Я долго лежал, дыша ровно и глубоко, думал думы. В голову лезло такое, что, лучше бы не думал. Через некоторое время рискнул. Голова осторожно приподнялась.
Томина рука бродила по покрывшемуся мурашками соседнему телу. Ее разрывала жажда познания. Я привстал. Ни он, безуспешно изображавший сон, ни словно завороженная, немигающе глядевшая в другую сторону она, не заметили. На моих глазах ладонь продвинулась дальше и игриво отдернулась, достигнув опасной черты. В ответ вопросительно приподнялась и перешла в контратаку рука Смотрика. Тома не возражала. Ее горевший сумасшествием организм мечтало о новых ощущениях и невероятных открытиях.
Может, я неправильно понимал Томины мотивы? Может, онаисследователь, через окружающее познающая себя. Через осязание другогосвою душу. Искреннюю в этот момент как никогда. Не готовую ни ко лжи, ни к подлости.
Или это обряд самоочищенияогнем страсти? Я же вижу, как радуется она невероятному ослепляющему свету, что зажегся внутри. Радуется и стыдится одновременно.
Они не видят, что я не сплю. Собственно, им нет до меня дела. Они изучают друг другасмакуя и подавляя нетерпение. Смотрик касается Томы. Осторожно, боязливо, но страстно. Она дотрагивается до него. Пальцы ощупывают персиковые щеки, не доросшие до бритвы, шероховатый лоб, нервно дышащий нос, веки с длинными ресницами.
Давно пора напомнить о своем существовании. Но кошмар в том, что я тоже живой и тоже имею определенные желания, мозгом не контролируемые. В моем возрасте не иметь их равносильно болезни. Из-за этого иногда случаются неловкие ситуации. Бывают такие сны, что утром не всегда удается незаметно убрать последствия. Тома как бы не замечает. Любопытно: все же не замечает, или как бы? Если б ее это нервировало или возмущало, давно сказала бы. Молчаниезнак смирения. Либо незнания. Но не знать о моих потребностях, когда ее саму аж корежит и перекручивает
В обычное время ни один человолк, как и мы, новые члены стаи, не обращает внимания на наготу окружающих. Но это не значит, что она никого не волнует в другое время. И если у меня под боком происходит то, что сейчас происходит, невозможно остаться невозмутимым. Организм проснулся. И как влезать в соседскую жизнь в таком виде? Потому не шевелюсь, дышу за порогом слышимости и продолжаю смотреть, как гуляют девичьи пальцы по влажным губам, жесткому подбородку и мягкой шее с отчетливым кадыком. Кавалер приветствует усилия дамы, словно снимая перед ней широкополую шляпу, делая тридцать два подскока и метя огромным пером поли Томина противоречивая плоть проседает в ответном реверансе. Органы Смотрика волнуются, пульсируя и надуваясь. Похожи на дышащую жабу: прилив, отлив, прилив, отлив. Нет, больше не могу.
Резко поднявшись, я перешагнул Тому и нагло втиснулся между ними. Они отпрянули, одновременно сжав веки и отвернувшись.
Вот и славненько. Теперь можно поспать.
Глава 4
Ощущение, что закрыл глаза и сразу открыл вновь. Стая шумно просыпалась. Вожак рыкнул неспешную команду на выход. Типа, собирайтесь, выходите, а я еще пару минут подремлю.
Проснувшаяся Тома с удивлением обнаружила меня не с той стороны. Мгновенно вспомнились ночные приключения. Она зарделась, вспыхнувший взор отпрыгнул в сторону. Смотрик встал тихо, как мышка, и побежал наружу, куда постепенно утягивалась вся стая. По дороге он наткнулся на Живчика, только что наказанного Гиббоном, в свою очередь за что-то поставленного на место вожаком. Живчик отыгрался на Смотрике, толкнув его и рыкнув. Дескать, смотри, куда прешь. Хотя Смотрик пер, куда надо.
По пути к выходу рядом со мной оказалась Пиявка, лизнувшая в высоко задранную ягодицу. Я привычно отшатнулся, но что-то внутри вдруг сказало: а это не так уж противно. Оглядывание показало радостный оскал Пиявки, а еще дальше ухмылявшуюся физиономию все видевшей Томы. Покраснев ушами, затылком и даже облизанной попой, я быстро рванул вперед.
Вышедший последним вожак рыкнул и повел стаю направо, что значилона восток, прямо на слепящее солнце. По скалам, вдоль возносящейся с юга гряды гор. Если вспомнить нарисованную дядей Люсиком карту, где-то впереди находится причал. В начале лета там началось наше путешествие. Вдруг в конце лета круг замкнется?
Как дни-то бегут! Вот лето пролетело, и ага. Как нечто призрачное воспринимался не только невозможно далекий дом, но и школа царевен. Мы постепенно свыкались с новой реальностью. Животной. Даже зверской. Две недели ангелами не шли ни в какое сравнение с тремя месяцами волками.
Благодаря мерзкому питанию и постоянному движению мы стали жилистее и мускулистее. Я погрубел, вытянулся и раздался в плечах. Тома одновременно осунулась в стройной худобе, а кое-где приятно по-женски округлилась. Неуемная, непредсказуемая, лихая, бесстрашная, живая раньше, с каждым днем она становилась все задумчивей и сосредоточенней на себе.
Эх, Тома, Тома. Недавнонаивная непоседливая девочка с богатым воображением, запертая в скорлупе родительского мирка. Красневшая из-за двусмысленной фразы или нескромного жеста. Стеснявшаяся и сторонившаяся всего, что касалось отношений мужчины и женщины. Кто мог подумать, что ее так заинтригуют из ряда вон выходящие игры. Увы. Чужая душачто звезда над горизонтом жизни, светящая оттуда узким проблеском света и тем похожая на задницу. Каким образом похожая? Элементарно. Главное, понять, что мывнутри.
Кто хотя бы раз в жизни смотрел или читал произведения в стиле фэнтези, знают про красавцев-эльфов и омерзительных орков. Везде тиражируются эти образы. Но не все помнят, что орки тоже эльфы. В прошлом. Просто однажды окунутые в другие условия существования.
Человолки были людьми. В прошлом.
Мы с Томой тоже были людьми. В прошлом. Настало время орков?
Что-то знакомое за следующей горой. Мы там не были? мотнув вперед головой, прошелестела Тома, запыхавшаяся, отчаянно перебиравшаяся с камня на камень чуть ниже меня.
Там причал и кладбище, сообщил я. Оттуда мы в первый день смотрели на эти горы.
На взгляд человолков наш неслышный шепот на ушко выглядел проявлением симпатии. Не то мордой потерлись, не то лизнулись. Следовавшая по пятам Пиявка ревниво гавкнула и, перестав дышать в зад, обиженно спустилась ниже по склону. Я вздохнул с облегчением. Неприятно, когда кто-то смотрит тебе в не самое удобное место. Причем постоянно. Пусть и с симпатией.
Внизу притягивала взор замечательная травка, просившаяся под ноги и руки. Нет. Стая упорно кралась по скалистым навесам. Вожак показывал дорогу. Когда уставшая Пиявка, экономя силы, решила спуститься ниже, раздался громоподобный рык. Нарушительница прижала голову к земле и быстро вскарабкалась выше всех.
По дороге ели какую-то кислую траву, наподобие знакомого щавеля. Горьковато, но съедобно. Вожак прием пищи не регламентировал, главным считал добраться до определенного места.
Привал устроили лишь во второй половине дня. Вожак разлегся на голом каменистом выступе, вокруг расположилась подтягивавшаяся стая. Ложились, кто где мог. Задержавшиеся альфы, беты и гаммы сгоняли всяких омег с обустроенных местечек. Первому досталось Смотрику. Чтя традиции, он занял одно из худших мест, но даже оттуда его пинком вышвырнул Живчик. Мое место почему-то приглянулось Гиббону. Он лениво рыкнул, движение руки смело меня как пушинку, грузное волосатое тело бухнулось рядом с Томой. Стальной капкан пальцев перехватил ее ногу, поднявшуюся, чтоб двинуться ко мне, и дернул назад. Я подскочил, зубы впились в запястье громилы.
Не верящий рык сотряс скалу. Гиббон легко стряхнул меня, едва не оставив без зубов, но одновременно выпустил Тому.
Тома шарахнулась, прячась за меня. Я встал между ними, вжимаясь в землю руками и ногами. Гиббон очумело смотрел. Осознав, он стал медленно наливаться яростью. Глаза сузились. Мышцы напряглись
Гррр! раздался сзади голос надвигающихся неприятностей.
Их олицетворение смотрело на нас. Мы в походе, сказал взбешенный вид вожака, кто начнет ненужную сваруздесь и останется.
Гиббон нервно сглотнул, отвернулся, я осторожно попятился. Тома обняла меня за талию, лицо уткнулось в спину. Ее тряс озноб. На жаркой солнечной полянке.
Стая уже заняла все места. Немного осталось около Пиявки. Взяв Тому за руку, я двинулся туда, аккуратно переступая тела новых сородичей. Ладонь девушки, зажатая в кулаке, ответно вцепилась в меня, как вирус в незащищенный компьютер.
Правило трех опор здесь сократилось до двух опор. Рука, ступня. Ступня, ступня. Большие ворочавшиеся тела подо мной нервно замирали, давая пройти, но ногу приходилось задирать очень высоко, будто человек-волк превратился в человека-паука.
Увидев, кто идет, Пиявка разлеглась бесстыже-искренне, делая вид, что дремлет. Сквозь прикрытые веки поблескивали в мою сторону щелки следящих глаз.
Тома остановилась. Ничего не имея против своего кавалера, она почему-то невзлюбила мою ухажерку. Между Пиявкой и крупным самцом, презрительно повернувшимся к той задом, оставалось место лишь для одного. Для двоихтолько в обнимку.
Ложись, горячо продышала в ухо Тома. Я потом втиснусь.
Пожалев ее чувства (ну и дурак, она мои не жалеет), я опустился ближе к самцу, которого нарек Жлобом. Девушке осталось прижаться ко мне сзади но с недовольным рыком Жлоб вдруг откинул меня локтем. Локоть оказался железным. Из груди вырвался стон, мое тело ненадолго обрело невесомость и обрушилось на Пиявку. Ждавшая совсем другого, она взвизгнула, заваливаясь на скорчившегося совсем юного человолченка,который закрепился на самом краю обрыва вместе с братцем. Их едва не сбросило вниз. Юнец вцепился в мягкие ткани нежданной добычи, но, получив оплеуху, с плачем отшатнулся. Жлоб обернулся назад и опрокинул Тому на освободившееся место, тем решив проблему и снова отвернувшись. Пиявка приглашающе разостлалась подо мной, восторженно скалясь.
Дурдом. Я поднялся с упорно цеплявшегося и не желавшего отпускать тела. Пришлось ударить по рукам. Невдалеке встал Смотрик, следивший за нашими перипетиями.
Ррр! Указав на свое место, он запрыгнул на острый неудобный камень и сел, привалившись к холодной скале. Типа, я отдохнул, давай ты.
Спасибо, конечно.
Рр! поблагодарил я, добравшись до места.
Однажды сделанное добро вернулось. Приятно.
Отдыхали минут десять. Вожак решил, что достаточно, гортанный рев возвестил продолжение похода.
Расслабившиеся мышцы вновь заныли от усилий, к ссадинам на ладонях мгновенно прибавились новые. Теперь стаю вели по диагонали вниз. Цель уже определилась: грязная лужа между скал. Почва, залитая капающей с камней водой, была похожа на лечебную грязьтакая же плотно-маслянистая и вонючая. Вожак ввел стаю прямо в лужу.
Ррр! скомандовал он.
Тома непонимающе глядела на меня.
Будет охота на волков, шепнул я, бывавший в подобном переплете.
На моем счету было пять охот. Ни одной личной добычи, зато ни одного ранения. Можно гордиться. Не всем так везло.
Человолки принялись зачерпывать грязь и вымазывать друг друга с ног до головы. Каждый каждого, строго следя, чтобы ни точечки не осталось свободной. В несколько слоев. Руки, ноги, спины, животы. Волосы, лица, подмышки, промежности. Ничего не пропускали. Зазевавшейся или хотевшей что-то спросить Томе услужливо втертая кем-то грязь попала в рот. Она шумно отплевывалась.
Меня заботливо охаживала Пиявка. Лизать она в такой ситуации не могла, компенсировала тактильными ощущениями: зачерпнув полную ладонь, втирала отвратную жижу мне в спину, как при массаже выделяя каждый позвонок, каждое ребрышко, крылышко лопатки. Втерла целое море в макушку и затылок, затем почти любовно заляпала уши, провела ладонью по лицу. Я едва успел закрыть глаза.
Почему она избрала меня? Мелкого, неопытного, безрангового. Восхищается безрассудной отвагой, с которой я защищаю Тому от всех, невзирая на их силу и положение? Чувствует некий потенциал? Хваленая женская интуиция, помноженная на звериную? Хорошо, если так.
Чужие руки довольно приятно «мылили» мне жидкой грязью заушные впадины, задранную вверх шею, подбородок, ключицы.
Мрррговорила Пиявка.
Волки гавкают, а не мурлычут! хотел сказать я но подставленная горстью ладонь угодила в раздвоение ног. Подобрались и ощетинились сжавшимся вельветом мешковатые шарики.
Я сам! Тьфу, рррр!
Оттолкнув самку, я испуганно оглянулся на Тому. Ей было не до меня. Возле нее столь же деятельно вертелся Смотрик. Ну, дык, кто бы сомневался. Его руки старательно натирали ее выставленную вверх спинку, а ее рука
«Вместе с одеждой женщина совлекает с себя и стыд», сказал какой-то древний грек. За пару тысячелетий ничего не изменилось.
Глава 5
Полюбить, говорит народная мудрость, можно и козла. Но можно ли продолжать любить козла?
Смотришь на иного: ну и козел В натуре, козел. Без базара. И как только ухитрился умницу-красавицу на свой скотный двор привести, чем завлечь. И такие домыслы начинают плодиться, такие слухи родятся Все им скорое расставание пророчат, нередко с кровавым мордобитием. Вплоть до смертельного исхода. А пройдет время, поглядят люди на сладкую парочку лет через дцать Боже, они на одно лицо! Одни слова, одни мысли, одни реакции на чрезвычайные ситуации. Даже выражение лиц становится одинаковым. И он, вроде, как бы уже не козел И онакозочка еще та, такая же умница и красавица, только с козлятами Что произошло? Кто помог? Любовь?
Жизнь сложна и непонятна, никто не знает, откуда что берется и как работает. Как сводятся нити судьбы, кто тянет за кончики и зачем. Неужели Томе настолько нравится Смотрик? С моей точки зрениякозел козлом, к тому же молодой, неотесанный, да еще беспородный. Ладно бы человек был хороший, как я пошутил однажды. Но он вообще животное!
Тома! Со Смотрикомты серьезно? не выдержал я, когда превратившаяся в чертей стая двинулась дальше. Он же не человек! Его нельзя любить по-настоящему, с ним не создашь семью
Что ответил Горинский Калиостро на утверждение, что любовьбожественное чувство? оборвала Тома, отпихнув черной мордочкой и ответно приникнув к уху. Он ухмыльнулся: «Огонь тоже считался божественным, пока Прометей не украл его. Теперь мы кипятим на нем воду».
К чему это ты?
Любовь и семья перестали быть божественными. Все меньше душевного трепета, безумных неожиданностей и даже телесного восторга.
Тебе не нравились порядки царисс. Теперь защищаешь нравы человолков?
Нисколечки. Защищаю свое право на удовольствие.
Любое право надо заслужить. Право предполагает обязанности. Твоя первая обязанностьоставаться человеком.
Зануда и педант. Вредный, противный. За что только я тебя терплю?
Заботливый, обстоятельный, обязательный.
Ну, если только так. А я какая?
Красивая, умная, самоотверженная.
Рррррр! зарычали на нас сбоку, что-то заподозрив в подозрительных трениях ушей с губами.
Тома вспорхнула на ближайшую скалу так, будто крылья прорезались.
Перед тем, как одолеть последние километры, вожак заставил всех пожевать вонючую траву, перебившую даже запах грязи. Затем он долго принюхивался. Направление ветра определило дальнейший путь.
Передвижение человолков в «камуфляже» выглядело скатывавшейся горной лавиной при отключенном звуке. По камням неслышно скользили тела, имевшие тот же цвет. Все выделявшееся исчезло. Темные и светлые волосы превратились в одинаковые клубки змей или червей. Груди ослепли. Коричневые, красные, розовые участки, что ранее хоть как-то раскрашивали кожу, скрылись под маскирующей пеленой. Не стало веснушек, родинок, болячек и шрамов. Лишь морды периодически вспыхивали цветовым безумием: на пятнистом мокро-черном и подсушено-сером фонах при улыбке отворялись алые жерла, обрамленные щербато-белым. Светились жизнью и смертью глаза, блестящие в черных провалах.
Нашествие ночных клоунов. Восставшие мертвецы на первой стадии эволюции. Племя горных кикимор.
В общем, видок еще тот.
По крутым скальным отрогам стая добралась до спускавшегося с неприступной вершины ручейка. Пробивший в камнях дорогу, он уходил далеко вниз и терялся в дремучем лесу. Единственный водопой в этой части предгорья. Вожак распределил места. Стая рассредоточилась, залегла, растворилась в скалах.
Засада. По предыдущему опыту ждать предстояло от часа до заката. Можно вообще не дождаться.
Волки появились внезапно. Большая стая, такой еще не видел. Когда часть втянулась в скальный разрез, уводящий к воде, человолки бросились в атаку. Тишина порвалась, как резиновый мячик, на который наехал каток. Вой, визг, скулеж. Грозное озлобленное рычание. Хруст костей. Снова вой. Тома испуганно ойкнула и присела. Я привстал, глаза пожирали происходящее. Мозг запоминал. Делал выводы. Учился.