Повторять не пришлось. Те поковыляли, похромали, поползли в стороны.
Туземцы натянули луки.
Спорим, с первой?
С тобой спорить себе дороже.
Оставшийся на месте Невезун растерянно огляделся и заголосилсмертельно-тоскливо и беспомощно:
У-у-у!..
Стрелы понеслись в цели. Некоторым «беглецам» понадобилась вторая. Невезуна не стало сразу. Для уверенности один мелкий туземец пробежался, нанося каждому контрольный удар топором.
Куда их теперь?
Собери в кучу. Потом сожжем.
Всеобщее внимание вернулось к нам. Многоногими упряжками-гусеницами стаю выставили в длинную колонну.
Пшли, бесовы отродья!
Взвились и обрушились на спины замыкающих веревочные кнуты. Мы двинулись вперед.
Покрикивая, иногда стегая, туземцы направляли гусеницы-многоножки в нужную сторону. Местность постепенно менялась. Мы шли туда, где живут люди. Хоженые тропинки расширялись, превращаясь в подобие дорог. С обеих сторон простирались возделываемые поля. Выращивалась здесь не пшеница или что-то подобное, а часто изображаемая на майках зелень со множеством острых концов. Стало понятно, из чего у туземцев одежда, веревки и сети для рыбы (и для таких как мы). Чрезвычайно полезное растение. Я читал, что в царские времена им половина России была засеяна. Жаль, что сорт, годный для курения, испортил репутацию полезнейшей культуре.
Дальше тянулись рядками грядки с редькой. Стояли ульи, грубо сработанные, но большего и не требовалосьвсе же не бортничество, когда человек лазит за медом по дуплам деревьев, а пчеловодство. Прогресс. При каменном-то веке во внешности и оружии. Чем еще удивит новый мир? Мир номер три. А если учесть совершенно иную цивилизацию человолков, существующую как система в системе, то даже номер четыре. С ума сойти. Можно коллекционировать. Господа и дамы, подходите, миры и приключения оптом и в розницу, инвалидам и пенсионерамскидки, прямиком в пропасть, потому как традиция, а чужие традиции, уверяют толерасты, нужно уважать. Ну-ну. Флаг им в руки, ипозвольте, господа хорошие, пожаловать в любой из местных миров.
Кстати. Марки собирает филателист, старинные монетынумизмат, материальные ценностиолигарх. Как назвать коллекционера миров?
Бог?
Гм. Ну и самомнение. Пристыженно вернусь с небес на землю: коллекционер приключений называется задница.
Хватит о постороннем, не до того.
Долина оказалось узкой, вытянутой, загибавшейся влевопоэтому с горы, где водопад, мы не видели жилищ туземцев. Жилища оказались не деревянными. И не каменными. Точнее, каменными, но не так, как это представляется. Народ долины жил в горе. То ли в естественных пещерах, доработанных каменотесами, то ли помещения выдолбили с нуля. Когда нас прогоняли мимо, я видел прямые переходы, залы и комнаты с широкими окнами. Созданное руками человека поражало масштабностью. Везде было светло. Мебели внутри не заметил, вместо нее использовались каменные выступы и углубления.
Нигде никого. Мертво. Каменный город казался необитаемым. Видимо, все на работе. Тогда где же дети?! О стариках, памятуя о стае, могу предположить, но лучше промолчу.
А если все это построили не они, не местные? Если настоящих местных съели, и теперь сами считаются аборигенами, как маори в Новой Зеландии, где во имя общественного спокойствия закрыли неудобные археологические свидетельства? Может, черно-белые дикари и есть те самые пожиратели, о которых все знают, но никто не видел?
В полях работали такие же раскрашенные чучела как те, что вели нас. Все разные, как музыканты давнишней группы «Кисс». Похоже, это не боевая раскраска, а будничный мейк-ап. Каждый выделяется как может, в меру способностей. Местная мода. Не похож на мертвецане человек.
Завидев нас, туземцы прерывали работу и смотрели. Нанизанные на шесты под грудью, мы покорно семенили по утоптанному земляному полотну. Трава не пробивалась, что значитпользуются дорогой не часто, а очень часто.
Стоп, скомандовал старший, подведя «гусеницы» к одному из каменных входов. Спускайте.
Первая мысльо цепных собаках. Плечи судорожно дернулись.
Спустили нас. Отвязывая, по одному заводили под скалистый обработанный свод, где оказалось две ямы в нескольких метрах друг от друга. Поскольку в своей «гусенице» я стоял первым, меня сняли с жерди, убрали путы с ног и рук, оставив только ошейник, и грубо затолкали в левую. В темную бездну свисала веревочная лестница. Руки успели зацепиться, болтавшиеся ноги нащупали опору. Сверху поддали по голове, чтоб поторапливался.
Настоящий зиндан. В замкнутом пространстве уже сидели «наши». Высота свода огромная, роста в три-четыре, не меньше. Тюрьма по-горски.
Через пару минут ловко спустился Смотрик. А Тома? Она же была следующей?
Нет, здесь только самцы. Для самоксоседнее помещение, если можно столь цивилизованно назвать непроветриваемый каменный мешок.
Я разместился под боком у Смотрика и Второклашки. Детей, не способных самостоятельно лазать по лестнице, определили к самкам. Отверстие сверху не закрывалось, но до него не добраться. Периодически там маячила голова часового.
Тревожный шум долго не стихал. Стая не могла смириться с произошедшим: рычала, скулила, плакала. А я смирился. Как говорится, дай нам Бог сил изменить то, что можно изменить, смирения вынести то, чего изменить нельзя, и мудрости отличить одно от другого.
Часть третьяРовз
Глава 1
Утро огласилось воплями:
Вылазьте, адские твари!
Упала размотавшаяся лестница. Расталкивая друг друга, самцы полезли вверх, как матросы на мачту. Иерархия строго соблюдалась. Мы со Смотриком выбрались из мрака и смрада одними из последних.
Туземцы выводили человолков из гулкого пустого помещения и, привычно нанизывая на жерди, вязали в гусеницы. Один туземец выделялся из массы лицом и одеждой. Раскраска не как у всех, никакой фантазии: просто левая половина лица белая, правая черная. Бедра опоясывало цельное полотнище, не взлетавшее от малейшего движения или ветерка. На поясе вместо каменного топора висели кнут и грубый обсидиановый нож. Типичное для здешних мест ожерелье из зубов выделялось их размером и венчалось отдельно висящим блестящим медальоном. Я не поверил глазам. Больше всего кулончик напоминал монету. Корявую, затертую, темную, номонету!
Который? осведомился кулоновладелец.
С обмотанной ногой. Повязку снять?
Не надо, так не спутаем. Сообщу вечному. Ведите.
Я человек! Среди стаи есть люди! попытался крикнуть я.
Удар кнута вспучил кожу. Ощущение, что она загорелась.
Еще слово, и поговоришь в аду! бросил один из охранников.
Другие захохотали:
Карп, это ж его дом родной!
Вот домой и отправится. Не жалко.
Может, в рай его?!
Ага, пусть помучается, ха-ха!
Нет, таким место в аду. Кнут Карпа вознесся и еще раз взгрел мою спину. Но так отправится, чтоб было, что вспомнить. Позабочусь.
Меня корежило, трясло от боли, но успокаивало, что о нашем с Томой существовании доложат некоему Вечному. Уже хорошо. Чем дальше уйдет информация, тем больше шансов на спасение. В верхах умных голов обычно больше, иначе не дошли бы до верха, а дойдя, не выжили. Тем более, не дожили бы до имени «Вечный». А это именно имя, раз прилагательное не завершили существительным. В крайнем случаетитул или должность. Скоро узнаю.
На этот раз в гусенице меня определили замыкающим. Лицо пришлось максимально вывернуть вбок, потому что плечо и ухо иногда врезались во впередиидущий волосатый зад.
Если двигались медленно (а иначе почти невозможно), кнут Карпа находил мою спину или с гораздо большим удовольствием охаживал мягкое место. Иногда витой тросик задевал болтавшееся хозяйство. Я с трудом сдерживал вскрик, зубы стискивались, а глаза наполнялись слезами. Строптивость не нравилась надсмотрщику. На словно специально выдвинутые ягодицы, поданные как блюдо на подносе, прилетал новый удар.
Стоп! принеслась команда вместе с очередным ударом. Пейте, зверюги.
Водопоем послужила придорожная лужа. Перед нами оттуда лакали другие. Взбаламученная вода отвратительна, новода. В данную минуту это почти синоним счастья. А до кормежки мы, видимо, еще не доросли.
Смотрик попал в другую гусеницу, которая ушла вперед. Сегодняшний принцип комплектации гусениц я определил так: вперед поместили самых мощных, далее по убыванию мышечной массы. Детей тоже вывели, но с нами не послали. И самок с нами не отправили. Судьба Томы беспокоила, когда удавалось отвлечься на что-то постороннее. В основном не удавалось. Мне хватало своего адреналина, не располагавшего к мыслям на иные темы.
Налакались, адово племя? Пшли!
Согнав с дороги, нас вывели в поле. Вокруг с одной стороны раскинулся лес, в который мы так неосмотрительно прибыли из-за гор, с другой стороны виднелись ровные рядки специально высаженных деревьев. Видимо, сады. Горы опоясывали общий вид, как корона плешку короля.
Стой!
Приказ остановил нас возле нескольких туземцев с непонятным инструментом у ног.
Позади меня началась возня. Косясь в стороны, я наблюдал, что происходит у соседей.
К каждой жерди подошедшие местные цепляли что-то вроде плуга или сохи. Для меня это одно и то же. Вот тяпку от молотка отличу. И даже кирку от мотыги. Остальноетемный лес. Но я учусь.
Поставив несколько гусениц в ряд, позади за пусть будет соха, за каждую соху взялось по одному туземцу. Надсмотрщиков осталось двое, по бокам. Карп и еще один, прозвищем или именем Зуй.
Пшли!
Кнут снова обжег ягодицы. Четырежды четыре ноги, упершись, едва сдвинули соху с мертвой точки. Шеи напряглись, ошейники впились. Нижняя часть ошейника врезалась в грудь. До того свободно висевшая жердь поднялась к телу, елозя от ключицы до паха при каждом движении.
Дальше пошло чуть легче. В смысле, что очень тяжело, но не так, чтоб совсем. Ноги и руки отпихивали назад недовольную землю с силой, что казалось, это мы сейчас вертим планету. Как она вращалась до того, без нашей помощи, уже казалось странным.
Внезапные шум и топот отвлекли от вселенских вопросов. Размахивая топорами, через поле пронеслось несколько молодых дикарей. Сплошь юноши, никаких девушек. Даже не юноши, а подростки. Раскраска у них была другой, как у зебр: равномерно белое и черное. Не черные узоры на белом, как у всех виденных мной, не считая монетоносца. Одежду составлял длинный узкий кусок ткани с дыркой посередине для головыэтакое пончо, спереди и сзади свисавшее до колен и перехваченное поясом из обычной веревки. Волосы у всех заплетены в косу, как у китайцев в фильмах про старину. Парни с гиканьем умчались в сторону леса.
Наверное, уже определяются, кто правый, кто левый. В голосе Карпа слышалась ностальгия. На днях будут новые молчуны.
Упаси святой фрист! непонятно буркнул Зуй.
Доносились только голоса. Видеть я не мог, но следил с интересом. Каждое слово несло новое и могло послужить отгадкой хоть чего-то.
Думаешь, что тебя возьмут в охранители? осведомился у Зуя Карп, когда предыдущая тема исчерпалась.
Надеюсь.
Святой фрист. Или Фрист, ведь это, скорее всего, имя святого. Молчуны. Охранители. Левый-правый. Новое росло снежным комом.
Около полудня туземцы устали. О нас не говорю, мы являлись скотом, чье состояние никого не волновало.
Прибежали еще несколько подростков в раскраске зебр и с макушками, странно подцвеченными синим. Уже не мимо, а именно к нам. Сбросив между гусениц заплечные мешки, вторая волна парней тоже унеслась к лесу. Все было сделано безмолвно.
Карп вывалил содержимое первого мешка прямо на землю.
Яблоки. Много. Большие, спелые, хрустящие
Сочное «хрум-хрум» вызвало бурное слюноотделение. Впрочем, что-то перепало: нам бросили огрызки, следя, чтоб досталось всем. Не ради справедливости. Им нужны сытые здоровые работники.
Ошибся словом. Не работники. Рабы.
Огрызки оказались всем нашим обедом. Потом снова пахали несколько часов подряд. До изнеможения.
Зуй, в отличие от Карпа менее лютый без повода, свирепел и избивал до полусмерти, если что-то не так. Что-то не так по его мнению произошло с соседней гусеницей, где сразу двое передних, скользнув по мягкой земле, завалились на бок, отчего остальные тоже опрокинулись. Кнут Зуя бил по телам без разборапо ногам, по головам, по мордам. Визг и вой стояли несусветные.
Остынь, встал Карп на защиту бесплатной рабсилы. Хватит.
Пинками они восстановили порядок, и пахота продолжилась.
Еще четыре левых, и все, произнес кто-то из пахарей.
Раздался смех:
Потом пять правых, и тоже все.
Гогот подхватили остальные. Интересно, о чем шутка?
Рассчитываешь на солнечный круг?
А ты нет?
Лучше выбраться в начале. Шансов больше.
Словно на другом языке говорят.
После сопровожденного кряхтеньем затишья вновь раздалось невыносимо непонятное:
А мне всегда в лунном везет.
В лунном можно остаться.
Да, правых много.
Тебе какая разница? Хоть раз оставался?
У Рыкуни спроси, каково этодва цикла в остатке.
Птичий язык какой-то.
Работы прекратились, когда солнце решило сыграть в прятки и полезло за горы. Я машинально отметил, где запад. Кто информирован, тот вооружен. Даже если не пригодится. А если да?
К своей яме доковыляли почти в темноте. Нам туда сыпанули еще каких-то объедков. Обильно сыпанули, всем хватило, даже с добавкой.
Смотрик, который уже занял наше место, подвинулся. Сегодня получилось чуть свободнее, чем вчера. Вон оно что: нет Второклашки, который прошлой ночью спал с другой стороны. Наверное, тоже попал к самкам. Хотя лось еще тот, лет девять-десять.
Несмотря на дичайшую усталость и ломоту всего, что себя ощущает, не спалось. Заложив руки за голову, я анализировал прошедший день. Что бросилось в глаза? Отсутствие женщин. Не наших самок, а местных. Вообще не видно. Словно духом святым размножаются. Или
Поплохело. До рези в сердце. Перед глазами встала Тома. Неужели
Нет, даже не думать об этом. Не может целый народ, пусть небольшой, ждать, когда к ним свалятся с гор ходячие инкубаторы. Бред. Здесь должны быть свои женщины, просто я видел пока одну часть долины.
Но заноза в душе осталась.
Еще здесь не было металлов (за исключением монеты-кулона), а также кожи и меха. Кнутыверевочные, топоры подвешивают на веревочные же пояса. Выходит, здесь вообще не водится живность, даже волки-собаки. И лошадей не видно. Пашут нами, а когда пойманную стаю еще вели, в поле работали сами туземцы.
Дошло ли сообщение о нас до неизвестного Вечного? Если да, почему он ничего не предпринимает? Сколько ждать реакции на наше появлениезверей, назвавшихся людьми?
Еще один момент. Питание. Удивительно, но желудок справился и с грязной водой, и с прогорклыми объедками. Вспомнилось: «Мой руки перед едой, с полу не едят, фрукты не мытые» Три раза ха. Посмотрела бы мама нет, не надо. Долгих ей лет, а не подобных зрелищ.
Утро принесло такой же помойный завтрак, и начался новый день. Сегодня в гусеницы ставили без разбора, я вновь оказался впереди. За мной привычно пристроился Смотрик. За ним еще двое, даже не видно, кто. Теперь и не увижу, пока не распрягут. Или голову придется выворачивать, а это карается кнутом, уже проходили.
Пшли!
Карп привычно хлестанул, но удар пришелся по чьей-то чужой спине. Жизнь налаживалась.
Когда миновали поля, нас остановили на лесозаготовке, где двое туземцев подрубили толстый ствол, а несколько других, поднатужившись, с воплями опрокинули его за накинутые на верхушку веревки. После обрубки ветвей к стволу подогнали нашу гусеницу. Меня первым отстегнули от жерди, подвели к бревну и подвязали его внизу ошейника вместо жерди. Сзади таким же образом навьючили Смотрика и остальных.
Адское отродье, на счет раз встаем, на счет два делаем шаг вперед. Раз! Карп щелкнул кнутом.
Я-то понимал речь. Остальные улавливали суть интуитивно, как собаки на дрессировке. Если ошибались, вспучиваемые спина и задница со временем подсказывали правильный ответ.
Два!
Я осторожно сдвинул руку и противостоящую ногу. Бревно весило как автомобиль. Ну, по ощущениям. А нужно утащить его вчетвером.
Потащили. Иногда опускали, что вызывало взрыв негодования надсмотрщиков. Но так делали все гусеницы, поэтому хлесткие удары с последующим взвизгиванием распределялись равномерно.
Натоптанная тропа с делянки выходила на ту же грунтовую дорогу вдоль долины. Бревно мы волокли в сторону своей ночлежки. Постепенно выработался ритм, с которым согласились надсмотрщики. Два шагадве секунды отдыха. Подняли, пронесли, опустили. Отдышались. Снова подняли. Дело пошло быстрее, на некоторое время кнуты остались без работы.