она спутник не ловила, но солидности придавала. Возле дома стояла машина скорой помощи, украшенная ленточками, полицейская «нива», чёрная «Волга» и мотоцикл с коляской. Народу было много. Среди толпы журналист узнал Пинкертона, Ивана Филипповича, Самуила Степановича и Зинку. От толпы отделился маленький толстый человечек, одетый в чёрный костюм с белой рубашкой, в котором журналист с трудом узнал Семёнова.
Пётр Лексеич, доброго утречка, произнёс мэр. Присоединяйтесь к нам. Ждём жениха, скоро приедут на выкуп. А может, выпить чего-нибудь хотите для согрева?
Нет нет, отказался Ручкин. Я пока, пожалуй, откажусь, рановато ещё.
Не успели они договорить, как двор огласил шум моторов и клаксонов. Зрелище было эпичное. Впереди ехал трактор, украшенный шарами и лентами. За ним ехали два мотоцикла, следом тарахтел автобус. Завершал процессию жених. Он сидел на белом коне, одетый в военную форму, с ружьём наперевес. Процессия остановилась, и из трактора выпрыгнули женщина с мужчиной, нарядно одетые. По-видимому, родители.
У вас товар, у нас купец, зычным голосом произнёс мужчина.
А у нас таких купцов, как в огороде огурцов. Ты мне лучше расскажи, есть ли у купца гроши? бойко ответил Захар Аркадьевич.
Кто это? спросил Ручкин у стоящего рядом Ивана Филипповича.
Это Хохлов, отец жениха. Трактористом работает, объяснил доктор.
У нашего купца грошей, как у твоей собаки вшей. Ловко парировал Хохлов. Ты базар не разводи, а невесту выводи.
Где ты видел столько блох, чтоб я дочь отдать бы смог? А пускай-ка ваш жених про невесту скажет стих.
Народ дружно захохотал.
Хохлов-младший спрыгнул с лошади, поправил ружьё и, откашлявшись, продекламировал: «Настя, ты моё счастье! Без тебя как без ружья!»
Толпа засмеялась, полковник стоял смущённый.
Что же это за стихи картинно возмутился мэр и развёл руки в стороны. Да я с такими стихами отдам невесту только с кулаками.
Мэр картинно закатал рукава и встал в боксёрскую стойку.
Папа, хватит! раздался внезапно приятный женский голос. Заканчивайте этот баттл, а то я так никогда замуж не выйду.
Невеста была хороша. Высокого роста, стройнаяполный антипод Семёнова. Ослепительно белое платье контрастировало с красной землей. Жених подошёл к Анастасии, взял на руки, и они слились в долгом поцелуе.
Это была очень весёлая свадьба. Гости пили, ели, пели, поздравляли молодых. Ручкин вручил свой подарок, пожелал счастья молодым, а потом долго выпытывал у Самуила Степанович секрет его настойки. Настало время медленного танца.
«Там, где клён шумит»донеслось из динамиков.
К столу, где сидел журналист, медленно подошла Зинаида и пригласила его на танец. Настроение у Петра Алексеевича было хорошее. Он был сыт, пьян, да и Зинаида была хороша, поэтому согласился без раздумий.
«Поросло травой место наших встреч», продолжала звучать песня.
А я вот ни разу в Москве не была, произнесла Зина, положив голову на плечо Ручкина. Какая она?
Она большая, красивая, там живёт очень много народу, и там огромные пробки. Начал было рассказывать журналист, но тут же осёкся. Краем глаза он заметил злое лицо Фрола. Здоровяк стремительно приближался к танцующим. Несмотря на комплекцию, движения Фрола были быстрыми, но всё же журналист успел оттолкнуть Зинку и увернуться от удара. Кулак попал точно в глаз проходящему мимо Захару Аркадьевичу.
Музыка смолкла. Наступила гробовая тишина.
Что? взревел жених. Тестя моего обижать?
И тут же ловким движением схватил ружьё и принялся целиться в дворника. Раздался выстрел. К счастью, стрелок из полковника был не ахти и пуля никого не задела.
Брось ружьё, дурак! закричал Пинкертон и вытащил из кобуры пистолет.
Убью собаку! кричал полковник, снова целясь.
Гости стояли в шоке. Единственный, кто сохранил хладнокровие, это мэр. Несмотря на заплывший глаз, он мигом оценил ситуацию и обратился к жениху: «Сашенька, зятёк, опусти ружьё. Давай выпьем, успокоимся. Вон и Настюша испугалась. Опусти».
Хохлов-младший медленно начал опускать ружьё.
А ты, Анатолий Сергеевич, обратился Семёнов к стражу порядка, уведи этого отсюда, указав рукой в сторону Фрола, от греха подальше. Пускай ночку за решёткой посидит. Господа, продолжаем веселье!
Музыка вновь загремела, и тут Ручкин понял, что пора уходить.
Дошёл до дома быстро, несмотря на темноту на улице. Настроение было испорчено. И тут, подходя к дому, он заметил, что в его окнах горит свет. Пётр Алексеевич твёрдо помнил, что, уходя, свет не включал. Неужели Фрол? Так его вроде Пинкертон арестовал и в полицию повёз. Схватив булыжник, валявшийся на дороге, какое никакое, а всё-таки оружие, журналист осторожно вошёл в дом. В доме не было никого. Никого. Выдохнув и положив булыжник на пол, Ручкин заметил на столе листок бумаги. Он подошёл и взял его в руки. На листке было написано три фразы: «Ты теряешь время. Ищи лучше. Будь внимательней».
День седьмойРыбалка
Ловись, рыбка, большая и маленькая, приговаривал Захар Аркадьевич, глядя на поплавок. Под его левым глазом красовался большой синяк. Рядом с ним сидели Ручкин и Хохлов-старший.
Прудик был небольшой, и все трое уютно расположились на его берегу. День стоял пасмурный, было достаточно холодно, но ветра не ощущалось. Журналист сидел, погружённый в себя. С утра его уговорили поехать на рыбалку, привезя на тракторе на пруд, не дав поразмыслить о недавних событиях. А поразмыслить есть над чем.
Кто автор записки? Ручкину не давало это покоя. Может быть, это вообще чья-то глупая шутка. С другой стороны, автор записки прав: седьмой день, а результатов ноль. С чем он вернётся в Москву, с рассказами как пил и гулял на свадьбе? «Кто бы ни написал это послание, он хочет, чтобы я активней действовал, размышлял журналист. А раз так, следовательно, он со мной заодно, а раз побуждает к действиям, следовательно, здесь есть какая-то тайна. Но вот с какой стороны подступиться? Ищи лучше Ты теряешь время Что имел в виду таинственный автор? Что искать и где? Теряешь время Хм Действительно, создаётся впечатление, что меня всеми способами стараются хоть чем-нибудь занять, лишь бы я не был увлечён поиском информации».
Журналист взглянул на мэра.
О чём думаете, Пётр Алексеевич? спросил тот.
Да вот думаю, что рыбы тут нет. Уже час сидима ни одной поклёвки.
Это вы зря, Пётр Алексеевич, у нас в это время карась как бешеный клюёт, только успевай доставать и закидывать.
Словно в подтверждение этих слов, поплавок Семёнова начал прыгать, оставляя круги на водной глади, а потом и вовсе пошёл ко дну.
Тащи его, тащи! заорал Хохлов-старший.
Семёнов ловко сделал подсечку и вытащил на свет очень большого карася.
Ну вот, а вы говорили рыбы нет, радостно произнёс мэр. А это что, не рыба? Самая что ни на есть рыба. Ух, какая огромная. Я же говорю, клёв бешеный!
Действительно, большой экземпляр, никогда таких не видел, проговорил Хохлов-старший.
Захар Аркадьевич снял рыбу с крючка, она вырвалась из рук, упала на землю и запрыгала в сторону воды. Семёнов закричал, упал на землю и прижал карася телом к земле.
Ух, какой шустрый, произнёс мэр. Виталий Палыч, вы же у нас рыбак знатный, что скажете про этот экземпляр?
Ну, особь солидная, начал говорить Хохлов-старший. Было видно, ему очень обидно, что не он поймал такую рыбину. Вообще взрослый карась может достигать в весе до двух килограммов, редко до трёх. Самый рекордный вес был около пяти с чем-то килограммов, точно не помню. Но помню, что читал об этом. А в этом, наверное, килограмма четыре.
А по-моему, в нём больше пяти, а то и шести. Вы просто мне завидуете, произнёс мэр.
Надо срочно его взвесить. Поехали в магазин, там у Зинки весы есть.
Ручкину тоже стало интересно, сколько весит чудо-карась.
Чёрт с вами, поехали, произнёс Хохлов.
Мужчины быстро собрали удочки и погрузились в трактор.
А Фрол нас там не встретит? спросил журналист у мэра, пытаясь перекричать звук мотора.
Нет. Его капитан на пять суток посадил.
Трактор подъехал к магазину. Семёнов выпрыгнул первый, прижимая сопротивляющуюся рыбу к груди.
Зинка, Зинка, тащи весы, прокричал он с порога.
Зинаида очень удивилась, увидев мэра с рыбиной, но весы принесла. Заметив Ручкина, слегка улыбнулась.
Во, Палыч, смотри! закричал мэр, кинув рыбу на весы.
Матерь божья, тихо произнёс Хохлов. Шесть кило, не может быть!
Может Палыч, может. Надо меня с ней запечатлеть. Поехали ко мне домой, фотоаппарат возьмём.
Все трое дружно запрыгнули в трактор и поехали. Виталий Павлович виртуозно управлял сельскохозяйственной техникой. На полном ходу они въехали во двор к мэру, чем довели до истерики местных собак, залившихся в истошном лае.
Люба, неси скорей фотоаппарат, кричал мэр своей жене, выпрыгивая из трактора на ходу, как только они подъехали к дому.
Через мгновенье в дверях показалась взволнованная супруга мэра, зажимая в руке маленький цифровой фотоаппарат.
Фотографировался Захар Аркадьевич с карасём долго, во всех возможных и невозможных позах. Наконец замученный карась каким-то чудом вырвался из рук Семёнова и громко шмякнулся об пол. Мэр кинулся за рыбиной, нечаянно наступил на неё и, поскользнувшись на мокрой чешуе, с грохотом упал. Дом сотряс ужасный громкий вопль.
Ай, мамочка, я, кажется, ногу сломал, орал мэр.
Боже ты мой, что же это делается?! запричитала его супруга, схватившись за голову.
Я заведу трактор, нужно срочно его к врачу, принял решение Хохлов.
Не надо трактор, наконец взял себя в руки мэр. На служебной поедем. Зови Гришку, водителя моего, пускай скорую заводит. А ты, Любаня, положи карася в ванну да воды ему туда набери. Приеду, поговорю с ним вечером по-мужски.
Хохлов и Ручкин, придерживая мэра под обе руки, доковыляли до машины, сели и поехали. Нога у мэра стремительно опухала, но он держался молодцом.
В поликлинике было тихо. Лишь из-за двери врача доносились голоса.
Что с вами опять приключилось, Анна Серафимовна?
Так, Иван Филиппович, таблетку-то вы мне в прошлый раз дали.
Ну, допустим. И что?
Так я её сосала, сосала, а она не рассасывается. Выплюнула, очки надела, пригляделась, а это пуговица. Что же это вы надо мной издеваетесь-то, Иван Филиппович?
Дверь с шумом растворилась, и в кабинет втащили хромающего и стонущего мэра.
Не время, мать, причитать, произнёс Хохлов. Видишь, вождь наш ранен? Уступи ему место.
С этими словами он согнал бабку со стула и усадил Семёнова.
Что случилось, Захар Аркадьевич? испуганно спросил доктор.
Ой, Филиппыч, спасай, всё рыбина проклятая.
Какая такая рыбина?
Большая, просто огромная. У меня и фото есть.
Какое фото?
Может, все-таки ты лечить начнёшь, а не допрос устраивать?
Ладно, не волнуйся так, сейчас сделаем рентген, если что, наложим гипс, и будешь как новенький.
Мне как новенького не надо, ты мне как было верни.
С этими словами доктор с хромающим мэром удалились в соседний кабинет.
Подождём? спросил Хохлов, глядя на журналиста.
Подождём, ответил Ручкин.
Минут десять они сидели молча, каждый погружённый в свои думы.
А может, пока ждём, за здоровье Аркадьича выпьем? По чуть-чуть, нарушил молчание Хохлов, достав из-за пазухи бутыль с красной жидкостью.
Что это?
Вино. Вкус обалденный. Закачаешься.
Дайте-ка угадаю, Самуила Степановича рук дело?
Верно мыслите, недаром что журналист.
Я не знаю, где тут у Филипповича стаканы, поэтому давай по-простому, произнёс Хохлов и сделал большой глоток из горла. На, держи, сказал он, протягивая бутыль Ручкину.
Надо же, какой цвет интересный, проговорил Пётр Алексеевич, разглядывая бутылку. Не просто красный, а прям как земля у вас, вот точь-в-точь.
Надо же, а я и не замечал. Дай бутылку, рассмотрю получше.
А вот и мы! раздалось в дверях. Это был Семёнов в обнимку с Коноваловым. У мэра правая нога была в гипсе, но сам он был весёлый и довольный.
Ты, Захар, теперь как Джон Сильвер, произнес врач.
А кто это? спросил Хохлов.
Пират такой был, ответил Ручкин.
Так у него же вроде одна нога была, возмутился Семёнов. А вторая деревянная.
Ну, хочешь, и тебе ногу отрежем, произнёс Коновалов и захохотал.
Да ну тебя, обиделся мэр. О, а дайте-ка мне для анестезии, сказал он, заметив вино в руках журналиста.
Возвращался Пётр Алексеевич снова затемно. Ему в этот раз удалось не напиться. Хотя вино, правду говоря, оказалось очень и очень вкусным. Такого он не пробовал даже в самых дорогих ресторанах. А в них он знал толк, так как любил посещать дорогие заведения и пробовать эксклюзивные дорогие напитки. Войдя в дом и включив свет, он увидел на столе записку.
В ней было написано: «Неплохо. А теперь поразмысли над тем, что увидел».
День восьмойЦерковь
А поутру пошёл снег. Первый снег. Он ложился тонкими, мелкими, белыми хлопьями на красную землю, постепенно укрывая её. Всё вокруг покрывалось тонким белым покрывалом. Потихоньку белели крыши домов, заборов, деревьев. Из серого унылого села, с красной, режущей глаз землёй, постепенно вырисовывалась нарядная зимняя картинка, точь-в-точь как на открытке какой-нибудь новогодней тематики. Пётр Алексеевич задумчиво смотрел в окошко, любуясь на падающий снег и попивая медленными глотками горячий чай. Чай был противный. Ручкин решил, что надо бы сходить в магазин, прикупить продуктов, да и шапку не мешало бы приобрести, снег всё-таки, холодает.
Не спеша собравшись и выйдя на улицу, журналист сделал глубокий вдох, задержал немного в лёгких морозный воздух и с шумом выдохнул. Он шёл по дороге, а под ногами нежно хрустел первый снег. Неподалеку пробежали ребятишки, которые кидались друг в друга снежками. Под ногами прошмыгнул большой рыжий кот, оставляя на снегу следы маленьких лапок. Он недовольно взглянул на Ручкина, фыркнул и посеменил дальше. Кот был явно недоволен переменами погоды. В атмосфере чувствовалось приближение пусть ещё не близкого, но неизбежного Нового года. Идиллия. С этими мыслями Пётр Алексеевич незаметно добрёл до магазина.
Ну, здравствуй, Петя, произнесла продавец, увидев вошедшего журналиста.
Здравствуйте, Зинаида.
Что же вы так со свадьбы-то быстро ретировались?
Да дела появились, нужно было срочно спасать мир.
А вы за покупками зашли или по мне соскучились?
Два в одном. Зашёл за покупками, скучая по вас.
Ну хорошо, что вам нужно? спросила Зинаида, чуть покраснев и мило улыбнувшись.
Продуктов каких-нибудь, на ваш вкус, пару ручек и шапку бы. Похолодало нынче.
Продуктов я вам сейчас соберу, произнесла Зина, а шапочку померьте вот эту. Последний писк моды.
С этими словами она принялась собирать пакет с едой, а Ручкин начал мерить шапку.
Шапка была ужасная, чёрная и, казалось, безразмерная. Зато, с другой стороны, тёплая. Журналист посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся.
Действительно писк, произнёс он. Краснобогатырский писк.
А вам очень идёт, сказала Зина.
Спасибо. Сколько с меня?
Тысяча рублей.
Ручкин молча отсчитал деньги.
Между прочим, вечером я совершенно одна, произнесла продавец вслед уходящему журналисту. Мой дом легко узнать, он по левую сторону поселка, а во дворе горит красный фонарь.