Те волки, что оказались снаружи, почуяв или увидев человолков, бросились наутек. Остальными занялись крупные самцы и самки, разбираясь с каждым вдвоем: на пятившегося или присевшего прыгали с двух сторон, локтем или коленом проламывали грудины, ломали лапы, били в брюхо. Прыгнувшего сбивали на лету, ударяя в бок или хватая за ногу. Затем били о камни и тоже ломали что получитсяхребет или лапы. Похоже на айкидо: энергию волчьего прыжка использовали против него же. Реакция человеко-зверей была не хуже зверской. Клыки редко доставали цель. Если доставали, то специально двигавшуюся руку, отводившую угрозу и подставлявшую мохнатое чудище под завершающий удар.
У главных бойцов все было хорошо. В это время на нас, неопытных низкоранговых, мчался волк. Здоровенный кобель. Или казавшийся здоровенным. Еще бы, если на тебятакое. С раззявленной пастью. Клыкис мой палец каждый.
Конечно, он мчался не на нас, а через нас на свободу. И ушел бы, будь это моей первой охотой.
Я отшатнулся, толкая его на лету, как делали другие. Получилось. Но ни Тома, ни Смотрик не двинулись с места, не поддержали, не перехватили. Упавший монстр мгновенно развернулся и вновь бросился на меня.
Теперь я не думал о нападении, едва уклонившись от клацнувшей челюсти. По коже чиркнула когтем и окатила грязным мехом тяжелая туша.
Что я делаю. Нельзя отступать. Защитасмерть, нападениежизнь. Я обернулся, пригнулся и зарычал. Позади меня опомнился Смотрик. Тоже рыкнул. Присоединилась подстегнутая инстинктом самосохранения Тома, чей организм вдруг сообразил, что спасая меня, спасает себя.
На трех противников волк не попер. Хвост поджался, и зверь попятился. Мы двинулись на него. Он прыгнул назад, туда, откуда явился. А там уже ждали. Взвизг, хруст, победный рык. Поднявшийся на задние лапы Гиббон продемонстрировал новую добычу.
Добычи оказалось много. Ее разделали на месте, затем устроили небольшое пиршество, а большую часть разделили на всех носильщиков.
Прежде, чем уйти, вожак заставил стаю отмыться от грязи и крови. Правильно, нечего нести домой всякую гадость. Стая растянулась вдоль ручья, привычно сгоняя с лучших мест низкоранговых. Одиночки принялись мыться сами, пары помогали друг другу. Косясь вокруг, я делал быстрые выводы и поступал как остальные. Снова всем бросилось в глаза, что мы с Томой не пара. После многих тычков и рыков мы оказались далеко внизу по течению. Вода стекала уже грязной. Но все же вода. Засохшая грязь, что стянула кожу противной коркой, едва растворялась. Проще соскоблить. Встав прямо в воду, мы жутко терлись, не успевая зачерпывать. Иногда бросали взоры по сторонам. Ситуация обретала неуместное постоянство: выше меня оказалась Пиявка, с вопросительным укором улыбавшаяся в тридцать два зуба-клыка, не забывая соблазнительно изгибаться. Ниже Томынеистребимый Смотрик. Он страстно желал помочь, но в данном случае правила не позволяли. Его руки-лапы мощно работали над собой, а взгляд не отрывался от прекрасной соседки.
Потянув Тому за пойманную в движении руку, я перетащил ее на свое место.
Хоть на одного, но чище, объяснил свой маневр.
Она сделала вид, что поверила.
Теперь Смотрик глядел только на то, что тер. Что происходило выше по течению, не знаю, я повернулся к ним спиной.
Возвращаться вожак разрешил нижним путем, легким и безопасным. Теперь не нужно прятаться, скрывать запах и следы. Следующий выход в эту сторону будет не скоро. Я уже выучил повадки стаи.
Провал родной пещеры распахнулся перед нами далеко за полночь. Вожак придирчиво отследил сбор добычи в единое место. Дальнейшее его не интересовало. Наступало время моего беспокойства. Несмотря на дикую усталость, ненужные приключения возможны, и я без разговоров занял такое место в нашем углу, чтоб лечь можно было только по бокам.
Собака на сене, хмыкнула Тома, вздернув подбородок.
Волк, поправил я.
Она возлегла между мной и большой острой каменюкой. Смотрик, скользнув по нам быстрым взглядом, примостился со стороны стены. Ко мне четвероного подбрела и постояла в немом ожидании на что-то надеявшаяся Пиявка. Несколько минут полного игнорирования расставили все по полкам, недовольно рыкнув, она ушла.
Дурак, прошуршало в ухе с Томиной стороны.
Особа с заниженной планкой социальной ответственности.
Тома вспыхнула:
Это кем ты меня сейчас обозвал?!
Несмотря на шепот, ее услышал не только адресат.
Рррр!
Я отвернулся. Смотрик лежал спиной ко мне, дыхание ровное и глубокое. Как же, поверю, что уже уснул. Но теперь я в середине, не пошалишь.
Вздрогнув от приснившегося кошмара, я вскидывал лицо но все было в порядке. Снова провалившись в сон, все равно оставался начеку. Один глаз инстинктивно приоткрылся, когда Тома поднялась и осторожно направилась к выходу, стараясь никого не разбудить. К выходу, это нормально. Я обернулся на соседа. Дрыхнет. Отбой тревоги.
Задремал ненадолго. Что-то заставило проснуться. Не шум. Скорее, нелогичная тишина.
Оба места рядом пустовали. Заговорщики, якорь им в почку. Ведь не сговаривались, а поняли друг друга. И усталость их не взяла. Нужно спасать девушку. От нее самой.
Тихо выбираясь из пещеры, я проследил за взглядом дозорного. Как и следовало ожидать. Кстати, идея. Можно сбежать, пока стража развлекается зрелищем. Обидно, что частью необходимого зрелища являлась Тома. Остальным по такому поводу выходить не нужно, пещера для того и дана. Весь план насмарку.
Голубки блаженствовали на площадке по другую сторону от выступа, куда ходят облегчаться. Куцая травка нисколько не скрывала происходящего. Тома раскинулась на спине, предоставив языку кавалера полную свободу действий. Расположившийся в ногах дружок поочередно колдовал над ее лодыжками, икрами, коленками, бедрами. Смотрик старался. Язык был уже не языком, а сторуким божеством, дарившим такое наслаждение, что девушка таяла, плавилась и распылялась на атомы, как полиэтилен над огнем. Тишина звенела колокольным боем колотившегося о грудную клетку сердца. Меня словно загипнотизировали. Такоепрямо передо мной. И с кем?! С человеком, которого считал частью себя. Теперь в эту часть словно ржавую арматурину воткнули и медленно проворачивали. Было больно и противно.
А Тому унесло в мир иллюзий. Юркое орудие гуляло по твердым голеням и гладким коленным чашечкам, добираясь до очаровательных ямочек, упиравшихся в перечеркнутый овал дна. Клякса светлой гривы покрывала половину ристалища, где обладатель мягкого меча превращал несгибаемого воина в беспомощного инвалида. Наркомана подсаживали на иглу. Жертва бездумно и радостно изгибалась навстречу влажному бесчинству, ноги больше не желали признавать родства и требовали развода. Луна закатилась, взошла Венера.
Невидящий взгляд широко раскрывшихся куда-то внутрь глаз вдруг встретился с моим. Обнаружив обалдело замершего меня, Тома небывалым образом вновь восприняла это как должное. Или вовсе не заметила.
Все же заметила. Стыдливая краска жажды запретных, но таких откровенных чувств залила ее с ног до лица, опутанного развевавшимися на ветру волосами. Девушку топило в этом океане неясности и простоты, перехватывало дыхание но, видимо, сразу прорезались необходимые жабры. Она улыбнулась вымученно-сладко, с усталой радостью, и веки сами собой прикрылись. Организм содрогался в предварявшей последнюю черту агонии. Воющий глухой стон на пределе восприятия, почти в области инфразвука, пробрал до печенок.
Тут Смотрик заметил меня. Словно ушат воды ухнул ему на подобравшийся загривок. Он отшатнулся, точнее, его отбросили инстинкт выживания и собственное сознание, взявшее, наконец, ситуацию под контроль. Нечеловеческий ужас взорвался безмолвным ором и попытался спрятаться в глубине глаз, забывших, как моргать. На балу Золушки пробило полночь. Прекрасный принц снова стал замызганным испуганным мальчуганом, обелиск опал, вновь обратившись в страшненькую сморщенную горгулью на фасаде готического собора, сказка опять стала былью.
Отрешенно улыбаясь, Тома нехотя приподнялась.
Если хочешь, чтоб за тебя отвечал он, тихо, но четко заявил я, продолжай в том же духе. У меня сейчас имелась возможность сбежать. В следующий раз я ей воспользуюсь.
Чапа! В шепоте Томы не спадал восторг. Он назвал меня по имени!
Бред.
Неправда! Гляди. Смотрик, как меня зовут?
Парень молчал, перебегая безумными глазами с меня на девушку и обратно.
Ну? подбодрила Тома. Не бойся! Скажи еще раз!
Тома, выдавил он, в отчаянии оглянувшись на дозорного.
Тот начал проявлять к нам повышенный интерес.
И медведя можно научить кататься на велосипеде, буркнул я. Смотрик человек, не собачка. Гортань обычная. Услышал, повторил. Делов-то.
Увидев, как страж грозно приподнимается, Смотрик первым юркнул назад в пещеру.
Мы скорбно побрели за ним. Страж злобно рыкнул из своего защищенного каменного закутка. Не то за разговорчики, не то за обломанное кино. Жаль, нам с Томой не светит дежурство на выходе. Если только лет через
Даже думать не хочется. Дежурствопочетная обязанность высокоранговых. Именно для того, чтоб подобные нам чего-то не натворили. А если бы не страж
Давно в голове сидел план: разматываю пращу, пробиваю голову дозорного камнем, исвобода!
Нет, полет камня невозможенместо дежурного едва просматривается сквозь колоннаду сталлагнатов. Чтобы увериться в попадании, нужно выйти наружу и снимать-раскручивать-запускать прямо у стража на виду, прямо в морду. Вой тревоги поднимет стаю раньше, чем камень успеет вылететь. То же с нападением врукопашную. Ни со спины, ни спереди не успеть. Вот если б у меня был меч
Ну, был бы. Тогда просто появился бы шанс победить в прямой схватке, не больше. Поднять тревогу противник все равно успеет.
Опередив Тому, я вновь насупленно улегся в середину. Тома заняла место с другого края и укоризненно-мстительно сощурилась, словно я злой бабайка, отобравший у ребенка игрушку. Но, во-первых, я не бабайка, и злой очень редко. Во-вторых, Смотрик не игрушка. В-третьих, Тома давно не ребенок.
Так заснули окончательно, усталость трудного дня взяла свое. И ничего не снилось, кроме черноты, пустоты и страшного одиночества.
Глава 6
Можно ли считать праведников таковыми, если, попав в рай, они наслаждаются своим положениемв то время как грешники мучаются в аду? Тогда они не праведники. А если не наслаждаются, если тоже мучаются, пусть из сострадания то какой же это рай? А если это не рай то они тем более не праведники, раз туда попали! Такие мысли лезли, когда я смотрел на своих подопечных. Недовольные чрезмерной заботой, ощущаемой как вмешательство в личную жизнь, открыто они не возмущались. Даже Тома молчала, делая вид, что все по-прежнему. И ну ничегошеньки не происходит.
Наступивший день у стаи был праздничным. У нас с Томойразгрузочным. Никто никуда не шел. Ели, спали, грызлись между собой за остатки мяса. Наша напряженная троица валялась в своем углу в установившемся порядкесо мной в середине. Я следил за ними, они не оставляли без внимания меня. Но я знал: развернуть знамена можно только идя против ветра. Меня не сломить. Они это видели.
Надолго ли такое затишье?
Днем из-за лакомого куска печени подрались Гиббон и Жлоб. Впервые я видел, как два громадных самца смотрели на другого как на врага, не соперника. Задние ноги рыли когтями камень, передние готовились рвать и убивать. Но едва выстрелившие навстречу друг другу тела сцепились
Гррр!
Туша вожака прилетела чугунным ядром из пушки. Оба немаленьких гамадрила разлетелись в стороны и стекли по стенкам. Вот это силища. Вот это опыт. Вот это истинный лидер, пекущийся о своем небольшом народце. Не приведи судьба однажды связаться с несусветной горой мощи, неспроста занимавшей высокое положение.
Больше ничего интересного не произошло. Сыто порыгивая, к вечеру довольная стая расползлась по местам. Детишки утихомирились, взрослые с наслаждением урчали, переваривая казавшееся неперевариваемым. Лежа на спине, я поочередно поглядывал на своих напряженных соседей. Они напоминали влюбленных, которым предстоит долгая разлука. Которых тянет друг к другу но обстоятельства, в лице злобного коварного меня, против. Они хотели быть вместе и не могли. Потому что япротив. Действительно против.
Тома вдруг обернулась:
Какой сегодня день?
Недели?
Вспомнил же. Кого это волнует, кроме ортодоксальных иудеев, каковых среди нас вроде бы нет. Да и работать здесь не надо, ни по субботам, ни вообще.
Число! требовательно подсказала Тома. Какое сегодня число?
Мозг зажужжал, вспоминая давно забытые термины: календарь, число, месяц.
Мы в стае видели четыре полных луны. Значит, прошло больше трех месяцев, выдал я первое, что сосчиталось в уме. Уже осень. Сентябрь. Здесь такой климат, что от лета не отличишь.
Ты не считал дни? Она почти возмутилась.
Это возмутило меня.
А ты?
Думала, ты считаешь. Зачем дважды делать дело, которое уже кто-то делает?
Не понимаю женскую логику, если она существует. Решить для себя, что чего-то не надо делать, потому что, возможно, другой делает, а потом обвинить другого, что не сделалкаково?!
Поинтересовалась бы. Я не считал. То есть, сначала считал, но сбился на втором десятке.
Чуточку насупившись в стиле «Не подходи, я обиделась», Тома отодвинулась. Плечи и вся вытянувшаяся струной спина легли на прохладный камень, взор улетел в потолок. Одна нога закинулась на другую. Руки сложились на животе. В позе трупа, задумавшегося о проблемах мироздания, девушка взялась считать сама, перебирая пальцами, словно счет велся именно на них:
С третьего июня, когда мы заказали полет, получается В июне тридцать дней? Ой, ты чего?!
Ошалелое личико отшатнулось от возникшего перед носом кулака.
По косточкам кулаков считать умеешь? спросил я, быстро возвращая кулак на место.
Пугать вовсе не хотел, но раз уж напугал лишь бы на пользу.
Это как? Томе не верилось, что кулак показан не в воспитательном плане, а чисто информативном.
По косточкам и провалам. Ставишь два кулака рядом и, начиная с январяЗаметив полное непонимание, я помотал головой. Потом объясню, иначе никогда не поговорим. В июне тридцать. Июль и августпо тридцать одному.
Закатив глаза, Тома сосредоточенно считала:
Двадцать восемь на тривосемьдесят четыре. Плюс еще одна-две недели. И еще четырнадцать в Дарьиной школе. От ста пяти до ста двенадцати. Летоэто тридцать и два по тридцать одному. Минус первые три. Значит
Не пойму твоих рассуждений, признался я.
Умножаю количество дней в лунном месяце на
Какую цифру умножаешь?
Почесав пяткой голень, Тома подозрительно покосилась на меня:
В лунном месяце сколько дней?
Двадцать девять дробь пятьдесят три. И что-то в тысячных.
Мне казалось, что двадцать восемь, огорчилась она, снова укладываясь затылком на камень.
Ее правая рука легла для удобства под голову, левая принялась постукивать по впалому животу. Животы что у нее, что у меня с недавних пор выглядели как недавно посещенная долина с озеромтоже со всех сторон вздымались скалы костей таза и высокие горные хребты ребер. И даже лесок имелся. Пока мысли не принялись искать аналоги остального, я приблизил лицо к Томиному уху, сообщив:
Бери двадцать девять с половиной, почти не ошибешься.
Тома долго колдовала в уме, затем взмолилась:
Посчитай, пожалуйста, ты.
Полнолуние в первый день Дарьиной школы пришлось на пятое июня, вздохнув, начал я. Потом их было четыре. Сто восемнадцать дней. С полнолуния прошло еще около двух недель. Надо в небо на месяц посмотреть, скажу точнее.
Сегодня почти новолуние, подсказала Тома.
Я посмотрел на нее огорошено:
Мы в этом мире уже сто тридцать три дня!
Точно? как-то огорченно вымолвила она.
Плюс-минус день. Ну, два.
Уже середина октября. Ничего себе.
Тома смотрела на меня странно, с каким-то намеком, или ожидая чего-то. Куда клонит? Чем я опять провинился, ни сном, ни духом о том не ведая?
Внезапно пришло понимание.
Поздравляю с прошедшим, виновато уронил я.
Третьего октября у нее день рождения. Был.
Снова она обогнала меня на год. Уже шестнадцать. В условиях звериной жизниабсолютно взрослая особь.